Страница 53 из 61
Скрипнула калитка, и во двор вбежала Джейн.
— Мама! — закричала она, бросила плетеную сумочку на траву, обняла Кэтрин. — Почему ты не пришла на пляж? Я тебя ждала.
Джейн была в ярко-красном купальном костюме, поверх которого на шлейках болталась легкая пелеринка также красного цвета, и в огромном соломенном брыле.
— У тебя ничего не болит, доченька? Как ты себя чувствуешь?
— Все ол райт! Здравствуйте! — бросила Джейн Ковалю. — Я не знала, что у нас гости, — обратилась к матери, словно считала необходимым оправдать свою экзальтированность в присутствии постороннего человека.
Пытливо взглянула на подполковника: старалась догадаться о причине его появления. Потом опустилась на траву.
— Джейн, — покачала головой Кэтрин, — ты ведешь себя как девчонка. Пойди переоденься.
— Если мой костюм не нравится, я его, конечно, заменю.
Она вскочила и мигом взлетела по ступенькам на второй этаж дачного домика.
Во дворе появилась Таисия Григорьевна. Лицо грустное, в руках две сумки, наполненные продуктами.
— Завтра девятый день после смерти Бориса Сергеевича, — кивнула Кэтрин на сестру, которая опускала сумки в погребок под полом открытой кухни. — Поминки хочет сделать.
Джейн уже в цветастом халатике подошла к Ковалю.
— Вы принесли какие-то новости? Скоро отпустите домой?
«С нее все как с гуся вода, — возмущенно подумал подполковник. — Как будто это не она оболгала хорошего хлопца, как будто это не она чуть не умерла… Но почему все-таки наговорила на лейтенанта?»
— Надеюсь, скоро, — сухо ответил Коваль. — Но сможете ли вы ехать?
— Я абсолютно здорова. И что значит ваше «скоро»? Вы всегда говорите «скоро»… Что, уже нашли убийцу Бориса Сергеевича? О своем отравлении я не спрашиваю. Это вообще какая-то непонятная история.
— Скоро найдем.
— Опять это «скоро»! — возмутилась Джейн. — В вашем языке другого слова нет?
— В данном случае это можно понимать и как «завтра».
— И кто же? — с откровенным любопытством спросила Джейн.
— Завтра все будет известно.
— Так долго ждать! Я уже совсем измучилась!
— Итак, до завтра. — Коваль кивком попрощался со всеми и направился к калитке.
6
Миссис Томсон осторожно переступила через порог, словно боялась споткнуться. Андрей Гаврилович включил в передней свет и только тогда закрыл за собой дверь. Кэтрин обвела взглядом небольшой тесный коридорчик с овальным зеркалом возле вешалки, подставку с бронзовым антикварным бюстом Мефистофеля.
Воловик снял с нее пыльник и повесил на вешалку. Пока Кэтрин поправляла перед зеркалом прическу, он словно мальчишка суетился по квартире. Миссис Томсон вошла в комнату, начала рассматривать книжные полки, разные безделушки, украшавшие жилище врача-холостяка. Андрей Гаврилович, попросив прощения, бросился на кухню.
— Кофе или чай?
— Чай, только чай. В это время у нас пьют только чай. Давай я приготовлю.
Кэтрин настояла, чтобы пили чай на кухне. Единственное, что она разрешила врачу, это принести чашки какого-то старинного сервиза.
Беседа во время чая не вязалась. Андрей Гаврилович продолжал и далее суетиться, не зная, что сделать, чтобы Катерине Григорьевне у него понравилось. Его беспокойство передавалось женщине, и она тоже сидела как на иголках, хотя скрывала свое состояние лучше, чем хозяин.
Эта встреча мало была похожа на ту, первую, которая состоялась в гостинице.
Миссис Томсон никак не могла разобраться в сумятице чувств, охватившей ее тут, в квартире ее бывшего Андрея. Даже мелькнула мысль: «Зачем я пришла?» После приезда на Украину она потянулась к сестре, ко всему, давно забытому, но родному, к языку, к людям. Чувство языка возвращалось к ней постепенно. Сначала с трудом, но потом все свободнее разговаривала она с земляками и наслаждалась языком, с раздражением воспринимая ошибки в произношении Джейн. Не прожив здесь и месяца, она незаметно для себя так вошла в атмосферу родного края, что казалось, никогда отсюда не уезжала, и жизнь в Англии начинала тускнеть в ее глазах, терять свою четкость, словно расплываться, как это бывает с отражением в потревоженной зыбкой воде.
Среди прочего вспомнились «среды» у миссис Бивер, постоянное стремление быть достойной в глазах этой чванливой дамы, кузины Вильяма. Кэтрин всегда угнетало то, что, несмотря на внешнее ласковое отношение, родственники мужа все же давали почувствовать, что между ними и ею существует дистанция. Если она, с точки зрения миссис Бивер, ошибалась в одежде, что-нибудь делала не так, как это принято в Англии, они пожимали плечами или отводили взгляд: мол, что с нее, этой простушки, возьмешь. И хотя она хорошо уже владела английским и прикладывала невероятные усилия, чтобы ничем не отличаться от англичанок, все равно постоянно чувствовала, что люди, знающие историю ее появления на островах, никогда не забывают об этом.
Теперь, после смерти Вильяма, она стала совсем одинокой в своем маленьком коттеджике с милым зеленым лужком перед ним. Кэтрин еще раз представила себе родственников мужа и единственную приятельницу, миссис Ричардсон, которая каждую пятницу навещала ее. Но когда из-за инфляции Вильям вынужден был закрыть свою мастерскую, миссис Ричардсон перестала ее навещать и приглашать к себе на чашку чая, даже на улице не узнавала.
Да, теперь она обречена на одиночество. У Джейн и Роберта свои хлопоты, появятся свои семьи. Джейн уйдет к Генри. И хорошо, если они хотя бы в праздник пришлют открыточку. А Роберт? Сын, даже если и не женится, не найдет, как всегда, времени для матери.
А если остаться здесь?.. Кэтрин почувствовала, как у нее сильно застучало сердце. Что ее здесь ждет?..
Резкий телефонный звонок испугал так, что она чуть не уронила чайную ложечку.
Андрей Гаврилович, наоборот, обрадовался этому неожиданному звонку, нарушившему напряженную тишину в квартире. Бросился в комнату к телефону.
— Да, да! — услышала Кэтрин его голос. — Но я сейчас не могу, дорогой, не могу, Михаил Владимирович, у меня гости. Я вам дам совет. Примите тридцать капель лекарства, которое я прописал, потом на затылок горчичники…
Возвратившись на кухню, немного успокоенный деловым разговором, Андрей Гаврилович предложил Кэтрин долить горячего чая. С улыбкой начал рассказывать о приятеле, который только что звонил:
— Такой же бурлак, как и я, Катруся. Верит только мне. Иногда до смешного. У него, например, болит зуб — он тоже меня зовет, хотя я отоларинголог и зубы не лечу… Исцелитель всех болезней. Как когда-то чеховский фельдшер.
Рассказывая, Андрей Гаврилович любовался Кэтрин, удобно усевшейся на мягком стуле, и ему казалось странным, как это до сих пор он жил в этой квартире один, без нее, милой Катруси с голубыми глазами. Словно позади не было стольких нелегких лет и их никто не разлучал той страшной военной ночью в Криницах — так естественной кажется склеенная кинолента, из которой незаметно вырезали и выбросили несколько десятков метров. Теперь, когда освободился от тяжелого груза чужого имени, он не представлял себе будущей жизни без Катруси. Давнее детское чувство вспыхнуло в нем с новой силой. В душе смешались и восхищение красивой женщиной, и радость, что не забыла его, и благодарность за возвращение его в общество, и застарелая холостяцкая тоска по семейному теплу. Сейчас войны не было, и ему не верилось, что Катруся снова может исчезнуть, как тогда, в те далекие годы.
Андрей Гаврилович не знал, как начать этот разговор, и его все сильнее охватывало волнение. Ведь именно для такого признания он и пригласил к себе Екатерину Григорьевну, и то, что она не колеблясь согласилась прийти, внушило ему надежду.
А Кэтрин тем временем, возможно под натиском сентиментальных воспоминаний, вдруг показалось, что годы, прожитые с Вильямом, отодвигаются в густой лондонский туман, в котором сначала расплываются, а потом и совсем исчезают очертания людей, деревьев, домов…