Страница 13 из 18
– Тонко нарезанный, – сказала я официанту.
– Как прикажете прожарить?
– Половина хорошо прожарена, половина с кровью.
– Простите, мадам? – заморгал официант.
– Бифштекс весит восемь унций, так?
Он кивнул.
– Разрежьте его пополам, четыре унции прожарьте как следует и четыре унции – с кровью.
Он нахмурился:
– Не думаю, что это возможно.
– При таких ценах вы должны, если надо, привести корову и совершить на столе ритуальное жертвоприношение. Сделайте как я сказала.
Я протянула ему меню, и он его взял.
Все еще хмурясь, официант повернулся к Жан-Кладу.
– А вам, сэр?
Жан-Клод слегка улыбнулся:
– Я сегодня не буду заказывать еду.
– Тогда не прикажете ли вина, сэр?
Жан-Клод не упустил возможности.
– Я не пью – вина.
Я прыснула колой на скатерть. Официант, черт его побери, даже салфетки мне не догадался подать. Жан-Клод смеялся так, что у него слезы на глазах выступили. То ли от света, то ли мне так показалось, но они были чуть красноватые. Наверное, на салфетке остались розовые следы, когда он промокнул ею глаза. Официант улетучился, не успев понять шутки. Глядя через стол на смеющегося вампира, я подумала, поняла я эту шутку или была ее предметом. Иногда мне непонятно шевеление этой могильной земли.
Но он протянул мне руку, и я взяла ее. Определенно я была предметом.
8
На десерт был творожный пудинг с шоколадом и малиной. Тройная угроза любой диете. Я бы, честно говоря, предпочла пудинг без всякой подливки. Фрукты, кроме земляники, и шоколад просто портят чистый вкус сливочного сыра. Но Жан-Клод любил такую подливку, а десерт был заказан вместо вина, от которого я отказалась. Терпеть не могу вкуса алкоголя. Поэтому десерт выбирал Жан-Клод. Кроме того, в этом ресторане не подают пудинг без подливки. Недостаточно изысканно, наверное.
Я съела пудинг целиком, погонялась за последним комком шоколада по тарелке – и отодвинула ее. Была сыта по горло. Жан-Клод устроил руку до плеча на скатерть, положил на нее голову и закрыл глаза, кайфуя, смакуя последние остатки десерта. Потом заморгал, будто выйдя из транса, и сказал, не поднимая головы:
– Ма petite, ты оставила немножко взбитых сливок.
– Наелась, – ответила я.
– Это же настоящие взбитые сливки. Они тают на языке и скользят по нёбу.
– Все, все! – Я замотала головой. – Не могу больше.
Он испустил долгий страдальческий вздох и сел ровно.
– Бывают ночи, когда ты приводишь меня в отчаяние, mа petite.
Я улыбнулась:
– Самое смешное, что иногда я точно так же думаю о тебе.
Он кивнул, чуть поклонился:
– Touche, ma petite, touche[3].
Он посмотрел мне за плечо и окаменел. Улыбка с его лица не сошла – ее просто сорвало. Это лицо стало непроницаемой маской. Я знала, даже не обернувшись, что у меня за спиной кто-то стоит, кто-то, кого Жан-Клод страшится.
Я уронила салфетку, подняла ее левой рукой, а в правой у меня оказался «файрстар». Когда я выпрямилась, он лежал у меня в руке на коленях. В «Демише», конечно, стрелять совсем не комильфо, но мне, черт побери, не впервые нарушать условности.
Повернувшись, я увидела, как между столов к нам идут двое. Женщина казалась высокой, пока не глянешь, что за каблуки у ее туфель. Четырехдюймовые шпильки. Я бы в них на первом же шаге ногу сломала. Платье у нее было белое, с прямым воротом, и стоило дороже всего моего убора с пистолетом вместе. Волосы очень светлые, почти белые, под цвет платья, и плечи укрыты простой белой норкой. Пышная прическа украшена блеском серебра и хрустальным огнем бриллиантов, как короной. Была она бела как мел, и даже косметика не могла скрыть, что она сегодня еще не пила крови.
Мужчина был человеком, хотя струилась из него гудящая энергия, которая заставляла в этом усомниться. Обращал на себя внимание его восхитительный коричневый загар, какой бывает на оливковой коже. Буйно вьющиеся каштановые волосы, подбритые на висках, спереди спадали локонами почти на глаза. Темно-карие глаза смотрели на Жан-Клода пристально и радостно, но с темной радостью. На нем был белый льняной костюм с шелковым галстуком.
Они остановились у нашего стола, как я и думала. Красивое лицо мужчины было обращено только к Жан-Клоду – будто я тут вообще отсутствовала. У него были очень резкие черты лица – от широких скул до почти крючковатого носа. Казалось бы, самое ординарное лицо, но оно поражало и притягивало к себе своей исключительно мужской красотой.
Жан-Клод встал, опустив свободно руки, на красивом лице не отражалось ничего.
– Сколько лет, сколько зим, Иветта!
– Много, Жан-Клод. – Она наградила его чудесной улыбкой. – Ты помнишь Балтазара? – Она тронула мужчину за руку, и он послушно охватил этой рукой ее талию и запечатлел целомудренный поцелуй на щеке. Тут он впервые посмотрел на меня. Никогда раньше ни один мужчина так на меня не смотрел. Если бы так глядела женщина, я бы сказала, что она ревнует. Вампирша совершенно свободно говорила на правильном английском, но с французским акцентом.
– Конечно, помню, – ответил Жан-Клод. – Время, проведенное с Балтазаром, запоминается надолго.
Мужчина обернулся к Жан-Клоду:
– Но не так надолго, чтобы ты остался с нами. – В его словах тоже слышался французский акцент, в котором угадывался еще какой-то. Как если смешать синее и красное, чтобы получить пурпурный цвет.
– Я – Мастер на своей земле. Разве не об этом мечтает каждый?
– Некоторые мечтают о кресле в совете, – ответила Иветта. Ее голос был все таким же слегка веселым, но в нем скрывался еще какой-то тон. Как если плывешь в темной воде и знаешь, что в ней водятся акулы.
– Я не рвусь к таким заоблачным высотам, – сказал Жан-Клод.
– Действительно? – спросила Иветта.
– Абсолютно, – заверил ее Жан-Клод.
Она улыбнулась, но глаза ее остались далекими и пустыми.
– Что ж, увидим.
– Здесь нечего видеть, Иветта. Я доволен своим положением.
– Если так, тебе нечего нас бояться.
– Нам и так нечего бояться, – сказала я и улыбнулась.
Они оба посмотрели на меня, как на собаку, вдруг исполнившую забавный номер. Что-то они начинали мне всерьез не нравиться.
– Иветта и Балтазар – посланцы совета, mа petite.
– Рада за них, – ответила я.
– Кажется, мы не произвели на нее впечатления, – сказала Иветта, поворачиваясь ко мне лицом. Глаза у нее были серовато-зеленые, с янтарными искорками вокруг зрачков. Я почувствовала, как она пытается затянуть меня в эти глаза, но у нее не выходит. От силы Иветты у меня плечи покрылись гусиной кожей, но захватить меня она не могла. Сильна, но не Мастер вампиров. Ее возраст ощущался у меня в черепе болью. Не меньше тысячи лет. Последняя вампирша такого возраста, с которой мне довелось столкнуться, чуть меня не угробила. Но Николаос была тогда Принцем Города, а Иветте об этом и мечтать не приходится. Если вампир не достиг состояния Мастера за тысячу лет, то это ему уже не светит никогда. С возрастом вампир набирает силу и умение, но у него есть предел. Иветта своего достигла. Я смотрела ей в глаза, сила ее текла по моей коже, а мне хоть бы что.
– Потрясающе, – сказала она, нахмурившись.
– Спасибо, – ответила я.
Балтазар обошел ее и опустился передо мной на одно колено. Положив руку на спинку моего стула, он наклонился ко мне.
Раз Иветта – не Мастер, то он не ее слуга. Только Мастер вампиров может создать человека-слугу. Значит, Балтазар принадлежит кому-то другому. Кому-то, кого я еще не знаю. И откуда у меня такое чувство, что вскоре мне предстоит с ним познакомиться?
– Мой Мастер – член совета, – сказал Балтазар. – И ты понятия не имеешь, какова его сила.
– А ты меня спроси, интересно ли мне это.
Гнев зажег его лицо, затемнил глаза, заставил крепче стиснуть спинку моего стула. Положив мне руку на ногу чуть выше колена, он стал сжимать пальцы. Я достаточно долго имею дело с монстрами, чтобы знать, как ощущается сверхъестественная сила. Он сжимал пальцы, и я знала, что у него хватит сил это делать до тех пор, пока не лопнут мышцы и кость не хрустнет, выскакивая из-под кожи.
3
Туше, моя крошка, туше (фр.)