Паук

– Барышня спит? – спросила Шан-цзе.

– Давно уснули. Прикажете подавать ужин?

Служанка зажгла свет и увидела, что хозяйка полулежит на кровати.

Шан-цзе была очень хороша собой: живые глаза, нежная шея, тонкий, будто выточенный из нефрита нос, брови, словно ивовые листочки, губы, как две половинки персика, слегка растрепанные волосы… Фигура так же хороша, как и лицо. Красивый мелодичный голос вызывал невольный трепет.

– Погаси свет, глазам больно. Есть мне не хочется, а госпожу Ши я не догадалась пригласить к ужину, так что можешь отдыхать, только сначала прибери немного и приготовь свечу.

Служанка погасила свет.

– Господин нынче, пожалуй, не придет, можно закрывать входную дверь? – спросила она.

– По-моему, он никогда больше не придет… Поешь, закрой дверь и ложись спать, поздно уже.

Служанка ушла, и Шан-цзе осталась одна в залитой ярким лунным светом комнате. Свеча догорала: казалось, она выплачет сейчас до конца все свои слезы. Крохотный язычок пламени колебался от легкого ветра. Шан-цзе взяла свечу и перенесла ее на столик в углу у окна, где лежало несколько книг и молитвенник. Каждый раз перед сном Шан-цзе становилась на колени и читала наизусть какое-нибудь изречение из канонов либо несколько фраз из молитвы. Она могла забыть о чем угодно, только не об этом своем священном долге. Вот и нынешней ночью Шан-цзе, как обычно, долго стояла на коленях, погруженная в глубокое раздумье; потом вдруг очнулась и взглянула на свечу, которая, видимо, давно уже погасла.

Женщина постелила и легла. Луна скрылась. Но сон не шел к Шан-цзе, она смотрела на далекое небо, словно собиралась открыть ему свое сердце. Шан-цзе долго ворочалась с боку на бок, как вдруг услыхала какой-то шум в саду. Выглянула из окна, но там в густом ночном тумане лишь смутно виднелись деревья. Шан-цзе неслышно спустилась вниз, разбудила служанку и приказала ей узнать, что случилось. Служанка боялась одна идти в сад и стала тормошить слугу Туаня, спавшего в передней.

Вскоре служанка возвратилась.

– Угадайте, кого мы там нашли? – сквозь смех проговорила она. – Вора! Он свалился с садовой ограды: ноги перебиты, голова проломлена, лежит в луже крови, не шелохнется. Туань терновником приводит его в чувство…

После этих слов страх в душе Шан-цзе сменился состраданием, и она бросилась в сад.

– Чтоб ты сдох, скотина… выродок проклятый!..

Слуга хлестал несчастного с каким-то особым наслаждением, сопровождая побои бранью. Шан-цзе велела ему тотчас перестать, вместе со служанкой перенести раненого в дом и положить на хозяйскую тахту. Слуги были очень недовольны таким оборотом дела, полагая, что вор просто не заслуживает подобного обхождения.

Шан-цзе сразу это поняла по выражению их лиц и сказала:

– Вор скорее, нежели кто-либо другой, достоин жалости. Кто знает, может быть, и вы… – Это было уже чересчур, и Шан-цзе решила загладить неловкость. – Войдите в его положение. Разве можно не помочь раненому? Недаром говорят: «Спаси бедствующего, помоги страждущему». Эти слова мы вспоминаем в самые трудные минуты жизни. Может, этот человек как раз и есть бедствующий и страждущий? Как же его не пожалеть! Кладите же беднягу на тахту! Не бойтесь запачкать ее кровью! Там сверху лежит тюфяк.

– Может, еще и доктора позвать?

– Погоди, подвинь-ка ближе лампу. Я на него погляжу. Пожалуй, я сама окажу ему помощь. Дай аптечку, То-нян! А ты, – обернулась она к слуге, – принеси таз с водой.

Слуги ушли, и Шан-цзе осталась одна. Вор лежал с закрытыми глазами, словно в забытьи, но отчетливо слышал все, что говорила Шан-цзе. Тронутый ее заботой, несчастный вдруг забыл, что он преступник, и даже подумал, будто в этом мире он больше других достоин любви. Впервые в жизни его пожалели! Вор слабо застонал и еле слышно произнес:

– О милосердная госпожа, да поможет тебе Бодисатва!..

Шан-цзе промыла и перевязала раны. Ноги пострадали меньше, чем голова. Пока Шан-цзе хлопотала подле раненого, начало светать. Она собралась было подняться к себе и одеться, как вдруг услышала нетерпеливый стук в дверь.

– Кто там?

– Наверное, полиция, – высказала предположение служанка.

– Кто мог сообщить в полицию? – встревожилась Шан-цзе.

При слове «полиция» незнакомец готов был на коленях просить о защите, но не в силах был двинуться с места, лишь в усталых глазах его застыла мольба. Шан-цзе начала его успокаивать.

– Я не посылала за полицией…

Только она это сказала, как за дверью послышались шаги и кто-то вошел в дом.

Это оказался, к счастью, не полицейский, а глава семейства Кэ-ван. Увидев Шан-цзе в спальном халате возле какого-то мужчины, он в ярости закричал:

– Кто это?

Шан-цзе не знала, что ответить: имя пострадавшего ей было неизвестно, а сказать, что это вор, она просто не решилась.

– Он… он ранен…

– Мне давно известно, чем ты занимаешься. Я нарочно все эти дни не приходил, хотел застать тебя врасплох. Теперь я вижу, что подозрения мои не напрасны. Пойдем поговорим. – Кэ-ван бесцеремонно потащил Шан-цзе наверх.

– Он – вор! – крикнула служанка, чтобы выручить хозяйку.

– Да! Я – вор! Вор! – вслед за ней крикнул незнакомец.

Кэ-ван презрительно усмехнулся:

– Знаю, что вор! Можешь не называть себя.

Не успела Шан-цзе переступить порог спальни, как па нее градом посыпались упреки:

– Чего только я для тебя не делаю? – кричал муж. – Захотела учиться – определил в пансион. Пожелала идти в церковь – велел заложить экипаж. Но разве этому тебя учили в школе и церкви? Говори же!

Кэ-ван слышал, что Шан-цзе ненавидит его за грубость и необразованность и собирается уйти к какому-то Таню. И вот, явившись ночью домой, он не стал ни в чем разбираться и сразу решил, что застал жену с любовником. Но Шан-цзе никак не могла понять, отчего муж сердится, и терялась в догадках: «Видимо, недоволен, что я приютила вора». Однако быть милосердной Шан-цзе повелело само Небо, и, не чувствуя за собой никакой вины, она ответила:

– Да, именно так поступать меня учили и в школе, и в церкви, а ты смеешь…

– Ах, вот как! – в ярости крикнул Кэ-ван, выхватил нож из кармана и ударил жену.

Шан-цзе упала и покрылась мертвенной бледностью, но ни единого стона не вырвалось из ее груди, в лице не дрогнул ни единый мускул. Только она казалась до того беззащитной, что даже у Кэ-вана, бездушного и жестокого, дрогнуло сердце. Гнев его сменился страхом перед тем, что он натворил, и он смотрел на жену совершенно растерянный, не зная, что делать. Шан-цзе лежала неподвижно, и мужу показалось, будто она мертва. Внезапно, пораженный сознанием страшной вины, Кэ-ван бросился вон из комнаты.

Его заметила служанка. Она сразу смекнула, что не все ладно, и помчалась на второй этаж.

С криком: «О боже!..» – служанка поспешила на помощь госпоже. Шан-цзе приподняла отяжелевшие веки, хотела что-то сказать, но язык ей не повиновался, тогда она сделала знак глазами. Только сейчас служанка увидела торчавший из раны нож. Она задрожала, но не смогла поднять госпожу, такая ее схватила слабость. Она лишь проговорила сквозь слезы:

– Позвольте мне сходить за доктором.

– Ши!.. Ши!.. – чуть слышно промолвила Шан-цзе.

– Хорошо, я ее позову.

Наказав Туаню присматривать за домом, служанка наняла рикшу и поспешила за врачом и за госпожой Ши. Врач перенес Шан-цзе на кровать и зашил рану.

– Ничего опасного, – сказал он госпоже Ши. – Через неделю-другую заживет. Легкие, к счастью, не задеты.

Когда врач ушел, госпожа Ши села подле больной и стала ее успокаивать.

– Мне трудно говорить, – сказала наконец Шан-цзе. – Там, внизу, человек. Отправьте его в больницу. Я потом все объясню… О дорогая… не покидайте меня, поживите у нас несколько дней.

Войдя в дом, госпожа Ши изумилась, увидев на тахте какого-то мужчину. Служанка ничего не стала объяснять, а Шан-цзе была до того слаба, что расспрашивать ее госпожа Ши не решилась.

Но Шан-цзе поняла, в чем дело, и сказала: