Страница 15 из 58
Едва поймав, я потянула его вперед и вниз. Хеймиш застонал от удовольствия, когда я раскинула ноги и обвилась вокруг него.
— Черт, черт, черт! — запричитал он.
Я лежала, не веря. Он кончил на мой живот. Со злости я сжала липкие пальцы.
— Ой, — вскрикнул он и положил ладонь мне на запястье. — Отпусти.
Он заерзал, болезненно расплющив мое колено своим задом, пока не уселся на сиденье позади моих ног, согнув свои домиком. Я вдыхала зловоние заднего сиденья, на котором резкий запах овощей из зеленной лавки смешивался с влажным душком старой спортивной сумки.
— Черт, извини, — сказал он, — Слишком сладко.
Я лежала. Внезапно я очутилась рядом с матерью в подвале. Миссис Левертон спускалась по лестнице с мятными помадками «После восьми», разложенными красивым кругом на старом эмалированном подносе. На кухне звонил телефон, и Мэнни торчал наверху, дождем разбрасывая презервативы.
— Отвезешь меня в Лимерик? — спросила я.
Все равно что сама предложила засадить меня в сумасшедший дом за холмом. Я не стану смотреть на него. Не хочу видеть его лицо. Вместо этого мои глаза уперлись в прямоугольный разрез на пассажирском сиденье. Откуда он взялся?
Хеймиш был добр, даже если им руководил бесполезный стыд.
— Хочешь помыться?
— Лучше здесь посижу, — ответила я.
Чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.
— Я принесу тебе полотенце, — произнес он, и я кивнула, одновременно соглашаясь на полотенце и умоляя его ненадолго убраться.
Я лежала на заднем сиденье, слушала ночные звуки, окружавшие меня, и воспоминала, как трахалась с Джейком в Мэдисоне на заднем сиденье «фольксвагена-жука». Эйвери приходил посидеть с девочками, а мы отправлялись в темное место на краю кампуса Мэдисонского университета, и АМ-радио тихонько играло, пока мы занимались любовью.
Мне хотелось смотреть на небо, но вместо этого я видела вафельный потолок своего «сааба». Прохладный ночной воздух ворвался в открытую дверь у моих ног, и я задрожала, выпрямилась и перевернулась, чтобы принять позу эмбриона и глядеть на спинку переднего пассажирского сиденья, где лежала коса матери, спрятанная в мою сумочку.
Как-то раз я прочла один из документальных детективов Сары. Это была книга о серийном убийце Артуре Шоукроссе, и самой яркой ее частью мне показалось описание женщины, которую он, несомненно, хотел убить, но которая перехитрила его. Она была стара для проститутки, принимала наркотики и вечно находилась под кайфом. Она находилась под кайфом три дня после того, как Шоукросс попытался задушить ее, насилуя в своем автомобиле. Он подбирал проституток, ехал в пустынное место и убивал их после того, как ничего не мог сделать. Она знала, как говорить с ним, как напрячь мышцы, чтобы его руки не могли сжать шею достаточно сильно и раздавить горло. И она знала, что ее выживание тесно связано с его способностью кончить. Понадобились часы, по крайней мере так она сказала, и ей пришлось нелегко, зато он был достаточно признателен и не стал убивать ее, а, наоборот, отвез на то место, где подобрал.
— Как ты можешь читать такое? — спросила я Сару по телефону, размахивая, словно она могла меня видеть, проглоченной за одну ночь книгой.
— Это правда, — объяснила Сара. — Не фуфло какое-нибудь.
Вернулся Хеймиш, благоухая мужским «Обсешн» от «Келвин Кляйн», и меня смутило, что я это знаю. Он нырнул на заднее сиденье и протянул мне маленькое голубое полотенце для рук. Я с ужасом посмотрела на полотенце, но брать его не стала.
— Не надо, — сказала я. — Все нормально.
На его лице вновь появилось озадаченное выражение, но спрашивать он не стал, а расплылся в улыбке.
— Ты вроде как испачкалась.
— Хеймиш, — произнесла я, садясь и выбираясь из машины в поисках своих брюк и белья, — прекрати, а то меня стошнит.
— Фу.
— Я хочу сказать, что по-прежнему подруга твоей матери, а твои приемы обольщения годятся для женщин вдвое младше меня.
— В лучшем случае, — парировал он.
— Туше, — признала я и застегнула молнию брюк, одновременно влезая в джазовки.
— Тебе придется согласиться, что обычно мы общаемся иначе.
— Возьмем мою машину, — сказалая. — Поведу я. Сядешь рядом.
— Мило. Мама вечно заставляет меня вести.
Сев за руль, я схватила сумочку с пассажирского сиденья и засунула ее себе под бок. Вспомнила, как восьмилетний Хеймиш, широко улыбаясь, бежал к моей машине. Он был сражен Эмили при первой же их встрече, когда им было по два года. Я посмотрела в окно на совершенно взрослого мужчину, которого только что чуть не трахнула и который шел вокруг машины к пассажирской дверце. Я больше не знала, кто я и на что способна.
Он нырнул внутрь и поцеловал меня в щеку.
— Пристегнись, — сказала я, сидя прямо, как палка, на мягком и рыхлом сиденье.
Машина попятилась по подъездной дорожке, гравий хрустел под шинами. Переноска Лео — вот что проделало дыру на спинке пассажирского сиденья. Я пыталась засунуть ее в машину в тот в день, когда моя мать уронила малыша. Эмили стояла на тротуаре, прижимая Лео к груди, и кричала: «Она не нужна, мама! Брось ее! Брось ее!» Но я все же запихала переноску и захлопнула дверь. Повернувшись в машине, я увидела каплю крови, просочившуюся через голубой чепчик Лео. Помню, когда я позвонила, чтобы сообщить родителям, что беременна во второй раз, мать широко зевнула и спросила: «Тебе еще не надоело?»
— С кем у Натали свидание? — спросила я, выруливая на дорогу и трогаясь в путь.
— Черт, — бросил Хеймиш. — Не выспрашивай.
Но я не хотела говорить о том, что произошло между нами.
— Ладно, тогда, может, поговорим о твоем отце? Ты рад, что он умер?
— О господи, что с тобой? Прости, что так вышло, остынь уже, ладно? Я хотел, чтобы тебе было хорошо.
— Извини, я только что от матери.
— А.
Мало кто сомневался, что мы с матерью не ладим, что я посещаю ее из чувства долга. Но только что я совершила глупость: дала Хеймишу понять, где была. Вшивый из меня преступник, а из него — вшивый любовник. Мы прекрасно друг другу подходим.
— С мамой легко, — продолжал Хеймиш. — Мы ладим, да и совместный быт нам на пользу. С отцом было сложнее.
— Ты не обязан ничего рассказывать.
Во мне всколыхнулось чувство вины.
— Я расскажу тебе, если хочешь.
Я вспомнила, как Хеймиш только учился ходить, как позволял Эмили командовать собой и как со временем она научилась извлекать из этого выгоду, что мне не нравилось. Он остался тем же мальчонкой. Он расскажет мне то, что я хочу знать, точно так же, как без конца отдавал моей маленькой дочери свои игрушки или по первому требованию носил ей песок, ведерко за ведерком, из которого она возводила замки для Барби. Мы с Натали притворялись, что они вырастут и поженятся. Но в какой-то момент обе поняли: мы понятия не имеем о самом главном, что необходимо для хорошего брака.
— Ты же знаешь, что мы с твоим отцом не ладили, — сказала я.
Мы покинули район мак-домиков, окруженных березками, и ехали через длинные ничейные земли одноэтажных складов и ветхих общественных залов постройки пятидесятых.
— Похоже на тебя.
Хеймиш смотрел прямо вперед.
— Что?
— Если «ладить» для тебя то же самое, что «почти не обращать на меня внимания», — пояснил он.
— Когда это я не обращала на тебя внимания?
— Я знаю, что ты обо мне думаешь.
— И что же?
— Что я лентяй. Что я сосу деньги из матери. Всякое такое.
Его слова были чистой правдой. Я повернула с Финиксвилль-Пайк на Морхолл-роуд. Я выбрала длинный кружной путь.
— Я настоящая сука, да? — спросила я.
Хеймиш засмеялся.
— Знаешь что? Ты можешь ею быть.
Притормозив возле парковки «Гриля у Мэбри», я поискала глазами машину Натали.
— Он заехал за ней на внедорожнике «тойота», — сообщил Хеймиш.
Я прочистила горло и включила указатель поворота на Йеллоу-Спрингс.