Боткин

Представление о нервной системе как основном регуляторе всех процессов, протекающих в организме, противоречило вирховской целлюлярной патологии, рассматривающей организм как сумму автономных, независимых клеток.

Целлюлярная патология, таким активным сторонником которой был Боткин в начале своей научной деятельности, учила смотреть на болезнь как на местный процесс, охватывающий отдельный участок тела или отдельный орган и не затрагивающий других органов. Клинический опыт убеждал Боткина в целостности организма, во взаимосвязи всех органов. Изучая вопрос о малокровии, Боткин убедился, что причиной болезни является не только патология костного мозга, как считали сторонники вирховской целлюлярной патологии, но что к малокровию, несомненно, приводят и ненормальности в функционировании других органов: селезенки, пищеварительного тракта, в также всей нервной системы.

Исследуя причины хлороза — болезни, которая характеризуется уменьшением в крови содержании красных кровяных шариков, Боткин писал:

«Прежде, когда гуморальная патология была преобладающим учением, никто, конечно, не позволил бы себе усомниться в том, что суть дела заключается в изменении крови, а все припадки неправильной иннервации являются вторично… Взгляд на хлороз, образовавшийся под влиянием гуморальной теории, не может теперь не подвергнуться критике. И такую попытку связать хлороз вообще с изменением органов мы видим уже в учении основателя целлюлярной патологии — Вирхова, усматривавшего причину этого патологического состояния во врожденной узости сосудов. Но это предположение не выдерживает критики…»

Искать причину в одних анатомических изменениях Боткин считает неправильным. «…Я пойду даже дальше, — писал он, — и позволю себе усомниться в том, представляют ли изменения крови при хлорозе первичные явления, позволю себе поставить вопрос, не происходит ли, наоборот, первичное изменение в нервных аппаратах, а кровь изменяется только уже вторично, последовательно».

Так постепенно клинический опыт приводит Боткина к пониманию ограниченности целлюлярной теории, рассматривающей болезнь определенного органа в отрыве от общего состояния организма. Он понимает необходимость изучения патологических процессов во взаимосвязи.

Боткину удалось разглядеть за наружной формой изменяющихся явлений в организме внутреннее содержание, за видимым их многообразием невидимое единство, которое обусловливалось ведущей ролью нервной системы.

Он приходит к выводу: целостность человеческого организма определяется нервной системой. «Она — регулятор его внешней и внутренней деятельности, обеспечивающий жизнь. В атом смысле всякое повреждение тела (любого характера, в любом участке) в той или иной мере затрагивает и нервную систему, а стало быть и организм в целом».

Значит ли это, что Боткин вообще отказался от учения Вирхова? Нет, он хорошо понимает все значение метода целлюлярной патологии для медицины, но теперь он понимает, что ограничиваться исследованиями только анатомических изменений нельзя.

Учение Боткина объединяет в себе И метод исследования Вирхова и новые взгляды на организм как единое целое, управляемое нервной системой.

О значении теории Боткина И. П. Павлов писал: «Сергей Петрович был лучшим олицетворением законного в плодотворного союза медицины с физиологией — тех двух родов человеческой деятельности, которые на наших глазах возводят здание науки о человеческом организме и сулят в будущем обеспечить человеку его лучшее счастье — здоровье и жизнь… С сердечной благодарностью признаю плодотворное влияние того глубокого и широкого, часто опережавшего экспериментальные данные нервизма, который, по моему разумению, составляет важную заслугу Сергея Петровича перед физиологией…»

Плодотворным союзом физиологии и медицины было в само содружество этих двух ученых.

В 1878 году Сергей Петрович пригласил заведовать факультетской физиологической лабораторией Ивана Петровича Павлова.

Павлов в это время был слушателем третьего курса Медико-хирургической академии. Позади уже были годы учения на физико-математическом факультете Петербургского университета, годы работы, в области физиологии у профессоров Овсянникова, Циона и Устимовича. Павлов уже начал исследование работы сердца и сосудов и продолжил их в лаборатории.

Несомненно было, что о всех состояниях сердца и сосудов в мозг несутся беспрерывные сигналы. Они навещают о температуре крови, о скорости ее течения, о давлении на стенки сосудов. Но до сих пор ни одному анатому не удалось обнаружить в стенках сердца и сосудов никаких устройств, воспринимающих все это разнообразие раздражений.

Сосудистый центр Овсянникова… Депрессорный нерв Циана… Ускоряющий нерв, который посчастливилось обнаружить самому Павлову… Задерживающие действия блуждающего нерва… Ускоряющее влияние симпатического нерва… Все это отдельные части управления работой сердца. Они давали некоторое представление о руководстве сердечной деятельностью, но многие особенности поведения сердца — его ответы на ускоренное дыхание, на усиленную мышечную работу, на поглощение пищи, на введение жидкости — оставались загадкой.

Обстановка в физиологической лаборатории Военно-медицинской академии более чем скромная. Каменный пол, некрашеные стены, скромные средства на оборудование, приобретение животных. Но зато с избытком хватало главного — внимания, интереса к вопросам, которые поднимал Павлов.

Общаясь с Боткиным. Павлов увидел, какое огромное внимание при изучении больного и здорового организма Сергей Петрович уделяет нервной системе. Сергей Петрович указывал Павлову десятки заболеваний сердца, связанных с поражением мозга и нервов. В Боткинской клинике укрепилось в получило развитие направление, которому Павлов дал название «нервизм».

Все это одушевляло Павлова в его поисках, поддерживало при неудачах, окрыляло при успехах. Одно за другим исследования Павлова появлялись в «Еженедельной клинической газете» — медицинском журнале, издаваемом Боткиным в эти годы.

Сергей Петрович постоянно направлял в лабораторию Павлова своих учеников для проведения различных опытов. Чаще всего в этих опытах проверялось действие того или иного лекарственного вещества, что глубоко интересовало Павлова. Объединение физиологии с клиникой через задачи, поставленные фармакологией и терапией, способствовало формированию научных интересов И. П. Павлова и выработало его клинико-физиологическое направление, что немало обогатило медицину и физиологию.

Интересны взгляды самого Павлова на синтез физиологии В медицины.

«…Огромная помощь врачу со стороны физиологии возможна только при одном строгом условии — при постоянной проверке физиологических данных клиническим наблюдением… физиология всегда должна играть роль только советчика и никогда не выступать в роли решающего судьи… Медицина во многих отношениях опередила физиологию, а легко понять, что физиологический кругозор думающих врачей шире и свободнее, чем самих физиологов».

Таким думающим врачом и был для физиолога Павлова его руководитель — Сергей Петрович Боткин.

«Я имел честь в продолжение 10 лет стоять близко к деятельности покойного клинициста в ее лабораторной отрасли, — писал впоследствии Павлов о Боткине. — Ум его, не обольщаясь ближайшим успехом, искал ключа к великой загадке: что такое больной человек и как помочь ему, — в лаборатории, в живом эксперименте… На моих глазах десятки его учеников направлялись им в лабораторию. И эта высокая оценка эксперимента клиницистом составляет, по моему убеждению, не меньшую славу Сергея Петровича, чем его клиническая, известная всей России деятельность…»

По мере того как клинические наблюдения и физиологические опыты давали неопровержимые доказательства правильности представлений Боткина, он все настойчивее стремился использовать на практике эти взгляды. Новое понимание болезненных процессов требовало пересмотра и методов терапии.

Анализируя болезненные процессы, Сергей Петрович замечает, что большинство из них имеет один общий, чрезвычайно характерный признак — скачкообразное или волнообразное течение.