Без единого свидетеля

— Тут командует не Хильер, — сказал Линли и кивнул в знак приветствия одному из звукорежиссеров, суетившихся с аппаратурой. — Сохраняйте спокойствие и смиритесь с тем, что происходит, хотя бы на время, Уинни. В конечном счете это даже может пойти вам на пользу, в зависимости от того, как вы видите свою дальнейшую карьеру.

— Но вы ведь понимаете, зачем я здесь! Черт возьми, вы ведь понимаете!

— Это все задумки Дикона, — продолжал Линли. — Пресс-бюро всегда отличалось цинизмом, это вполне в их духе предположить, что, увидев вас на трибуне рядом с помощником комиссара, зритель сделает тот вывод, которого от него ожидают. Дикон настолько самонадеян, что считает, будто ваше присутствие умерит негодование журналистов в связи с этой ситуацией с четырьмя убийствами. Но ничто не должно задевать вас, ни в личном плане, ни в профессиональном. Помните об этом, и тогда вы сможете высидеть эту конференцию.

— Да? Ну так вот, я так не считаю. И если кто-то и недоволен ситуацией, то на это есть все основания. Сколько еще человек должно погибнуть, чтобы за дело наконец взялись? Ну и что, что черный убивает черного, — все равно это не что иное, как преступление. Только никто не обращает на него внимания. И если окажется, что в данном случае белый преступник убивает черную жертву, то мое пособничество Хильеру… Когда мы оба знаем, что он ни за что не повысил бы меня, если бы не нынешние обстоятельства…

Нката сделал паузу при этих словах и вдохнул побольше воздуха, подыскивая красноречивое завершение своей тираде.

— Убийство используется в политических целях, — сказал Линли. — Да. Это так. Отвратительно? Несомненно. Цинично? Однозначно. Неприятно? Да. По-макиавеллиевски хитроумно? Снова да. Но в конечном счете это никак не может бросить тень на вас — порядочного офицера полиции.

В этот момент в коридоре появился Хильер. Он выглядел довольным — тем, как Стивенсон Дикон организовал мероприятие.

— Эта встреча даст нам как минимум сорок восемь часов, — сказал он, обращаясь к Линли и Нкате. — Уинстон, надеюсь, вы хорошо выучили свою роль.

Линли напрягся, ожидая реакции Нкаты, но тот, надо отдать ему должное, только кивнул с безмятежным выражением лица. Однако как только Хильер ушел к лифту, сержант проговорил:

— Ведь мы говорим о детях. Об убитых детях.

— Уинстон, — сказал Линли, — я это знаю.

— Тогда что же он делает?

— Полагаю, собирается сбить прессу со следа.

Нката посмотрел в ту сторону, где скрылся Хильер.

— И как у него это получится?

— Прежде чем высказаться, он выждет достаточно времени, чтобы журналисты первыми озвучили свои обвинения. Хильер-то знает: газеты докопаются до того факта, что более ранние жертвы были чернокожими или смешанной расы, и, когда это случится, они набросятся на нас как голодные псы, жаждущие крови. Чем мы занимались, спали или еще что — все в таком духе. На этой стадии Хильер сможет, праведно бия себя в грудь, спросить, почему же им, журналистам, потребовалось столько времени, чтобы узнать о том, о чем копы давно уже знают и даже поделились этим с прессой. Последняя смерть попадет на первые полосы всех печатных изданий в стране. «А что было с остальными убийствами? — спросит Хильер. — Почему их не сочли достойными упоминания на первой или хотя бы второй полосе?»

— То есть Хильер намерен пойти в атаку, — сказал Нката.

— Он умеет делать то, что он делает, — в большинстве случаев.

Отвращение Нкаты к происходящему не уменьшилось.

— Если бы в разных концах города погибло четыре белых подростка, то копы с самого начала метались бы между участками, как черти на сковороде, — проговорил он.

— Скорее всего.

— Тогда…

— Мы не можем исправить их ошибки, Уинстон. Мы можем обвинить их и попытаться изменить их поведение в будущем. Но вернуться назад и исправить содеянное невозможно.

— Зато можем не допустить, чтобы эту… небрежность замяли как нечто несущественное.

— Да, мы можем побороться за это. Да, я согласен. — И видя, что Нката хочет что-то ответить, Линли продолжил мысль: — Но пока мы занимаемся уличением виноватых, убийца будет убивать. И что мы получим? Вернем к жизни мертвых? Добьемся справедливости? Поверьте мне, Уинстон, журналисты недолго будут приходить в себя после контратаки Хильера, и тогда они набросятся на него, как мухи на гнилое яблоко. А у нас между тем на руках четыре нераскрытых убийства, и мы не сможем полноценно заняться расследованием, не имея поддержки тем самых отделов убийств, которые вам не терпится выставить перед всем светом коррумпированными и погрязшими в ханжестве. Согласны ли вы с моими словами?

Нката задумчиво хмурился.

— Я хочу иметь право голоса, — промолвил он наконец. — Сидеть на пресс-конференциях в качестве декорации во имя интриг Хильера я не желаю.

— Понимаю. Согласен. Теперь вы сержант, — напомнил Линли. — Этот факт никуда не денется. Что ж, пойдемте, пора приниматься за работу.

Неподалеку от кабинета Линли было выделено помещение под оперативный центр следствия, где у компьютерных мониторов уже сидели констебли; они вводили информацию, поступающую в ответ на запросы Линли в полицейские участки, на территории которых были обнаружены тела. На стенах были развешаны фотографии со всех четырех мест преступления, тут же находились списки констеблей и оперативников с указанием порученных им заданий. Техники установили три видеомагнитофона, чтобы была возможность просмотреть все записи, сделанные камерами скрытого видеонаблюдения — в случаях, когда такие записи делались и камеры действительно имелись в окрестностях, где были брошены трупы. По полу змеились переплетения проводов. Телефоны звонили без умолку. Звонки сейчас принимал инспектор Джон Стюарт, давнишний коллега Линли, и два констебля. Стол инспектора сразу бросался в глаза — на нем царил граничащий с маниакальным порядок.

Когда Линли и Нката вошли в оперативный центр, Барбара Хейверс сидела посреди кучи распечаток и отмечала в них желтым маркером имеющие особую важность данные. На столе рядом с ней лежала открытая пачка печенья с клубничным джемом и стояла кружка кофе, из которой Барбара отпила, с недовольной гримасой пробормотав:

— Тьфу, холодный.

Затем она с тоской взглянула на пачку сигарет, почти заваленную бумагами.

— Даже не мечтайте, — пригрозил Линли. — Что получено из пятого спецотдела?

Хейверс отложила маркер и погладила мышцы шеи.

— Эту информацию лучше не показывать прессе.

— Весьма многообещающее начало, — заметил Линли. — Готов выслушать вас.

— За последние три месяца в реестре несовершеннолетних преступников и пропавших без вести зарегистрировано тысяча пятьсот семьдесят пять имен.

— С ума сойти!

Линли взял со стола Барбары пачку распечаток и нетерпеливо пролистал их. В другом конце комнаты инспектор Стюарт повесил трубку и что-то записал в лежащий перед ним блокнот.

— Если хотите знать мое мнение, — сказала Хейверс, — то мне кажется, мало что изменилось со времени последней газетной кампании против пятого спецотдела за их неспособность своевременно обновлять информацию в реестрах. Хотя тогда их так отчехвостили, что я ожидала от них большей эффективности.

— Верно, — согласился Линли.

Надо сказать, что имена детей, о пропаже которых поступали сведения, вводились полицией в реестр немедленно. Но зачастую, если ребенка находили, его имя из списков не удаляли. Не всегда его стирали и в тех случаях, когда ребенок, поначалу попавший в розыск, оказывался за решеткой тюрьмы для несовершеннолетних преступников либо попадал под опеку социальной службы. Это был как раз тот случай, когда правая рука понятия не имеет, что делает левая, и не раз уже эта неразбериха в записях пятого спецотдела приводила расследования полиции в тупик.

— Я уже догадываюсь, что вы хотите сказать, — воскликнула Барбара, — но в одиночку я не справлюсь, сэр. Полторы тысячи имен? К тому времени, когда я проверю каждое из них, наш приятель, — она указала на стену, где висели фотографии жертв, — осчастливит нас еще десятком тел.