Просто любовь

Пару месяцев назад это могло расстроить Сиднема – особенно реакция детей. Он провел много лет, прячась от людей в месте, где его знали и принимали, и где редко появлялись гости. Но это больше не имело для него значения. Энн принимала его таким, какой он есть. И что, пожалуй, еще более важно, он сам, наконец, принял себя, со всеми последствиями увечья и сложностями, с которыми ему приходилось из-за них сталкиваться.

Кроме того, сейчас дело было вовсе не в нем. Все дело было в Энн.

– Мистер Батлер, – миссис Джуэлл сделала книксен, и он поклонился ей и повернулся к остальным – мистеру Джуэллу; их сыну Мэтью Джуэллу, его жене Сьюзен; Саре Арнольд, их дочери, и мистеру Генри Арнольду, ее мужу.

Глаз Сиднема вспыхнул, когда он посмотрел на последнего джентльмена и увидел мужчину среднего роста, приятной внешности с редеющими светлыми волосам – ни герой, ни злодей, судя по виду. Он бросил на мужчину осторожный взгляд и почувствовал удовлетворение, увидев, что Арнольд понял, что ему все известно.

Последовали книксены и тихие приветствия – и неловкость, когда Энн слегка кивнула всем головой, словно незнакомцам.

Но миссис Джуэлл снова обратила внимание на Дэвида.

– Дэвид. – Она опять начала пожирать его глазами, хоть и не двигалась с того места, где стояла.

– Вы – моя бабушка? – спросил Дэвид, его голос и глаза переполняло нетерпение. Он, казалось, не замечал неловкости и напряжения, которые завладели взрослыми. Взгляд его перешел к мистеру Джуэллу, высокому, худому джентльмену с седыми волосами и гордой осанкой. – А вы – мой дедушка?

Мистер Джуэлл сжал руки за спиной.

– Да, – сказал он.

– Мои настоящие бабушка и дедушка, – сказал Дэвид, делая шаг от Энн и переводя взгляд с одного на другую. – У меня есть новые дедушка и бабушка в Элвесли, и я их очень люблю. Но они – мама и папа моего отчима, и поэтому они – мои приемные бабушка и дедушка. А вы – настоящие.

– Дэвид. – Миссис Джуэлл прижала ладонь ко рту и, то ли засмеялась, то ли всхлипнула. – О, да, мы настоящие. В самом деле, настоящие. А это – твои настоящие дяди и тетки, а эти дети, которым сказали ни в коем случае сюда не выходить, твои кузены. Ступай в дом и поздоровайся с ними. И ты, должно быть, проголодался.

– Кузены? – Дэвид с нетерпением посмотрел на двери.

Миссис Джуэлл протянула ему руку, и он сжал ее.

– Какой ты уже большой мальчик, – сказала она. – Девять лет.

– Скоро будет десять, – сказал Дэвид.

Энн стояла на месте, словно мраморная статуя. Ее пальцы в руке Сиднема напряженно застыли.

– Что ж, Энн, Батлер, – резко сказал мистер Джуэлл, – заходите, погрейтесь у огня.

– Время пить чай, Энн, – сказал ее брат Мэтью. – Мы ждали и надеялись, что вы скоро приедете.

– Я очень рада наконец познакомиться с вами, Энн, – сказала его жена. – И с вашим мужем.

– Энн, – тихо произнесла ее сестра Сара, прежде чем взять мужа под руку и вернуться в дом, но было непонятно, услышала ли ее Энн, потому что она так и не посмотрела в ее сторону.

Не похоже на счастливое воссоединение семьи, подумал Сиднем, ведя Энн к открытой двери. Но и холодным его тоже не назовешь. Все ее семейство собралось, чтобы встретиться с ней – по-видимому, отнюдь не все они жили здесь. Значит, они приехали, может и неохотно, но потому, что ждали приезда Энн.

Значит, надежда еще есть.

Он крепко сжал пальцы Энн.

Дом казался смутно знакомым – именно здесь Энн выросла и была счастлива. И все же сейчас она сидела в главной гостиной с напряженной прямой спиной, словно незнакомка.

Ее отец выглядел старше. Его волосы теперь были совсем седыми, а морщины, бегущие от носа к уголкам рта, стали глубже, и делали его лицо еще суровее, чем раньше.

Он казался мучительно знакомым, и все же чужим.

Ее мать поправилась. Волосы ее тоже поседели. Она выглядела встревоженной, а глаза ее ярко сверкали. Она всегда была оплотом безопасности в глазах подрастающей Энн. Теперь она тоже превратилась в незнакомку.

Мэтью больше не походил на мальчишку, хотя оставался худым и еще не начал лысеть. Пять лет назад его назначили приходским священником в церкви милях в пяти отсюда – он ей только что об этом рассказал. Его жена Сьюзен была хорошенькой, светловолосой и изо всех сил старалась поддержать разговор, словно ситуация была самой что ни на есть обычной. У них было двое детей – Аманда семи лет и Майкл – пяти.

Незнакомцы.

Сара тоже располнела, а Генри начал лысеть. Детей у них было четверо – Чарльз девяти лет, Джереми – семи, Луиза – четырех и двухлетняя Пенелопа.

Чарльз девяти лет.

Дэвид играл с другими детьми, своими кузенами, где-то в доме. Он, наверное, наслаждался их обществом и их отношением к нему. Казалось, ему никогда не наскучат дети, особенно кузены. Кроме того, совсем недавно последних в его жизни не было.

Энн, не чувствуя вкуса, потягивала чай и радовалась, что все разговоры остались матери, Сиднему, Мэтью и Сьюзен.

Она совсем не ожидала такого приема. Думала, что ее мать и отец будут одни. Думала, что Мэтью, как священнослужитель, мог счесть ниже своего достоинства принять ее. Она надеялась, что Сара и Генри будут держаться как можно дальше, пока она не уедет. Энн еще не решила, будет ли пытаться заставить их встретиться с ней.

Но они явились, зная, что все ждут ее приезда.

Ни один из них не сказал ни слова.

Но, если подумать, никто не говорил ничего, кроме слов благодарности, когда им предлагали чай или угощение.

Последний раз она была в этом доме, когда приехала из Корнуолла на время короткого отпуска. Они праздновали двадцатый день рождения Генри и планировали в следующем году отметить его совершеннолетие, объявив о своей помолвке. Но к его двадцать первому дню рождения она уже была беременна, а Генри женат на Саре.

Сиднем рассказывал им об Элвесли и о своей семье. Рассказывал о Глэнвир, где был управляющим герцога Бьюкасла, и о Ти Гвин, которое недавно приобрел и куда он мечтал привезти жену и пасынка. Он рассказал им о том, что был офицером на Полуострове, где и получил свои ранения.

– Но я выжил. – Он улыбнулся. – Многим тысячам не так повезло.

Энн вдруг вспомнилось, что в Глэнвир Сиднем всегда был молчалив и находил себе местечко в уголке гостиной, и хотя он никогда не был замкнутым или нелюдимым, но все же старался держаться от всех подальше. А здесь он вдруг взял на себя беседу, зная, что станет центром всеобщего внимания.

Она почувствовала волну благодарности и любви.

Ее мать встала со стула.

– Мэтью и Сьюзен живут в пяти милях отсюда, – сказала она, – а Сара с Генри еще дальше. Это довольно далеко, когда у вас маленькие дети. Все они останутся здесь на ночь, никому не хочется уезжать до обеда. Ты, должно быть, устала, Энн. И мистер Батлер тоже. Идите наверх в вашу комнату и отдохните. Мы можем поговорить позже.

«Да, я приехала сюда, чтобы поговорить», – подумала Энн. Она приехала, чтобы встретиться с ними лицом к лицу, посмотреть им в глаза, помириться с ними, если такое вообще возможно. Но, наверное, пока лучше и впрямь уйти. Ее мать была права – она действительно устала.

Но она не стала вставать. Она уставилась на свои руки, лежащие на коленях.

– Почему? – спросила она. – Вот, о чем я хотела спросить у всех вас, вот, зачем я здесь. Почему?

Ее потрясли собственные слова. Именно для этого она и приехала. Но, наверняка, можно было выбрать время и получше. Но когда? Когда настанет это «получше»? Она ждала уже десять лет.

Все остальные тоже были потрясены. Она поняла это по молчанию, воцарившемуся в комнате. Но они должны были знать, что она задаст этот вопрос. Или не должны? Неужели они думали, что она приехала сейчас, выйдя замуж и вернув свою респектабельность, чтобы ее снова приняли в лоно семьи, согласная никогда не вспоминать о прошлом?

Ее мать снова села на стул. Энн подняла на нее глаза.