Страница 12 из 38
Наконец, Франсуа, младший сын казненного, возил в лодке тех, кто изъявлял желание прокатиться по реке.
Упомянем еще для порядка об Амбруазе Марсиале: он, как было уже сказано, находился на каторге за ночную кражу со взломом и покушение на убийство.
Старшая дочь, прозванная Тыквой, помогала матери на кухне и прислуживала посетителям кабачка; ее сестра Амандина, которой было всего девять лет, также в меру своих сил помогала по хозяйству…
В описываемый нами вечер на дворе было темным-темно; тяжелые и плотные темно-серые облака, гонимые ветром, позволяли видеть сквозь неровные узкие просветы клочки темно-синего неба, на котором мерцали звезды.
Очертания острова, обсаженного высокими, уже лишенными листьев тополями, выступали в темноте на фоне мглистого неба и белесой, почти прозрачной реки…
Дом с неровными коньками на кровле уже совершенно окутан мраком; светятся только два окна на первом этаже; их стекла рдеют; эти красные блики отражаются, точно языки пламени, в прибрежных волнах, омывающих причал, который находится неподалеку от дома.
Цепи, которыми лодки привязаны к колышкам, зловеще позвякивают, и это печальное позвякивание сливается с порывами северного ветра, что свистит в голых кронах тополей, и глухим рокотом речных валов…
Несколько членов семьи сидят на кухне.
Это просторная комната с низким потолком; против двери расположены два окна, под ними тянется длинная плита; налево высится печь, справа видна лестница, ведущая на верхний этаж; рядом с этой лестницей — вход в большую залу, где расставлены столики для завсегдатаев кабачка.
При свете лампы, в бликах пылающего в очаге огня поблескивает множество медных кастрюль и прочей кухонной утвари: кастрюли висят вдоль стен либо стоят на полках рядом с горшками и котелками всех размеров; посреди кухни виден большой стол.
Вдова казненного сидит возле очага в окружении трех своих детей.
На вид этой высокой и худой женщине лет сорок пять. Она — во всем черном; траурный платок, концы которого стянуты на лбу, закрывает ее волосы и пересекает плоский, мертвенно бледный лоб, уже прорезанный морщинами; у нее длинный, прямой, заостренный на конце нос, над запавшими щеками выступают скулы, бледная желтушная кожа испещрена глубокими оспинками; концы рта всегда опущены, и это придает еще более жесткое выражение этому холодному, зловещему лицу, неподвижному, как мраморная маска. Уже поседевшие брови приподняты над блеклыми голубыми глазами.
Она занята шитьем, как и обе ее дочери.
Старшая дочь, сухопарая и высокая, очень похожа на мать. У нее такая же бесстрастная, суровая и злая физиономия, такой же тонкий нос и строгий рот, такой же тусклый взгляд… Вот только цвет лица у нее другой — землистый и желтый, как айва, потому-то ее и прозвали Тыквой. Она не носит траура: на ней коричневое платье; из-под черного тюлевого чепца высовываются гладко зачесанные на прямой пробор редкие волосы, светло-рыжие, почти белесые.
Франсуа, самый младший из братьев Марсиаль, примостившись на скамеечке, чинит иглицей браконьерскую сеть: ловить такой сетью рыбу в Сене категорически воспрещено.
Несмотря на загар, от которого его лицо потемнело, кожа у этого мальчика прекрасная; густая грива рыжих волос покрывает его голову; щеки у него круглые, губы полные, лоб выпуклый, взгляд живой и проницательный; он не похож ни на мать, ни на старшую сестру; вид у него скрытный и вместе с тем настороженный, сквозь падающие на лоб волосы он то и дело искоса, с явным опасением поглядывает на мать либо обменивается с младшей сестрою, Амандиной, понимающим и дружеским взглядом.
Амандина сидит рядом с братом, она спарывает метки с украденного накануне белья. Ей всего девять лет, и она так же похожа на брата, как ее сестра похожа на мать; черты лица у Амандины тоже не отличаются правильностью, но они более тонкие, чем у Франсуа. Хотя вся кожа на ее лице усыпана веснушками, она необыкновенно свежа; у нее, как и у брата, полные ярко-алые губы; рыжие волосы мягкие, шелковистые и блестящие, глаза хотя и небольшие, но ярко-синие и ласковые.
Когда Амандина встречается взглядом с Франсуа, она молча указывает ему на дверь; уловив этот знак, он только вздыхает, затем быстрым и незаметным жестом призывает сестру ко вниманию и старательно отсчитывает своей иглой десять петель на рыболовной сети…
На иносказательном языке обоих детей это означает, что их брат Марсиаль вернется домой лишь в десять часов вечера.
Наблюдая за двумя молчаливыми женщинами со злыми лицами и за двумя бедными детьми, встревоженными, испуганными и не смеющими раскрыть рта, сразу догадываешься, что перед тобою — два палача и две их жертвы.
Заметив, что Амандина на мгновение прервала работу, Тыква сказала ей грубым голосом:
— Скоро ты спорешь метки с этой рубахи?..
Девочка молча опустила голову; действуя пальцами и ножницами, она принялась торопливо спарывать красную бумажную нитку, которой были вышиты буквы на полотне.
Через минуту Амандина робко обратилась к вдове, протягивая ей рубашку.
— Мама, я уже кончила, — сказала она.
Ничего не промолвив в ответ, та бросила девочке другую рубаху.
Амандина не успела вовремя подхватить ее, и рубаха упала на пол. Старшая сестра твердой, как дерево, ладонью сильно ударила бедняжку по руке и крикнула:
— Дуреха несчастная!!!
Амандина вновь уселась на свое место и усердно взялась за работу; при этом она обменялась с Франсуа взглядом, в котором сверкнули слезы.
В кухне опять воцарилась гробовая тишина.
Снаружи ветер по-прежнему завывал, раскачивая вывеску кабачка.
Этот унылый скрежет и глухое бульканье воды в котле, стоявшем возле огня, только и были слышны в кухне.
Дети с тайным страхом следили за матерью, все еще не произносившей ни слова.
Вдова и вообще-то была молчалива, но в тот вечер ее долгое безмолвие и то, что она все время сжимала и покусывала губы, говорили о том, что она с трудом сдерживает гнев и, можно сказать, дошла до белого каления.
Огонь в печи угасал — дрова догорели.
— Франсуа, подбрось полено! — крикнула Тыква.
Мальчик, чинивший браконьерскую сеть, пошарил за печью и ответил:
— Дров больше нет…
— Ступай в дровяник, — приказала Тыква.
Франсуа что-то пробормотал, но не сдвинулся с места.
— Ах, так! Франсуа, ты меня слышишь? — злобно спросила Тыква.
Вдова казненного положила на колени салфетку, с которой спарывала метки, и с угрозой посмотрела на сына.
Тот сидел, не поднимая головы, но угадал, можно сказать, почувствовал страшный взгляд матери, устремленный на него… Боясь увидеть ее ужасное лицо, мальчик не шевелился.
— Ах, так! Ты что, оглох, Франсуа? — свирепо спросила Тыква. — Мать, ты видишь?
Казалось, старшей сестре нравилось обвинять брата и сестру в непослушании и навлекать на них кару, к которой неумолимо прибегала мать.
Амандина незаметно коснулась локтем руки брата, молча побуждая его послушаться Тыкву.
Франсуа по-прежнему не трогался с места.
Старшая сестра посмотрела на мать, словно призывая ее наказать виновного; та поняла ее.
Своим длинным костлявым пальцем она показала на прочный и гибкий ивовый прут, стоявший в углу возле печки.
Тыква откинулась назад, взяла это орудие наказания и протянула прут матери.
Франсуа внимательно следил за движениями матери; внезапно он вскочил и одним прыжком оказался вне досягаемости грозного прута.
— Ты, видно, хочешь, чтобы мать задала тебе хорошую трепку? — крикнула Тыква.
Вдова, по-прежнему сжимая прут в руке, все сильнее закусывала свои бескровные губы и пристально смотрела на мальчика, не произнося ни слова.
По легкому дрожанию рук Амандины, сидевшей опустив голову, по тому, как у нее вдруг покраснела шея, можно было понять, что девочка, хотя и привыкшая к подобным сценам, боялась расправы, ожидавшей брата.
Франсуа отбежал в дальний угол кухни; он, казалось, был одновременно и напуган и обозлен.