Страница 33 из 67
ПРИТЧА О ЗЕЛЕНОМ ПОЛУМЕСЯЦЕ
Инал по-прежнему жил в доме, нижний этаж которого занимал окружном. Это был один из немногих каменных двухэтажных домов Нальчика. Когда-то дом принадлежал богатому скотопромышленнику, до сих пор в нем сохранились старые картины, столы и стулья прежнего хозяина. Три небольшие комнаты верхнего этажа занимала квартира Инала. Он привык к этому жилью, ему здесь было удобно: одну из комнат он перестроил под кухню, в другой оборудовал для себя гимнастический зал, служебный кабинет находился внизу.
Так он жил прежде и теперь, после женитьбы на Вере Павловне, не торопился менять квартиру. В редких случаях, когда бывало много гостей, Инал позволял Вере Павловне готовить стол в своем просторном рабочем кабинете, но обычно гостей принимали наверху.
На этот раз с Верой Павловной, кроме Сарымы и Эльдара, ехали Казгирей, Астемир и Нахо. Вера Павловна приглашала и Думасару с Лю и Тиной, готова была бы пригласить и Жансоха, и даже Ахья. Но благоразумный Астемир, предвидя возможные осложнения, нашел вежливый повод оставить дома Думасару, Лю и Тину, Ахья и Жансоха. Рум, не желая расставаться с Тиной и Лю, сама выпросила разрешение остаться в Шхальмивоко у Думасары. Заодно у Думасары остались и мальчуганы Эльдара — маленький Астемир и Инал. Рум предвкушала удовольствие улечься спать вместе с Тиной в старом доме по соседству с домом Думасары, как в детстве, на ту же самую скрипучую деревянную кровать, которую когда-то выловили в реке во время половодья и подарили Дисе.
Диса в этот день с утра жарила, парила и варила на кухне у Веры Павловны.
В дороге Казгирей рассеялся, вернулась к нему его обычная шутливость. Труднее было Астемиру, он предвидел неизбежность большого, а может быть, и резкого разговора с Иналом. Что касается Нахо, то он с важностью перекладывал кобуру с маузером то с левого бока на правый, то с правого на левый.
Быстрая езда не помешала Вере Павловне рассказать о новой затее Инала.
«Ни одной горянки без пальто» — такой девиз не давал теперь покоя Иналу. Вон что придумал! Одеть горянок в модные городские дамские пальто — это мероприятие в глазах Инала имело большое политическое значение. Он предполагал вскоре направить женщин-активисток в ближние и дальние аулы Кабарды и Балкарии продавать пальто в кредит. Ему хотелось, чтобы это предприятие возглавили Вера Павловна и Сарыма.
— О, — восклицал Казгирей, — в таком случае я не сомневаюсь в успехе предприятия! Больше того: я уверен, что ваше руководство, дорогая Вера Павловна, действительно придаст этому делу и изящество и гражданственность.
— Все смеетесь, а я в самом деле думаю, что это очень хорошо. Что скажете, Астемир?
И Астемир усмехнулся:
— Я думаю, что к этому делу нужно было бы привлечь Думасару. Она теперь приобщилась к городской моде.
— И вы шутите? А Сарыма мне сказала, и я с ней согласна, что, надевши современное пальто, горские девушки даже думать станут по-иному. Я полагаю, что реже будут случаться такие истории, какую мы сегодня видели на сцене. Как вы думаете, Астемир?
— Вера Павловна, валлаги! Я сужу по вкусам Думасары, а если верить ее вкусам, то это действительно будет хорошо.
— Я ведь тоже не шучу, — заметил Казгирей. — Когда девушки в каком-нибудь диком Батога увидят, что они могут надеть такое же пальто, в каком появилась перед ними Сарыма, они острее почувствуют заманчивость новой жизни. Право, я не шучу. Конечно, это гораздо доходчивей и проще, чем новая книжка... Сарыма, что ты скажешь на это?
Но Сарыма не позволила себе принимать участие в таком серьезном разговоре — она только улыбнулась своей застенчивой улыбкой.
Вот машина замедлила ход, и уже стал доноситься шум реки. Где-то кричали петухи. Луна слабо озаряла сонный Нальчик. Вдалеке за речной долиной светились под луною вершины гор. А вот уже и дом с остроконечной башенкой. Приехали.
Нахо еще раз перетянул кобуру с боку на бок, набираясь смелости. Приумолкли Астемир и Казгирей.
Инал встречал гостей на пороге.
— Да не будет у вас, дорогие гости, больше мук, чем те, которые вы испытываете, поднимаясь сюда, — послышалось традиционное кабардинское приветствие.
Уже с порога потянуло запахом вкусных блюд.
— Ну как же прошел спектакль? — Инал обращался ко всем одновременно.
— Отлично прошел спектакль! — щебетала Вера Павловна. — Боюсь, что у нас будет хуже. — И она оставила мужчин, торопясь с Сарымой заняться хозяйственными делами.
В маленькой кухне было жарко — пылали дрова в плите, одновременно жужжали два примуса, была включена электрическая плитка. Диса еле держалась на ногах.
Мужчины вслед за Иналом прошли в его гимнастическую комнату.
— А тут все без перемен, — заметил Казгирей, — право, Инал, как будто только вчера я был здесь.
— Мне приятно это слышать, Казгирей. Если тебе здесь нравится, прошу бывать почаще. — Инал старался быть приветливым и гостеприимным. — Располагайтесь, как вам удобней. Пока женщины позовут нас, берите что нравится, кто гантели, кто шары... Вот Нахо, я знаю, как Аюб, любит выжимать тяжести. Пожалуйста, Нахо, все к твоим услугам! И даже можешь отстегнуть кобуру, — усмехнулся Инал. — Ну так как же прошел спектакль? Сход? Рассказывай, Астемир!
Астемир решил взять быка за рога:
— Что же сказать тебе, Инал, как прошел спектакль? У нас состоялось два спектакля. О своем спектакле расскажет тебе Казгирей, это будет хорошая застольная беседа, а мне, дорогой Инал, мне нечем похвастаться... Да, думаю, ты уже все знаешь... А что интересного говорил из Москвы Степан Ильич?
— Степан Ильич сказал, что с партчисткой тянуть больше нельзя. Вот почему, Астемир, такое значение приобретает эта затяжка у вас в Шхальмивоко. — Инала сразу как бы подменили. — Да! Невозможно терпеть! — воскликнул он. — Невозможно больше терпеть! Не хотят понимать своего блага — надо заставить...
— Поди заставь, — сказал Астемир. — Нет, еще рано снимать скорлупу с ореха.
— Валлаги, рано снимать скорлупу с ореха, — подтвердил Нахо, — и так хотели снять — не хотят, и этак хотели снять — опять не хотят. Молчат, как камни. Говоришь: «Голосуйте!» — и пальцем не пошевелят, оперлись о палки, глаза в землю.
— Найдем способ, раздавим этот орешек, — все больше наливаясь гневом, уже почти кричал Инал, — вы не можете, найдутся такие, которые смогут, я и без голосования обойдусь.
Казгирей при этих словах резко повернулся к Иналу, Астемир негромко проговорил:
— Как же так «без голосования»? Как это можно? Ведь важно, чтобы это действительно было делом самого народа.
— Это и есть дело народа, — твердо сказал Инал. — Но, — продолжал он, отводя глаза в сторону, — у всякого дела могут быть враги, есть враги и у этого дела. Вот почему тот, кто борется за народное дело, должен бороться с его врагами. Вы кто: дети, каны, сохсты? Вы должны учить, или вас должны учить? Что с того, что не подняли рук, — надо дело поднимать, а не руки...
Но Астемир не сдавался. На доводы Инала он отвечал своими доводами:
— Эх, Инал! Ведь в том-то и загвоздка, что это такое дело, которое народ должен творить своими руками — иначе не приобретет оно должной прочности. Валлаги! Разве не так? Слышал я, как буддисты, принося жертву богу, рассекают грудь и своею рукою останавливают живое сердце — иначе, по их мнению, жертва не будет угодной богу. Разве у нас такой бог, у нас, у большевиков?
— Кто же буддист и кто жертва? — гневно спросил Инал.
— Суди сам.
— Пусть так. А ведомо ли тебе, большевик, — и скулы у Инала задвигались, как всегда, когда он приходил в ярость, — ведомо ли тебе, почему так поступают буддисты?
— Ну скажи, почему?
— А вот зачем: для того, чтобы кровь не успела уйти из жил. Это верно, что большевики не едят мяса такой жертвы и не хотят, чтобы ел народ, но большевики хотят сократить последнее дыхание жертвы, хотят поскорее покончить с ней, выбросить тушу, не оскверняя землю ее кровью.