Страница 50 из 58
— Не после, — пояснила я. — Она обгадилась днем. Я пыталась придумать, как почистить ее, прежде чем звонить в хоспис. Потому-то у меня и были полотенца.
— Я хочу видеть папу.
— Я хотела сама тебе сказать. Я думала, это важно.
— Ты мне сказала. — Она бросила пивную банку, раздавила ее ногой и засунула в карман дубленки. — Ну что, едем отсюда?
Она повернулась слишком резко и упала на землю. Я подумала о своей матери. Вспомнила, как малыш Лео летел через спинку кресла.
— Солнышко. — Я склонилась над ней.
— Хренова лодыжка.
— Она сломана?
— Нет, — ответила дочь. — Если, конечно, ты не в настроении продолжить.
— Сара?
— Шучу, — вяло сказала она. — Дошло? Ха-ха.
— Можешь опереться на меня, чтобы дойти до машины.
— Что-то мне не хочется сейчас к тебе прикасаться.
Все же я помогла ей встать, но через три или четыре прыжка поняла, что нам надо сесть.
— Можешь дойти до того бревна? Нам надо сперва немного отдохнуть.
Скоро стемнеет, и звери, которые весь день спали в лесах за нами, пробудятся. Я всегда любила осень. Укорачивая дни, она милосерднее, чем весна или лето.
Мы сели на длинное поваленное дерево, которое когда-то преграждало дорогу, а теперь было сдвинуто в сторону. Часть меня хотела идти дальше, посмотреть, кто или что обитает на другом конце Форше-лейн.
Мы молчали. Сара достала припасенное пиво и вскрыла банку. Она прихлебывала, а я смотрела на землю между своими ступнями.
— Эмили еще не знает. Твой отец сказал ей, что бабушка умерла, но не сказал как. Потом я поехала в дом Натали, не застала ее. Она с кем-то встречается, довольно серьезно. Хеймиш думает, они поженятся. Он был дома. Мне был кто-то нужен, Сара, и я занялась с ним любовью. Я не горжусь ни одним из своих поступков.
Я слышала, как она дышит рядом. Воображала, какой станет моя жизнь, если она решит никогда больше со мной не говорить. Думала о боли, через которую заставила однажды пройти свою мать.
— Но я и не стыжусь. Я не знаю, как объяснить. Я знала, что она скоро умрет, и, когда я поняла это, мне показалось, что я поступаю вполне естественно. Ее веки открылись, но это была не она; это был ее земноводный мозг — чистый инстинкт выживания. Я знаю, что поступила неправильно, но не жалею.
— Копы в курсе?
— По-моему, да.
— Я останусь, если хочешь, — сказала Сара.
— Что?
Я взглянула на нее. Она тоже сверлила взглядом землю.
— Дела в Нью-Йорке идут не шибко хорошо.
— Но ты поёшь, — возразила я.
— Я на мели. Могу помочь и побыть с тобой. Из-за копов и всего остального.
Через день или два я выскользну из дома, суну вещмешок в машину и выеду задом с подъездной дорожки со словами, что скоро вернусь.
Я ясно увидела, как бреду по улицам какого-то иностранного города. Бедняцкие дети в лохмотьях просят у меня денег, протягивая старые полиэтиленовые пакеты. Под моей пышной одеждой — еще пакеты, шлепают по изможденному телу, пакеты всех сортов: содержащие жидкости, питающие и принимающие, система ввода-вывода пота, дерьма и мочи, солей и крови и запрещенных лекарств — перемолотых костей животных, фруктовых косточек, пестиком перетертых с жидкостями в чьей-то ступке, и бульонов, которые я буду пить, но так никогда и не утолю жажду.
— Думаю, пока рано что-то решать, — сказала я. — Посмотрим, как пойдут дела в ближайшие пару дней.
Я поднялась и предложила ей руку. Она оперлась и, шатаясь, встала на ноги.
— Лучше? — спросила я.
— Сойдет.
Мы медленно шли по подъему к машине, и мне казалось, что нам в спину кто-то смотрит. Словно миссис Левертон и тысяча призраков стоят в лесах, идут за нами следом, желая взглянуть на женщину, которая убила свою мать так буднично, будто выключила свет в пустой комнате.
— Я толком не знала дедушку, — призналась Сара, когда впереди показалась машина.
— Терпеть не могу, когда говорят «невозможно смириться», но мне было трудно. Трудно до сих пор.
— А бабушка?
— Она потеряла связь с миром. И я заменила ее.
— Нет, в смысле, ты любила ее?
Мы на мгновение остановились, прежде чем перейти дорогу.
— Это тоже трудно, — вздохнула я.
— Если бы тебе пришлось отвечать, — уточнила Сара. — Если бы тебя спросили в суде.
«Не знаю», — пронеслось в голове.
— Я бы ответила «да», — сказала я вслух.
Открыв пассажирскую дверь, мы услышали журчание музыки.
— Это меня, — сказала дочь, доставая телефон из кармана дубленки.
— Твоя бабушка сочла сотовый, который я ей подарила, гранатой.
— Знаю.
Я обошла машину и села за руль.
— Это от папы, — сказала Сара, забравшись на сиденье. — Текстовое сообщение.
Она протянула мне телефон. Я проигнорировала ее лицо и сосредоточилась на словах Джейка.
«Хелен — ордер на обыск», — гласили они.
Я представила, как Джейк стоит в ванной внизу и не может говорить из опасения быть услышанным.
Сара засунула телефон обратно в карман.
— Надо ехать домой.
— Как ты, сможешь вести?
— С такой лодыжкой — нет.
— Хорошо.
Я завела машину и развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы ехать обратно к «Айронсмит».
«Сару можно оставить там», — было моей первой мыслью.
Я скажу ей… что? Что хочу одна встретиться с полицией? Она никогда не купится на это. Я знала ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не выпустит меня из виду, ни на секунду. По причинам, которые, как я боялась, лишь навлекут на меня беду — потому, что я ее мать, и потому, что нуждаюсь в ней, — она прицепится ко мне как репей.
Натали в Йорке. Значит, Хеймиш один. Джейк сказал, что у него есть друзья в Швейцарии, в городке Ауриджено. Он еле выговорил его название. Но у меня больше нет паспорта. Он уже много лет как просрочен.
— Ты выбрала кружной путь, — заметила Сара.
— Как обычно.
— Ты боишься? — спросила она.
Не дождавшись ответа, добавила:
— Я боюсь.
Мы проехали мимо нового корпоративного комплекса, чьи ухоженные лужайки до сих пор носили шахматный узор свежеуложенного дерна. Нынче их делают лучше, чем когда подрастали девочки. Больше никаких металлических коробок, окруженных широкими петлями подъездных дорог. Теперь только взрослые деревья, привезенные в грузовике.
Люди выходили из зданий и шли к машинам. Я подожду поздней ночи, когда не будет никого, кроме охранников. Припаркую машину и подойду незамеченной. Вирджиния Вулф вошла в реку Уз. Хелен Найтли — в фальшивый пруд Честерского корпоративного центра.
Мне не хотелось покидать дочерей. Я полюбила их обеих с первого взгляда. Они — моя защита и роскошь, то, что надо оберегать, и то, что оберегает меня.
Впереди показался знакомый неоновый знак.
— Мне надо в туалет, — сказала я. — Я остановлюсь здесь.
«У простака Джо» толпились седовласые любители «счастливого часа», которые наливались дешевой выпивкой, чтобы замаскировать вкус блюд. Приход кого-то моего возраста без сопровождения родителя был событием. Затем вошла Сара, и все замолчали. Полная противоположность байкерскому бару, но чувствуешь себя такой же незваной. Я знала, что «У простака Джо» есть платный телефон рядом с туалетами и выход на задний двор.
Я посадила Сару на один из плюшевых стульев, лицом к зеркалу, вдоль которого выстроилась выпивка.
— Я могу задержаться. Мне надо собраться с мыслями.
— Что-нибудь заказать?
Я открыла сумочку. Мне понадобятся все деньги, но я никогда не скупилась на свою младшую дочь.
— Двадцатки хватит?
— Чего-нибудь хочешь?
— Только умыться. Я вернусь за тобой.
И положила на стойку ключи от машины Джейка.
— Мам?
— Я люблю тебя, Сара.
Потянувшись, я коснулась ее волос и щеки.
— Все будет хорошо, мам. Папа приехал помочь.
— Слушай, заколка-бабочка еще у тебя? — просияла я.
Она сунула руку в карман и вложила заколку в мою ладонь.
— На удачу.
Я подняла зажатый кулачок повыше. Слезы наворачивались на глаза, и потому я отвернулась и быстро обогнула угол стойки.