Страница 59 из 61
— Да, да, помню!
— На следующий день, в воскресенье, она показала мне то письмо. Вдова грозила нанести ей визит за несколько минут до полуночи. Признаюсь, я, старик, испугался. Я готов был поставить золотой дукат против старого башмака за то, что вы попытаетесь ночью устроить какой-нибудь трюк; я поклялся самому себе, что помешаю вам. Однако мой первый план согласовывался с еще одной догадкой, которую я упомянул в разговоре как предупреждение, когда мы оба сидели за дверью спальни Джоан в темноте. Что за догадка? Я рассказал, что по деревне уже неделю ходит слух о приезде из Лондона великого детектива с огромным ключом к разгадке тайны. Я убедительно доказал, что ко мне слух не мог иметь никакого отношения. Я спросил, почему, почему, почему Вдова, которая молчала целый месяц, вдруг написала еще два письма именно в тот период, когда дело начало принимать опасный для нее оборот… Что ж, у нее могла быть на то тысяча причин. Но одно из писем очень напугало Джоан — обещание Вдовы навестить ее. Вы вполне могли руководствоваться следующим доводом: при существующих обстоятельствах в вашем доме Вдова никак не может оказаться вами, и тем самым вы навсегда исключаетесь из списка подозреваемых. В ваших рассуждениях чувствуется сильная логика. Однако мне пришла в голову ужасная мысль: может, у вас поехала крыша? Вдруг вы решили убить собственную племянницу только ради того, чтобы доказать, что анонимные письма пишете не вы?
Полковник Бейли широко раскрыл глаза. Оттолкнувшись руками от каменной стены, он поднялся с места, размахивая револьвером, и заговорил хриплым, едва слышным голосом:
— Мерривейл, бога ради! Вы ведь не думаете, что…
Г.М. вытянул вперед руку, и полковник Бейли снова сел.
— Знаю, знаю! — проворчал сэр Генри Мерривейл. — Вы всей душой, искренне любите Джоан; вы бы не позволили волоску упасть с ее головы. Это так. Вы искренне полагали, что ваш фокус, который вы намерены были проделать, почти не испугает ее. Ведь женщины из рода Бейли способны смотреть в лицо опасности, верно? Могут сидеть во время осады Хаккабулы и играть на мандолине, пока пули обрывают струны. Но мне было не до шуток. Мне нужно было защитить бедняжку. Если это вас утешит, вы провели меня, как мальчишку, пока я наблюдал, нет ли где подвоха. Рассказать, что вы сделали?
Вдруг так быстро, что это могло показаться иллюзией, в глазах полковника Бейли мелькнул неприятный тщеславный блеск, словно он гордится собственным умом.
— Сомневаюсь, что вы поняли, что именно я сделал, — отрывисто проговорил он.
— Сомневаетесь? Тогда вспомните, что было в кабинете, когда мы с вами и Уэстом обсуждали план нашего ночного бдения. Уэст что-то предлагал, а вы притворились, будто возражаете ему; на самом же деле Уэст излагал ваш собственный план: ясно как день, что вы внушили его Уэсту так, чтобы он ни о чем не догадался. Как я все понял? Уэст говорит, что четвертым стражем будет Корди. Вы с сомнением хмыкаете. Уэст набрасывается на вас, он возмущен, потому что ранее вы сами говорили, что Корди — единственный, кому можно доверять. Слышите? Мне сразу стало ясно, кто тут дергает за ниточки. Уэст хочет, чтобы вы караулили снаружи дома, но вы немедленно возражаете, настаивая на том, чтобы мы с вами сидели внутри, перед дверью в спальню. Кто предложил Джоан две таблетки нембутала, которые были очень важны для вашего плана? Хм… Я понимал, что вы что-то задумали, но сидел рядом с вами у запертой двери спальни, как последний болван! Мы по очереди заходили к Джоан каждые десять минут, чтобы проверить, как там она. Против этого я не мог возразить, потому что не мог представить убедительных доказательств вашей виновности. Но я все время смотрел на замочную скважину, видел Корди у окна, а вы ничего не предпринимали… В последний раз вы зашли к племяннице без десяти двенадцать; после того никто не входил к ней, пока мы не услышали револьверные выстрелы — кажется, вы тогда только чиркнули спичкой, задули ее и начали шепотом переговариваться с Уэстом через окно. Потом вы просто вышли. Часы наверху пробили двенадцать. Казалось, все спокойно, как жареная треска. Как я говорил вам тогда, маховик раскручен и машина набирает обороты, а я даже не могу понять, в каком направлении она несется.
Г.М. помедлил, разглядывая высокую тощую фигуру напротив. Полковник Бейли открыл глаза.
— Полковник, — Г.М. возвысил голос, — вы когда-нибудь видели набросок, предположительно нарисованный с Вдовы бродячим художником в начале девятнадцатого века, который часто воспроизводят на открытках?
— Возможно, — пожал плечами полковник Бейли.
Г.М. извлек из кармана брюк мятую почтовую открытку. Посмотрел на злобное лицо женщины средних лет, с прищуренными глазами и губами, изогнувшимися в плотоядной улыбке. Черные волосы, извиваясь, падали на плечи; такое лицо вполне могло внушать страх и даже ужас.
— Ваша племянница, — сказал Г.М., — с детства боялась ее. Она призналась в этом мне и Рейфу Данверсу у него в лавке… Половину своего черного дела вы, полковник, сделали в то время, когда заходили в комнату без десяти двенадцать, а потом вышли как ни в чем не бывало. Пока вы говорили с Уэстом через окно, вы сидели на том месте, которое занимали всегда: на краю кровати, ближе к изголовью и прикроватному столику. Изголовье кровати находится в тени, если помните, но остальная часть комнаты хороню освещалась лунным светом. Человек за окном почти не видит того, что происходит в комнате. Уэст видел ваше лицо, когда вы, казалось, попеременно смотрели то на него, то на Джоан. Поскольку ему мешали столик и лампа, больше ничего он разглядеть не мог… Теперь скажите: что находится напротив — прямо напротив — изножья кровати? Я вам скажу. Туалетный стол, почти такой же высокий, как и кровать, с большим зеркалом над ним. Вы ведь любите баловаться акварелью? Да, верно. Вы принесли с собой в карманах три или четыре, а может, и больше тюбиков с краской. Кисть вы держали во внутреннем кармане. Если низко нагнуться над кроватью, при луне будет достаточно светло, чтобы разглядеть контуры лица Джоан.
Что находилось на туалетном столике? Миска с водой и салфетка. Но их вы взять не могли: останутся пятна краски. Вы выдвинули ящик прикроватного столика и вытащили оттуда еще одну миску и салфетку — вы заготовили их заранее, днем.
Вы не забыли — ведь так, полковник? — что у Джоан волосы до плеч и что они разметались по подушке. Такой мы ее и застали; вот и сегодня, нарядившись для маскарада, она распустила волосы. Вы ловко загримировали ей лицо. Она не пользуется косметикой, разве что пудрой. Вы успели все сделать, переговариваясь с Уэстом, потому что требовалось всего два-три мазка.
— Что-то еще?
— О да! Когда вы в очередной раз входили в спальню, вы подвинули туалетный столик так, чтобы зеркало оказалось прямо напротив изножья кровати. Выкрутили лампочку с помощью носового платка и положили ее на стол. Рисование заняло у вас несколько секунд. И вы вышли без десяти двенадцать, благоговейно закрыв за собой дверь. Ваша племянница, находившаяся в забытьи под действием снотворного, ничего не почувствовала.
Слой грима и грязи на самом Г.М. затвердел, как гранит. Он разорвал открытку на мелкие клочки и выбросил ее.
— Что дальше? Полночь; ничего не происходит. Четыре минуты первого; Фред Корди трижды палит из револьвера за окном. Зачем нужен был шум? Он разбудил одурманенную девочку. Она села на кровати и посмотрела прямо перед собой, то есть в большое зеркало, которое очутилось в ногах ее кровати. Что же она там увидела? Не свое отражение, нет. Она увидела лицо Насмешливой Вдовы — точно такое, как на старой открытке, да еще при лунном свете. Губы ее зашевелились, она хотела закричать; но губы Вдовы тоже зашевелились — угрожающе. Ей показалось, будто Вдова тянет к ней руку…
Вам надо гордиться собой, полковник Бейли.
Мне долго не давало покоя вот что: почему Джоан заявила, что Вдова подошла к ней и дотронулась до нее? Разумеется, никто до нее не дотрагивался; у нее была истерика, но девушка искренне поверила в это. Разве вы не понимаете: с ней случилось именно то, чего она так боялась?