Гатчинский коршун

– Хорошо, что инициатива исходила от тебя, а не от японской стороны, – задумчиво сказала Мари.

– Это почему же?

– Они вполне могли решить, что дочь императора достойна мужа и с более высоким положением. А по должности выше Михаила, да к тому же неженатый – это у нас ты.

– Ну, насчет выше еще не факт, но сама мысль интересная… Ты что, собралась мне рожу расцарапать? То есть как это почему решил, ты на себя посмотри. Интересная, говорю, мысль – сделать вид, что эта принцессочка предназначена в жены именно мне, из высших политических соображений. Я, значит, жертвую себя на алтарь отечества. Ты страдаешь, но тоже, как лицо государственное, понимаешь необходимость такого шага. А Михаил, присмотревшись и к нам, и к принцессе, вполне может решить одним, так сказать, движением разрубить этот гордиев узел так, чтобы все были довольны. Типа спасти разом и мать, и наставника. Ну и принцессу, до кучи… Так что схожу-ка я к принцу-полковнику, потому как обещал ему научить на его же мотоцикле ездить, ну и в процессе поделюсь идеей, такие вещи лучше обсуждать вне протокола.

– И все это только для того, чтобы Мишель не чувствовал себя принужденным к женитьбе? – удивилась Мари. – Дорогой, хоть я и знаю тебя почти три года, но все равно нет, да и открывается что-то новое. Такой сентиментальности я от тебя не ожидала… спасибо.

– Пожалуйста, – согласился я, ответив на поцелуй.

Ну, насчет моих высокоморальных побуждений Мари немножко преувеличивала – просто Михаил был из тех людей, которые крайне плохо поддаются принуждению, но зато их легко убедить, что до желаемого образа действий они додумались сами. А даже чуть-чуть портить отношения с младшим высочеством в мои планы не входило совершенно.

Принц-полковник был в общем не против моего маленького спектакля, про Масако он сказал, что все ей объяснит, так что, когда Михаил летел в Питер принимать должность главкома ИВВФ, стюардессы в полете под большим секретом поделились с ним новостью – а канцлер-то наш того и гляди женится! Мол, император приказал…

Я встретил Мишеля в канцлерском штандартенфюрерском мундире. Чуть позади в женском варианте той же формы маячила принцессочка – она с папкой в руках хвостом ходила за мной.

Уже на следующий день Михаил осторожно спросил у матери – а обязательно ли в качестве мужа нужен именно канцлер?

А через два дня «Кондор» увозил в Георгиевск не только нового главкома ИВВФ, но и женскую часть японской делегации – две дамы сопровождали Масако, которая летела на Георгиевскую киностудию, чтобы поработать там кинозвездой. А еще самолет вез мои пометки на ранее присланных мне бумагах от авиационного КБ и недавно созданной на автозаводе танковой группы.

Будущие танкостроители начали свою деятельность с неприкрытого пессимизма. Во-первых, писали они, шестицилиндровый тринклер вместе с расположенной по его оси коробкой поперек танка никак не влезет, так что коробку придется отделять. Во-вторых, добавили они черной краски, коленвалы для таких движков идут плохо. Да, на дирижабли ставятся именно они, но ведь те дирижабли делаются по нескольку штук в год! А с выпуском сотен изделий возникнут серьезные проблемы. Так что они предлагали ставить на наши будущие танки четырехцилиндровый тринклер о ста двадцати силах, предназначенный для тяжелых грузовиков.

Но раз мощность меньше, следовал далее вывод, то и вес придется ограничить десятью, в крайнем случае двенадцатью тоннами.

Потом шел плач о том, что вращающаяся башня тоже ставит крест на массовости, это же не линкор!

В общем, когда я писал техзадание, у меня перед глазами было что-то вроде самоходной гаубицы «Гвоздика». А конструктора утверждали, что сделать можно только аналог СУ-76, известной в основном под именем «Голожопый Фердинад», да и то в сильно упрощенном виде…

У авиаконструкторов перекос был прямо в противоположную сторону. Миронов с Гольденбергом писали, что указанная в ТЗ на новый истребитель скорость в триста двадцать является заниженной. С пятисотсильным движком мы преодолеем четырехсоткилометровый рубеж! А дальше шел рассказ, как они этого добьются…

За основные баки в крыльях буду убивать, написал я в своем резюме. Пушки в центроплане истребитель тоже отнюдь не украшают. Куда броню дели, гении? Взлетать на колесах из фюзеляжа, убирающихся в крыло, заставлю самих. А учитывая, что эти колеса десятидюймовые…

Ну поймите же вы, писал я им, что никакая скорость не может достигаться за счет уменьшения боевой живучести и простоты обслуживания! Иначе получится, что самолет-то отличный, но летчики на нем горят и бьются, а механики при всем желании не могут обеспечить даже одного вылета в сутки – в среднем, естественно.

В общем, надо будет выкроить денька два и слетать в Георгиевск – пока еще из всей молодой смены только Триклер уже не нуждался в постоянном присмотре, а остальных периодически куда-то заносило.

Узнав, что я собираюсь на берега Нары, Гоша тоже набился в попутчики – не то чтобы инкогнито, но никого не предупреждая и без помпы. По-моему, он и сам толком не понимал, что ему там понадобилось – скорее всего, проявилась ностальгия по тем буколистическим временам, когда он был простым наследником престола, имел всего-то несколько заводов и жил в глухой провинции. Я тоже не стал предупреждать аэродромную команду, так что, когда вслед за мной из самолета вылезло величество, это явилось для местных некоторым сюрпризом. Но Гошу тут хорошо знали, так что обошлось без верноподданнической истерии. Гоша велел объявить, что завтра с утра будет встреча с общественностью Серпухова и Гергиевска, и отправился в бывший свой дворец, а ныне резиденцию главкома ИВВФ – за ним там еще оставался кабинет с прилегающими комнатами. На мою сараюшку никто и не претендовал, так что я пошел не в бывший, а продолжающий оставаться моим дом. Встречи с авиа– и танкоконструкторами планировались на завтра, а пока я хотел побеседовать с лидером местных профсрюзов, председателем партии рабочих и крестьян георгиевским мэром Михеевым, который уже ждал.

– Ну, – сказал я ему, – я по поводу ваших дополнений в документы о местном самоуправлении. Честно говоря, в вашей записке мне было понятно далеко не все. То есть осталось не очень ясным главное – а зачем они вообще тут нужны, эти императорские представители?

Михеев рассказал. Мне сразу вспомнилось – «нет повести печальнее на свете…». Став мэром, Михеев через некоторое время столкнулся с проблемой – старые чиновники не желали его признавать! Не наши, в Георгиевске никаких старых не было, но тот же серпуховской градоначальник его в упор не видел! Тоже мне, шишка, голова пятитысячной пристройки к огромному по нынешним временам промышленному центру… А все оттого, что Георгиевск стоит чуть в стороне от железки и поэтому там до сих пор нет своего пассажирского вокзала.

– Не подумайте, – закончил Михеев, – что я прошу у вас конкретной помощи. Я понимаю, что вы даже вызывать к себе этого градоначальника не будете, а поручите кому-нибудь по телефону объяснить ему, кто он есть и чем это чревато. Но ведь в каждый уезд вы никак не попадете!

– Ну, может в каждый и не понадобится, – засомневался я, – не везде же такой дурак будет в начальниках сидеть… А представитель императора при каждом избранном мэре, и тем более земском голове, это слишком. Давайте я лучше организую какой-нибудь… ну, скажем, отдел охраны демократии. То есть как только ее начинают обижать – тут же приезжают компетентные сотрудники и учиняют статус-кво. Говорите, не всякий мэр начнет жаловаться? С этим я еще могу согласиться, а вот с тем , что никто из его подчиненных не напишет доноса – нет. Про ваши трения с серпуховским градоначальником у меня есть уже три бумажки от прогрессивной общественности, не считая рапортов командира охранной сотни, серпуховского полицмейстера и, разумеется, шестого отдела.

Очень нужный будет отдельчик, подумал я. Потому что сначала он будет защищать новорожденную демократию от агрессивного внешнего мира, а со временем и наоборот – мир от нее.