Страница 41 из 53
Нож он по-прежнему держал в правой руке. Зеленые глаза смотрели на нее с какой-то хулиганской удалью.
— Если не остановишь, — сказал он уже мягче, — я истеку кровью. Я не хотел резать вену, но случайно порезал. Так что поторопись, Катенька.
Катя колебалась. Здравый смысл подсказывал ей, что капитан блефует, что если она сейчас встанет и выскочит в коридор, то он спокойно даст перевязать себя Солоухиной. А если нет? Вон какие глаза сумасшедшие… Что, если он действительно умрет прямо здесь, в кабинете начальника медсанчасти? Офицер НКВД… да за такое их всех отправят под трибунал.
— Давайте руку, — сказала она и взяла Шибанова за запястье.
Первую минуту ничего не происходило. Кровь выплескивалась из распоротой вены короткими толчками, заливая форменные брюки капитана. Катя прикрыла глаза, судорожно пытаясь нарисовать мысленную картину раны. Увидела вскрытую трубочку вены, потянулась воображаемыми пальцами к ее краям, стянула их… края, похожие на ощупь на мокрую резину, выскальзывали из рук. Она напряглась, изогнулась дугой, почувствовала, как колют кончики воображаемых пальцев раскаленные иглы. Жар в пальцах усилился, теперь он сваривал края вены, словно паяльник разорванный провод. Потом волна жара схлынула, и Катя почувствовала, что через нее вливается в раненую руку капитана ледяная, останавливающая кровотечение, струя. Шибанов заскрипел зубами, но она не открыла глаза и не отняла руку.
— Ничего себе, — проговорил капитан потрясенно. — Рассказал бы кто — не поверил…
Катя заставила себя разомкнуть веки. Голова гудела, как после сильного удара — когда-то, когда Катя с разбегу треснулась лбом о дерево, ощущения были примерно такие же.
Кровь по-прежнему была везде — особенно много ее было на струганном дощатом полу кабинета. «Как ее теперь оттирать-то?» — озабоченно подумала Катя, и тут взгляд ее упал на руку капитана.
Нормальная мужская рука, сильная, поросшая короткими светлыми волосками, немного испачканная запекшейся кровью. От запястья к локтевому сгибу уходил тонкий розовый шрам, бледневший прямо на глазах.
Катя вскрикнула и разжала пальцы. Шибанов спрятал нож и озабоченно потер шрам.
— Ну вот, спугнул я тебя! Еще бы пара минут, и следов бы никаких не осталось…
Он выпрямился во весь рост и обернулся к Солоухиной.
— Что ж, Клавдия Алексеевна, кажется, опыт прошел удачно…
— И как это понимать, товарищ капитан? — начальник медсанчасти уже оправилась от первого потрясения, и тон ее не сулил Шибанову ничего хорошего. — Что вы себе позволяете? Устроили какой-то дурацкий спектакль в моем кабинете, запачкали все своей кровью, довели до обморока сотрудницу! Вы полагаете, что с вас некому будет спросить за это самоуправство?
— Это был не обморок, — возразил капитан, пропустивший мимо ушей угрозы доктора. — Катя просто сосредоточилась. Что же касается спектакля — мне нужно было убедиться в способностях Серебряковой, и я это сделал. Прошу извинить за испачканный пол.
Он снова потер руку, словно был не в силах поверить в собственное исцеление.
— Скажите кому-нибудь, чтобы Серебряковой дали чаю с сахаром. Она потратила очень много сил.
«Какой добренький, — подумала Катя. Слова долетали до нее, как сквозь вату. — Пусть не подлизывается, все равно он мне не нравится…»
— В этом кабинете распоряжения отдаю я, — Солоухина щелкнула портсигаром и извлекла из него новую папиросу. — Между прочим, Серебряковой еще два часа до конца смены.
— Ее смена закончена, — сказал Шибанов. — Я забираю ее с собой. В Москву.
Катя не поверила своим ушам. Этот сумасшедший энкавэдэшник хочет увезти ее в Москву? Но зачем? Что она будет там делать?
— Это категорически исключено, — отрезала Солоухина. — Такими медсестрами я разбрасываться не могу.
— Товарищ начальник медсанчасти, — холодно проговорил капитан. — Я прибыл сюда из Москвы для выполнения вполне конкретной задачи. Определить, есть ли у Серебряковой особенные способности к исцелению и в случае положительного ответа забрать ее с собой. Это приказ товарища Абакумова, первого заместителя народного комиссара внутренних дел.
«Господи, — подумала Катя, — для чего же я им понадобилась?»
— Даже если бы это был приказ самого наркома, — Солоухина подошла к Кате, мешком сидевшей на стуле, и встала между ней и Шибановым. — У меня, капитан, есть свое начальство. Как начальник медсанчасти Южного Урала, я подчиняюсь непосредственно народному комиссару здравоохранения Георгию Андреевичу Митереву. И там, где дело касается моих кадров — моих лучших кадров — я буду выполнять только его приказы, но отнюдь не ваши.
«Да, — мысленно взмолилась Катя, — да, Клавдия Алексеевна, миленькая, не отдавайте меня! Я не хочу в Москву, я не хочу бросать госпиталь!»
Но другой голос в глубине ее сознания шепнул:
«Если ты уедешь в Москву, тебе не придется каждый день решать вопрос, кому из умирающих ты можешь помочь, а кого должна бросить на произвол судьбы. И не придется оправдываться перед девчонками. И не придется слышать крики тех, для кого ты стала последней надеждой на спасение…»
Шибанов задумчиво почесал бровь.
— Доктор, — сказал он, — я выполняю задание государственной важности. У меня огромные полномочия, честно говоря, неограниченные. Я мог бы, наверное, устроить так, что ваш Митерев сам позвонит вам сюда и прикажет отпустить Серебрякову на все четыре стороны. Но это отнимет уйму времени, а времени-то у нас как раз нет. Поэтому давайте сделаем так: я даю вам слово офицера, что Катя вернется к вам в госпиталь после того, как выполнит… ну, скажем, работу, которая ей будет поручена. Я лично привезу ее сюда и сдам вам с рук на руки. Но вы сейчас отпускаете Катю со мной в Москву.
— Вы хоть понимаете, о чем просите, капитан? Сколько тяжелых больных умрет здесь, пока Серебрякова будет выполнять вашу работу в Москве?
Капитан полез в карман и извлек оттуда плоскую жестяную коробочку. Сначала Кате показалось, что это такой же портсигар, как и у начальника медсанчасти, но Шибанов вытащил оттуда желтый леденец и кинул себе в рот.
— Отучаюсь курить, — объяснил он, хотя никто не спрашивал его, почему он ест леденцы. — Ужасно вредная привычка… Клавдия Алексеевна, поверьте, если вы не отпустите Катю со мной, это будет стоить жизни тысячам людей. А может, и сотням тысяч.
— Что за чушь вы городите, капитан, — устало отмахнулась Солоухина. — Каким сотням тысяч? Серебрякова нужна мне здесь. Я не могу позволить себе потерять такого ценного сотрудника.
В другое время Катя почувствовала бы гордость, но сейчас ей было не до того. Ее подташнивало, сильно кружилась голова, перед глазами плавали оранжевые круги.
— Клавдия Алексеевна, — проникновенно сказал Шибанов. — Я не приказываю, я прошу!
Солоухина отвернулась от капитана и положила твердую прохладную ладонь Кате на лоб. Ее прикосновение вдруг напомнило Кате маму, и она заплакала, прижавшись к руке начальника медсанчасти.
— Ну-ну, сестра, — проговорила она мягко. — Не плачьте. Все хорошо. Товарищ капитан дал слово офицера, что вернет вас в госпиталь.
«Отдали, — подумала Катя и сама устыдилась своей мысли. — Как это меня можно отдать, я же не вещь и не крестьянка крепостная!»
Она сделала несколько глубоких вдохов и вытерла слезы рукавом халата.
— Я… я должна доработать смену.
— Время, Катя, — капитан выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов, — нам к восьми нужно быть на аэродроме.
— Моя смена заканчивается в четыре. Соберусь я за час. Пожалуйста, позвольте мне доработать.
Шибанов хотел возразить, но осекся под выразительным взглядом начальника медсанчасти.
— Ну ладно, ладно, сдаюсь! — он поднял вверх руки и снова улыбнулся, блеснув фиксой. — Но мы должны выехать отсюда не позже семнадцати ноль-ноль.
— Идите, Серебрякова, — сказала Солоухина. — Надеюсь, мы расстаемся с вами ненадолго.
— Ну, — сказал капитан, — это уж как получится.