Страница 38 из 67
— А коммунисты считают нас своими ближними? Нет, уж оставьте нас такими, как мы есть, но оставьте нам нашу мечеть и муллу, чтобы было кому похоронить нас.
— Живите и оставайтесь такими, как вы есть!
— Как жить без мечети...
Была затронута самая чувствительная струна. В эту ночь мало кто спал, а наутро опять люди начали собираться кучками, кучки сливались вместе, толпа росла, возмущение ни на минуту не остывало. Когда же услыхали, что в мечети вместо молитв и стихов Корана завизжали пилы и загремели топоры, страсти вышли из берегов.
Толпа, с увесистыми кольями в руках, с топорами и вилами, а кое-кто и с кинжалами, двинулась к мечети. Шли и женщины, вооруженные вертелами или ножницами — чем не оружие против иного богохульника. Шли старики с палками. Показались и люди из агрогорода.
В интернате ребята высыпали на балкон, во двор.
Разнокружечники — то есть разные, и большие и маленькие — побежали к мечети, на дворе остались только Матрена с уцепившимися за ее юбку девочками и Дорофеич. Жансох побежал вслед за ребятами. Селим бросился к зданию исполкома.
— Матханов говорил, что Советская власть гарантирует веру. Казгирея нет в Бурунах, он уехал с учениками... Идемте к Шрукову, пусть он скажет, знает ли он, что Советская власть гарантирует веру.
— Мечеть построена на наши деньги, — кричали другие. — Если ее хотят разрушить, то лучше мы разрушим ее сами.
— К Шрукову! К Шрукову! В исполком! И где только приобрели силу и живость седобородые старики, обычно сиживавшие целыми днями на ступеньках у входа в мечеть.
— Где эти ивлисы, подосланные Шруковым? — кричали они, размахивая палками.
Плотники-ивлисы спаслись бегством.
Самым удивительным казалось то, что люди, не знавшие ни одной молитвы — было немало и таких, — с небывалой злобой и яростью размахивали вилами и косами. Женщины визжали, никто никого не слушал.
Селим и прибежавшие от мечети разнокружечники первыми сообщили в исполкоме о взбунтовавшейся толпе. Началась паника. Нужно отдать справедливость Селиму, он не растерялся. По его приказанию начали закрывать ставни, двери, ворота.
— Идут! Идут! — кричали разнокружечники. Шруков, широко расставив ноги, вышел на крыльцо и смело смотрел вперед, готовый ко всему.
— Вот он, кривоногий! — кричали в толпе.
— Разорить его дом, как он разоряет мечеть!
— Сшиби его со ступенек! Бей!
Толпа окружила крыльцо. Кто-то норовил достать Шрукова вилами. Он поднял обе руки, как мулла на молении, призывая людей выслушать его.
— Эй, вы, — начал боевой красный партизан, — разве нужно столько кинжалов и топоров, чтобы убить одного человека? А если вы хотите распороть мой живот ножницами — это счастливая смерть. Пусть весь мир видит, что кабардинки не только рожают сыновей, но и распарывают ножницами мужские животы.
Эти слова произвели свое действие. Толпа еще кипела, толпу свободно можно было назвать огнедышащей, но что-то уже переломилось, люди уже соглашались слушать и вступать в разговор. Послышались вопросы и возгласы:
— Ты хорошо говоришь о кабардинках, но разве тебя самого не кабардинка родила, почему ты обрушился на мечеть?
— Знаешь ли ты, что Советская власть не должна трогать мечети? Мечеть сама по себе.
— Или хочешь вместо полумесяца надеть на мечеть крест?
— В церквах бьют в колокола, а в мечети не слышно молитвы.
— Ишь раскорячился, кривоногий!
— Чего глазеете, бейте его!
Опять задние начали нажимать на передних. Опять завизжали женщины. Толпа колыхалась из стороны в сторону. Шруков напряг голос, чтобы перекричать других:
— Вы все спрашиваете, а я один. Так слушайте же!
— Чего слушать, бейте его!
— Да, убить человека легче, чем выслушать его...
Чьи-то вилы все-таки дотянулись до председателя. Полетели крипичи. За спиной Шрукова распахнулась дверь, и откуда ни возьмись Селим схватил председателя за одну руку, милиционер за другую, мгновение — и вслед за Шруковым захлопнулась дверь.
Люди стали бить в дверь и в окна, и в этот момент с крыши раздалось несколько выстрелов.
Женщины, подхватив юбки, с визгом и криком бросились бежать. Кто-то вопил: «Не бойтесь, стреляют в воздух». Но этот голос потонул в общем шуме. Мелкими шажками семенили перепуганные старики. Лишь наиболее фанатичные, злые и решительные продолжали колотить в дверь и в окна.
— Эй, вы! — Шруков вдруг появился с Селимом и Ахметом за спиною тех, кто кольями и кирпичами бил в двери. — Эй, вы! Если вы стучитесь в тюрьму, то продолжайте, достучитесь!
Люди обернулись на знакомый голос. Шруков продолжал:
— Сейчас же убирайтесь! Руки и ноги у вас человеческие, а голова — ослиная... Да и руки не человеческие. Разве для этого у человека руки?
Туто, как всегда, был тверд и бесстрашен. Мужественное поведение председателя сыграло свою роль. Еще раздавались отдельные выкрики, кто-то угрожал: «Эта палка все-таки будет обломана о твою спину, Туто!» — но страсти затихали, люди поняли, что они зашли слишком далеко. То один, то другой старались незаметно улизнуть, и только самые отъявленные, не менее упрямые, чем Шруков, отступать не торопились.
Разбойные угрозы сменились рассуждениями о том, что Шрукову все-таки придется держать ответ не только перед аллахом, но и перед Иналом. Уж тот его хорошенько поскребет скребницей на партийной чистке!
Утешительным признаком было то, что к людям вернулась обычная кабардинская усмешка. Бойкое словцо, как любил говорить Матханов, всегда острее стали.
Все еще находились непосвященные.
— Так что же это за чистка людей? — спрашивали они.
И шутники отвечали:
— Выведут на площадь и будут считать, у кого сколько вшей.
— Ты смотри, чтобы тебя не поскребли. Шруков видел, как ты замахивался. Думаешь, он напрасно спрашивал, кому хочется в тюрьме вшей кормить?
Понемногу толпа рассеялась, и вот уже показались женщины, мирно идущие по воду с коромыслами на плечах. Но зачинщики не напрасно кусали теперь локти: к вечеру прискакал Эльдар со своими людьми, и вскоре под покровом ночи в сопровождении конвоя выехали из Бурунов две подводы с арестованными.
Мечеть стояла посреди аула безмолвная и безлюдная.
До поздней ночи уже в постелях разнокружечники шептались и рассматривали друг у друга какие-то старые ржавые револьверы, клинки, могущие сойти за кинжалы. На этот раз необходимость быть готовыми к самообороне представлялась вполне реальной: хотя главные бунтовщики и арестованы, другие могут вспомнить, что каны Советской власти первыми предупредили Щрукова о бунте.
Девочки были перепуганы насмерть. Матрене пришлось лечь спать с ними в одной комнате. Больше всего беспокоились за участь Тины, находившейся в отъезде. Они были уверены, что нападение на Шрукова не обошлось без Жираслана. А одна из девочек высказала даже опасение, что Жираслан хотел отыскать в Бурунах Тину и отомстить ей: ведь Тина бросила без присмотра старую княгиню, жену Жираслана.
Что говорить, грустное, грустное событие!