Страница 71 из 82
Еще раз объяснив Венку всю важность предстоящей операции и обязав его регулярно докладывать фюреру обо всех изменениях оперативной обстановки, я выехал в расположение корпуса Хольсте. С ним я обсудил стоящую перед его танкистами задачу: перебросить главные силы корпуса на северный фланг 12 армии для обеспечения тылового прикрытия и отражения русских контратак, выставив минимальное охранение вдоль эльбского оборонительного рубежа, поскольку американцы, судя по всему, отказались от намерений форсировать Эльбу в ближайшее время.
Мне представлялась вполне реальной возможность деблокирования столицы с юго—запада, на направлении Потсдам — Крампниц — Берлин. Для осуществления плана операции требовалось:
1. 12 армии Венка нанести удар в направлении Потсдама, отбить город у противника и восстановить пути сообщения и линии связи с Берлином.
2. 12 армии установить связь и соединиться с 9 армией Буссе южнее Берлина.
3. Завершить прорыв 11 танкового корпуса СС обергруппенфюрера СС Феликса Штайнера с севера в направлении на рокадное шоссе Берлин — Крампниц (на сильно пересеченной, танконедоступной и оборудованной противотанковыми заграждениями противника местности). Главной задачей Хольсте было установление связи с группой армий генерал—оберста Хайнрици и танковым корпусом СС Штайнера северо—западнее Берлина. В случае удачи нам бы удалось закрыть образовавшуюся брешь и удерживать позиции даже сравнительно небольшими силами, имея в качестве фланкирующего прикрытия танконедоступные болотистые луга долины Хафеля. Я заверил Хольсте в том, что отдам соответствующие приказы Хайнрици, и с наступлением ночи отправился в обратный путь. На рассвете мы миновали Рейнсберг, тихий и мирный городок. Только около 08.00, после многотрудных поисков, мне удалось добраться на КП под Ной—Рофеном. Барачный лагерь располагался в стороне от автострад и населенных пунктов, в густом лесу, и был настолько хорошо замаскирован, что попасть сюда можно было только с проводником или хорошо знающим местность старожилом.
С большим трудом еще в первой половине дня мне удалось дозвониться до рейхсканцелярии и переговорить с одним из военных адъютантов фюрера, а потом с Кребсом. Я сказал генералу, что хотел бы поговорить лично с Гитлером, если он того пожелает.
Примерно около полудня 24 апреля меня срочно вызвали к телефону. У аппарата был Адольф Гитлер. Я доложил ему о поездке к Венку и об успешном начале наступления 12 армии в направлении на Потсдам. Я высказал намерение ближе к вечеру прибыть в рейхсканцелярию с докладом. Гитлер категорически запретил мне пользоваться наземным транспортом, но не возражал, чтобы я вылетел самолетом в Гатов, где располагался аэродром училища люфтваффе. Он передал трубку оберсту фон Белову, адъютанту от люфтваффе, с которым я обговорил условия перелета — мой самолет должен был совершить посадку не раньше наступления сумерек.
Сразу же после этого я позвонил в Рехлин и приказал пилоту подготовить мой старый добрый Ю–52 ко взлету с полевого аэродрома под Рейнсбергом.
Вскоре после телефонного разговора с фюрером состоялось первое обсуждение оперативной обстановки под моим руководством. Генерал Детлефтсен[92] доложил обстановку на Восточном фронте, Йодль — на других театрах. Сохранялась устойчивая связь с командующими фронтами — так что вся информация поступала оперативно и в полном объеме. Йодль незамедлительно передавал поступавшие донесения в рейхсканцелярию по телефону, сообщал о принятых мной решениях начальнику генштаба сухопутных войск Кребсу и, как правило, получал через него санкцию на их осуществление от Гитлера.
Во второй половине дня я выехал из Фюрстенберга на КП танкового корпуса СС Штайнера, расположенный несколько южнее города. К этому моменту в расположение корпуса прибыла только одна из двух доукомплектованных танковых дивизий, вторая все еще находилась на марше. Корпус Штайнера только что вырвался из озерного дефиле и готовился к перегруппировке сил. К сожалению, прорыв танкистов Штайнера не остался не замеченным вражеской разведкой — тем самым танковые полки СС лишились своего главного козыря — фактора внезапности, и «обреченный» на успех прорыв так и не состоялся.
После возвращения на ЗКП я начал готовиться к поездке на полевой аэродром. Неожиданно позвонил оберст фон Белов и передал приказ (фюрера) отложить вылет до наступления темноты в связи с осложнением воздушной обстановки в районе Гатова. Я перенес вылет на 22.00, но и он не состоялся: опустившийся на взлетно—посадочную полосу густой туман сделал полет невозможным. Мне пришлось перенести его на вечер 25 апреля.
С утра я выехал на передовую, на КП генерала Хольсте. После доклада я связался с Венком и узнал от него, что он опять перенес свой командный пункт и добился определенного прогресса на узком участке фронта. Ударный кулак рассек оборону противника, и авангард Венка вышел в озерную долину южнее Потсдама. Резервов катастрофически не хватало, и генерал не мог развить первоначальный успех наступления, поскольку его главные силы вели ожесточенные бои с американцами за переправы через Эльбу севернее Виттенберга. 12 армия оказалась слишком слаба для того, чтобы выполнить поставленную боевую задачу — прорваться к Берлину и соединиться с 9 армией. В этой сложной оперативной обстановке я приказал Венку отозвать одну дивизию с эльбского фронта, перебросить ее на берлинское направление и по рации доложить фюреру о принятом мной решении.
Во второй половине дня я отправился на ЗКП. Примерно на полпути между Бранденбургом и Науеном шофер решил спрямить путь, и мы свернули на Ратенов. У въезда в город нам преградили путь отступавшие немецкие войска. Старший офицер доложил мне, что русские части вот—вот ворвутся в город, который подвергается массированному обстрелу вражеской артиллерии. Я не слышал характерной канонады и решил убедиться в происходящем своими собственными глазами. По абсолютно пустому шоссе мы въехали прямо в город. На Рыночной площади рота фольксштурма занимала позиции в окопах неполного профиля. Поле обстрела составляло какую—то сотню метров до близлежащих домов! Во дворах стояли взятые на передок орудия всех калибров — полевые гаубицы, пехотные орудия и 37–мм зенитные пушки. Все они были накрыты маскировочными сетями, похоже, были замаскированы от обнаружения с воздуха. Группы солдат слонялись без дела между расставленными во дворах тягачами и грузовиками. Противник действительно накрывал одиночными залпами городские окраины.
Я обнаружил коменданта, кадрового офицера инженерных войск, в окружении группы из 10–12 офицеров. Мое появление не только удивило, но и озадачило его. Он доложил мне, что сразу же после взрыва моста на восточном въезде вверенный ему гарнизон начнет отступление ввиду угрозы прорыва русских танков. Я наорал на него, как на новобранца: как можно удирать из города, испугавшись нескольких выстрелов; где боевое охранение, и почему до сих пор не проведена разведка боем; почему пушки стоят во дворах, а солдаты толпятся без дела… Вместе со всей честной компанией мы вышли на окраину и не увидели ничего, кроме разрывов одиночных снарядов. Комендант отдал приказ готовиться к бою, затем под моим наблюдением артиллеристы выкатили орудия на открытые позиции…
Я вернулся в наш лагерь в Ной—Рофене только к концу дня и сразу же приказал пилоту готовить самолет к ночному вылету в Берлин. Вскоре Йодль передал мне телефонограмму из рейхсканцелярии: аэродром Гатов не принимает, поскольку… находится под огнем вражеских батарей. В самом Берлине осталась одна—единственная «взлетно—посадочная полоса»: участок шоссе между Бранденбургскими и Шарлоттенбургскими воротами. С наступлением темноты здесь совершали посадку транспортные «Юнкерсы» люфтваффе — и это был единственный путь снабжения берлинского гарнизона оружием и боеприпасами. Именно по этому воздушному мосту в Берлин должны были прибыть 2 роты эсэсовских добровольцев, выразивших желание победить или погибнуть в осажденной столице.
92
Генерал—лейтенант Эрих Детлефтсен, начальник оперативной штабной группы ОКХ с 23.3.1945 по 24.4.1945 г.