Страница 31 из 53
— Вот ведь мерзавец, — сказал Гурджиев по-русски. Жером стиснул зубы. — Хочет, чтобы я к нему вышел — я, старый человек!
Офицер выпятил челюсть. Вряд ли он владел русским, но говорить при нем на незнакомом языке явно не стоило.
— Вы не могли бы подойти к машине, месье? — страдальческим тоном произнес Гурджиев, переходя на французский. — У меня ужасно болят ноги!
— Ферботтен, — рявкнул офицер. — Вам должно выйти и предъявить документы!
— Это может сделать за меня мой спутник?
Полицейский выпучил глаза.
— Выйти из машины, быстро! Оба!
На крик из домика выглянул толстомордый сержант. В руках у сержанта был автомат с коротким стволом. «Обидно», — подумал Жером. Страха он не испытывал — только жуткую злость на вздорного старика.
— Ничего не поделаешь, — театрально вздохнул Гурджиев. — Придется подчиниться…
Немилосердно кряхтя, он начал выбираться из машины. Жером открыл дверцу со своей стороны и поставил ногу на землю. В подошве ботинка пряталась остро заточенная стальная стрелка — ей Мушкетер рассчитывал снять толстомордого автоматчика. Но двоих полицейских сразу бесшумно нейтрализовать не получится, наверняка начнется стрельба, а против пулемета на крыше не больно-то повоюешь. Ладно — как говаривал Наполеон, чья резиденция была достопримечательностью Мальмезона, сначала ввяжемся в бой, а потом посмотрим. Жером наклонился, делая вид, что завязывает шнурок, и тяжелая метательная стрелка скользнула ему в ладонь левой руки.
— Прошу вас, месье, — Гурджиев уже доковылял до офицера и протянул ему документы. — Мне весьма нелегко, но я соблюдаю законы. Если месье говорит, что надо выйти из машины — я выйду, хотя это и стоит мне значительных усилий.
— Молчать! — рявкнул полицейский. Его глаза, и без того наводившие на мысль о базедовой болезни, совсем вылезли из орбит. — Вы есть русский?
— Наполовину, — с достоинством ответил Гурджиев. — Я родился в Армении. Прошу вас, месье, ознакомьтесь вот с этим документом…
Сержант-автоматчик уже шел к ним через двор.
— Майн готт, — сказал вдруг усатый совершенно другим голосом. — Я… я не знал… Господин Гурджиефф, я приношу вам своих самый глубокий и искренний извинений! Я очень сожалею, что заставил вас выйти из машины, но это есть дисциплина, вы должны понимать!
Он обернулся к сержанту и яростно махнул на него рукой — не нужен, исчезни!
— Вы и ваш спутник можете проезжать, — полицейский попробовал изобразить улыбку. — Все в порядке, аллес гут. Могу я иметь надежда, что вы не станете жаловаться господину Кнохену на мои действий, кои есть только и единственно следствие стремления к порядку?
— Хорошо, — печально согласился Гурджиев, — я ничего не скажу господину Кнохену. Прощайте, месье!
Жером почувствовал, как у него вспотели ладони, и незаметно опустил стрелку в карман. «Еще минута, и я бы начал действовать, — подумал он. — Чертов старик, не мог сразу сказать, что у него аусвайс, подписанный самим Кнохеном!»
Гельмут Кнохен числился заместителем Оберга, шефа парижского гестапо, подходы к которому Мушкетер безрезультатно пытался найти последние несколько месяцев. В отличие от Оберга и других боссов гестапо, Кнохен был молод, прекрасно образован и обладал отменным художественным вкусом. Он вел светскую жизнь и считался завсегдатаем аристократических салонов Парижа. Мало кто знал, что в действительности создателем машины тайного сыска, наводившей ужас на всех парижан, был именно этот элегантный интеллектуал, а Оберг только пользовался его разработками.
— Откуда вы знаете Кнохена? — спросил Жером, когда Гурджиев, по-прежнему кряхтя и охая, забрался на водительское сидение «Ситроена». Усатый полицейский уже скрылся из виду, шлагбаум перед ними медленно начал ползти вверх.
— Ага! — хохотнул старик. — Ты тоже удивился, я видел! А ведь я говорил тебе, что мои бумажки производят на этих тараканов впечатление!
— Откуда вы знаете Кнохена? — терпеливо повторил Мушкетер. «Ситроен» медленно проехал под шлагбаумом и весело запылил по раскаленным полуденным улицам Мальмезона.
— А, ну да, ты же разведчик, тебе все нужно знать… Ладно, так и быть, скажу. Любовница Кнохена, баронесса д’Эспер, учится в моей школе.
— Школе танцев?
— Какой же ты тупой идиот! Я разве сказал, что у меня есть другая школа? Когда-то, конечно, были и другие. В Тифлисе в двадцатом году я открыл Институт гармоничного развития человека… и потом, в Америке… Но теперь все, что у меня осталось — это моя маленькая школа танцев. Боши ее не трогают, потому что баронесса д’Эспер специально попросила Кнохена оставить меня в покое. И этот идиот Кнохен сам приезжал посмотреть, как я обучаю танцам. Представляешь, ему так понравилось, что он захотел взять у меня несколько занятий!
— Потрясающе, — пробормотал Жером. Неужели это и есть причина загадочного безразличия оккупационных властей к старому чудаку? Покровительство любовницы всесильного Кнохена? Не так уж и невероятно. В этом случае незачем и тратиться на наружное наблюдение — все необходимое можно узнавать через ту же баронессу д’Эспер.
— И что же, вам удалось чему-нибудь научить Кнохена? — спросил он.
— Пока нет. Проклятая Луна помешала мне. Я заболел… стал сонливым, вялым. Если бы не ты, парень, я спал бы еще много дней. Но ты привез мне привет от Ивановича, и я понял, что это знак! Пора просыпаться.
— Если уж вы все равно проснулись, может, расскажете мне о Хаусхоффере и Эккарте?
— Умей быть терпеливым! Если бы ты учился в моей школе, то часами стоял бы без движения, держа на голове пиалу с водой. Твой главный недостаток, парень — это отсутствие терпения. Ты очень быстрый, я вижу, у тебя хорошие мускулы и отличная реакция, но это тебя и подводит. Тебе трудно сдерживать энергию, она рвется из тебя, как пар из чайника. А ты не должен быть чайником, ты должен быть змеей!
— Почему змеей?
— Змея может часами лежать неподвижно, греясь на камне. А потом мгновенно развернется, словно стальная пружина, и нанесет молниеносный удар! У нее не меньше энергии, чем у тебя, а вот терпения гораздо больше. И если ты научишься быть змеей, твои враги окажутся бессильны.
— Жаль, что у меня мало времени, — сказал Жером. — Я бы с удовольствием у вас поучился.
«Надо запросить у Центра санкцию на новую игру, — подумал он. — Пойти в ученики к Факиру, познакомиться с баронессой д’Эспер, очаровать ее, через нее выйти на Кнохена… Потрясающе перспективная может выйти комбинация, все эти мелкие бандиты, Рюди де Мероды и Шамберлены по сравнению со вторым человеком в парижском гестапо просто не стоящая внимания шантрапа…»
— Времени у тебя столько, сколько нужно, — наставительно произнес старик. — Ты — хозяин своего времени, а не наоборот.
— Если бы, — хмыкнул Жером.
Машина свернула на усыпанную щебнем дорогу, уходившую вглубь золотистых полей. У Мушкетера, давно не выбиравшегося из города, даже голова закружилась от напоенного цветочными ароматами свежего воздуха.
— Красивая страна, — проговорил Гурджиев по-русски. — Но Кавказ все равно красивее. Я, кстати, бывал в Цхинвале, парень. Может быть, у нас там даже есть общие знакомые…
«Вот же настырный старик!» — раздраженно подумал Жером.
— Не хочешь говорить? Ладно, дело твое. Только имей в виду — того, кто ищет башни Сатаны, твой французский все равно не обманет. Он сразу поймет, кто ты такой.
Жером понятия не имел, о ком шла речь в предыдущем послании Центра, и полагал, что никогда этого не узнает, но любопытство оказалось сильнее осторожности.
— О чем вы говорите?
— О предметах. У него наверняка есть предметы.
— Какие предметы?
— Долгая история, парень. А мы, между тем, уже почти приехали.
— Так нечестно! — запротестовал Жером. — Если уж сказали «а», говорите и «б»!
— Значит, ты признаешь? — быстро спросил Гурджиев.
— Что признаю?
— Что на самом деле тебя зовут Георгий, и ты родился в Цхинвале.