Страница 152 из 182
— Нет, — ответила я. — Нет, ничего.
И подумала: Я ощущаю их эмоции. Если я могу заглянуть им в лицо и увидеть их воспоминания, что я ещё могу?
«Эвери, Эвери, где ты?» — подумала я. И ощутила ответ — как дуновение ветерка на лице. Я повернулась к ветру, к левому крылу скамей. — Эвери, Эвери, Эвери!
Я произносила его имя все громче и громче — не срываясь на крик, но с силой.
В середине ряда поднялся вампир — среднего роста, со стрижеными каштановыми волосами, с лицом красивым, но не до конца законченным, будто он едва достиг совершеннолетия, когда его убили.
Я протянула к нему руку:
— Иди ко мне, Эвери, иди ко мне!
Он стал протискиваться мимо сидящих, и чья-то рука ухватила его за руку, и голос женщины-человека сказал ему:
— Не ходи.
Он выдернул руку, и я услышала его голос будто совсем рядом:
— Я должен идти, она зовёт меня.
Он повернул ко мне глаза, залитые вампирским светом, сверкающие, как битое бутылочное стекло на солнце, но выражение лица было таким, какое я только у людей видела. У людей, зачарованных вампирами. Людей, которые не могут сказать «нет».
Густой голос Малькольма наполнил зал:
— Дети мои, остановите его, не дайте ему идти на её зов! Она — шлюха Мастера Города. Она развратит нашего брата Эвери.
Должна заметить, что именно слово «шлюха» вывело меня из себя. Я повернулась к Малькольму, не пытаясь скрыть злости:
— Это я их развращу? Бог мой, да ты же их уничтожил! Ты похитил их жизнь смертных — и ради чего, Малькольм? Ради чего?
Это я уже орала, и в словах полыхал жар, как от кузнечного горна. И все вампирчики, которых я все ещё держала на нитях своей силы, вскрикнули. Я сделала им больно — ненамеренно. И попыталась их успокоить, но беда в том, что злиться-то я отлично умею, а вот успокаивать — не слишком. Зато умеет Жан-Клод. Только вот есть одна старая-старая проблема у него и его линии вампиров. Если единственный твой инструмент — молоток, то все проблемы у тебя будут гвоздями. Если же твои инструменты — только соблазн и террор, а ты пытаешься быть ласковым… в общем, сами понимаете.
Глава шестьдесят пятая
Их пульс я ощущала на языке. Не один пульс, а сотни, как будто мне в рот вдруг сгрузили самосвал конфеток. Конфеток сладких, твёрдых и медленно тающих на языке, но это не была просто вишня, или виноград, или фруктовый сироп. Как будто тысяча различных вкусов заполнили мне рот, и ошеломили.
Я не могла выбрать один вкус, один пульс, чтобы отследить его. В буквальном смысле не могла выбрать, потому что не могла отличить один от другого. Меня душило богатство выбора. А пока я не смогу выбрать одну нить, не смогу проглотить ни одной. Я рухнула на колени, утопая в тысячах различных запахов чужих кож. Я чуяла их, этот чудесный запах кожи на шее сбоку, где слаще всего она пахнет, когда ты влюблён. Но у каждой шеи свой аромат — лосьон, духи, одеколон, мыло, пот. Как будто я подходила к каждому из них одновременно, — наклонялась близко, как для поцелуя, и вдыхала.
Зебровски стоял рядом, уже достав пистолет, но направляя его куда-то в потолок.
— Анита, в чем дело? Он на тебя напал?
Кто? подумала я. Кто это «он»? Слишком много этих «он». Кого имеет в виду Зебровски?
Я пыталась проглотить слюну, но все эти пульсы мешали мне. Откусила кусок — только подавиться.
Голос Жан-Клода у меня в голове:
— Ma petite, ты должна выбрать.
— Не могу, — сумела подумать я.
— Кого ты пришла искать? — спросил он.
Кого я пришла искать? Хороший вопрос. Кого? В том-то все и дело — кого?
Зебровски схватил меня за руку — сильно.
— Анита! Ты мне здесь нужна! Что с тобой?
Я ему нужна. Смит и Маркони уже вытащили оружие. Им я тоже нужна, потому что они этого не чуют. Я должна функционировать, думать, говорить, или события выйдут из-под контроля. Я сегодня федеральный маршал, и должна это помнить. Что-то я должна помнить, что-то, что смыто всеми этими ароматами.
Эвери! Мне нужен Эвери. Я вспомнила имя — и вот, его пульс у меня на языке. Кожа его пахла одеколоном, дорогим, сладким и пушистым, как хорошие духи, только под ним — пот. Он сегодня не был в душе. И вслед за этой мыслью пришла другая: что он ещё не смыл сегодня, кроме пота? Стало так, что снова он оказался ко мне близко, будто моё лицо прямо у него над кожей. Моё дыхание ощущается на ней теплом и сдувает запах мне в нос, в рот. Я не просто ощущала запахи его тела, я ощущала их на вкус. Едва заметный вкус, будто запах важнее, но запах и вкус совпадали, как никогда раньше. Как-то интимнее, что ли. Это была сила уже не Жан-Клода, но Ричарда, и я старалась отогнать мысль о нем, не открывать связи между нами сильнее, чем сейчас. Ричард в голове был мне сейчас совсем не нужен.
Жан-Клод дал мне знать без слов, а если со словами, то слишком быстро, чтобы их осознать, вроде как телепатической стенографией, что он закроет меня от Ричарда. Он не даст мне утонуть в дополнительных ощущениях. Но именно благодаря укреплённой связи с Ричардом я смогла обнюхать и ощутить на вкус все тело Эвери и получить от этого удовольствие… нет, сделать это без отвращения. Волки, как и собаки, по-другому относятся к запахам, чем люди. Им нравится, когда мы пахнем живым. Эвери не вымылся после секса. Меня это не взволновало, скорее, вызвало любопытство, потому что, благодаря меткам Жан-Клода и моей собственной силе, я знала, что Эвери столь же чистоплотен, сколь аккуратно его жильё.
Зебровски сжал мне руку почти до боли.
— Анита, черт побери, мы же не можем в него стрелять! На ордере нет нашего имени, мы не истребители! Анита, очнись!
Я заморгала и увидела Эвери, стоящего по ту сторону от него. Маркони стоял, упираясь пистолетом ему в грудь. Эвери ничего угрожающего не делал, просто стоял и пытался пройти, сдвинув грудью пистолет. Он пытался подойти ко мне. Лицо у него не было пустым, как у зомби, на самом деле он улыбался, был вполне в себе. Просто я позвала его, и даже дуло пистолета против сердца не могло его остановить.
— Стой, — велела я.
Эвери перестал рваться вперёд и остановился, ожидая. Он смотрел на меня так, как лишь лучший друг или любовник имеет право смотреть, но мне было все равно. Я хотела вытащить у него рубашку из штанов и потереться об него кожей. Да, это было сексуально, но это было и то чувство, что заставляет собаку кататься по пахучей дряни. Просто это так хорошо пахнет, и я могу унести этот запах с собой и разобраться с ним на досуге. В этот момент я знала, что собаки и волки коллекционируют запахи, как люди — камни или домашние растения — просто потому, что они их любят и считают очень красивыми. Запах может радовать, как любимый цвет, а над фактом, что пот и старые сексуальные выделения «красивы» для той части моей личности, что принадлежит Ричарду, подумаем как-нибудь в другой раз. Сейчас я только старалась не слишком глубоко в это влезать и не сделать физически то, что уже сделала метафизически.
— Все в порядке, Зебровски, — сказала я. Но голос мой звучал лениво, пересыщенный силой. Тут я ничего не могла поделать, но, когда он поднял меня на ноги, я смогла стоять. Ура мне. Шагнув вперёд, я сказала: — Все окей, Маркони, я велела ему ко мне подойти.
Маркони странно скривился:
— Вслух ты этого не делала.
— За что прошу прощения, — пожала плечами я.
Но смотрела я не на Маркони, а на Эвери. Смотрела, как смотрят на любовника, но это все было завязано на пищу, на запахи и на понятия столь чуждые человеку, что мне трудно было самой их прочувствовать. Я хотела пометить его запаховой меткой — он был мой. Хотелось завернуться в его запахи и думать о них, о том, что они значат. Как будто запахи — фотография места преступления. Я их буду носить с собой и «пересматривать» снова и снова на уровне чувств, стоящих в списке сразу после зрения, и то только потому после, что я слишком примат, чтобы доверять настолько своему носу.