Страница 24 из 32
- Да, - ответил Степан.
- Прекрасно, - сказал профессор Накамура. - Для первого раза вы назовете себя. Потом расскажете об основных принципах коммунизма и объявите, что вы Главный коммунист планеты.
- Но это не так, - возразил Бакшеев.
- А какая разница? Ведь здесь, на острове, вы единственный большевик, а остров настолько изолирован от внешнего мира, что сам превратился в отдельный мир. И здесь вы - Главный коммунист, Бакшеев, равно как и я - Старший Самурай. Садитесь, пожалуйста, в кресло. Я буду сидеть рядом и "слушать" вашу беседу. На первый раз - принципы, во второй беседе вы должны будете убедить Фист-кых, что принципы эти обязывают их беспрекословно выполнять наши указания, в этом, мол, их долг перед Человечеством. Приступайте.
Бакшеев сел в кресло, Накамура спросил в микрофоя, готова ли к беседе Фист-кых, и, получив утвердительный сигнал, опустил на голову Степана электронный колпак.
Раздался мелодичный звон. Бакшеев перестал ощущать свое тело, ему почудилось, будто он .растворился в окружающем пространстве, и только его мозг продолжает жить, напрягаясь от непривычной работы. Степан твердил слова, какими он хотел встретить Фист-кых, он боялся сбиться, мучительный страх проникал в мозг, мелодичный звон продолжался, Степан увидел себя как бы со стороны, и тогда возникли слова:
"Это ты, Старший Самурай?"
- Нет, нет! - закричало где-то внутри Степана. - Это я, Степан Бакшеев.
И сразу он сообразил, что его имя ничего не говорит Старшей Матери, оно попросту не укладывается ни в одно из тех понятий, что переданы ей профессором Накамура. Наступила тишина, глубокая, тяжелая тишина, Фист-кых молчала, и Степан лихорадочно собирал мысли, чтоб стереть ими тишину, заполнившую пространство между ним и разумным существом из Океана.
- Я - другой человек, - произнес, наконец, Степан, - и хочу говорить с тобою, Фист-кых.
И еще он подумал, как здорово, что в свое время он в совершенстве овладел японским языком. Ведь дельфины общались с людьми только по-японски.
- Мое имя Степан, - сказал Бакшеев.
- Я слушаю тебя, Степан, - откликнулась Фист-кых. - Говори, я слушаю тебя, - повторила она.
И Степан стал говорить, вернее, мысленно произносить слова, какими он хотел поведать Фист-кых подлинную историю человеческого рода, не приукрашивая и не сгущая краски, историю, подчас жестокую и не делающую чести человечеству. Но она была, эта история, и люди не могут от нее отказаться. Другое дело - будущее. Люди живут ради него, и каждое столетие приближает их к такой жизни, какая единственно достойна человека. И если сейчас идет страшная война, люди убивают друг друга, то начали эту бойню те, кто хочет будущего лишь для одной группы населения Земли. Как если бы дельфины-гринды напали на дельфинов-афалин и уничтожили их под предлогом того, что им, гриндам, стало тесно в Океане. Тяжело рассказывать об этом, потому что война - позор человечества, но собратья по разуму должны знать правду. На Земле есть люди, они учат других, как навсегда избавиться от этого позора, и он, Степан, принадлежит к их числу...
Бакшеев заторопился. Он знал, что разговор слушает профессор Накамура, старался строить мысли так, чтоб не вызвать у него подозрений. Степан знал и то, что через несколько минут Аритомо Ямада отключит профессора от общей сетп и даст сигнал... И тогда он, Бакшеев, сумеет сказать Фист-кых самое главное, но в его распоряжении всего несколько мгновений...
Вот он, сигнал!
Торопясь, Бакшеев сообщил Старшей Матери самое главное и услыхал далекий, замирающий, с оттенком глубокой боли голос:
"Нас обманули... Мы видели мертвых людей среди обломков и терялись в догадках. Значит люди умеют лгать?"
- Нет-нет! - закричал Степан. - Старший Самурай не такой, как другие! Он плохой человек, враг остальных людей!
"Я сообщу Совету Старших Матерей. Как встретиться с тобой?"
- Уходите! Все уходите! Здесь ждет вас опасность!
"Мы уйдем вместе, - донеслось до сознания Степана, вместе уйдем..."
Завертелся оранжевый шар, разбрызгивая искры. Он вертелся все сильнее и лопнул наконец, осыпав Степана радужными осколками.
Когда он открыл глаза, то увидел перед собой искаженное злобой лицо профессора Накамура. Профессор широко разевал рот и размахивал руками. Степан понял, что Накамура кричит, но до его слуха не доносилось ни единого звука.
"Оглох, наверное, - подумал Бакшеев. - Успел он услышать или нет? Кажется, успел. Иначе, чего ему так бесноваться?"
Он скосил глаза и увидел рядом трех охранников с автоматами в руках. Поодаль стоял майор Масаси Кэндо.
"Попался, - подумал Степан. - Меня успели засечь... Но о чем кричит профессор?"
В голову пришла мысль о преимуществах глухого, которого разносят в пух и прах, он улыбнулся, и Накамура, увидев это,, вдруг подпрыгнул, затопал ногами, размахнулся и сухоньким кулачком неожиданно больно ударил Степана.
Степан дернулся, инстинктивно напрягся, намереваясь ответить, но сдержался...
И вдруг почувствовал, что он слышит.
- ...Животное! Да, превращу вас в животное! - визгливо кричал профессор Накамура. - И ваших приятелей, этих тварей, тоже!
Очевидно, перед этими словами профессор Накамура разъяснил причину своего негодования, но Бакшеев не слышал начала разговора и очень сожалел об этом, так как не мог установить, что известно и чего не знает Накамура.
- Заприте его, - приказал профессор майору Масаси Кэндо. - И не спускайте с него глаз. Эти большевики умеют проникать сквозь стены. Уберите же его! - пронзительно завизжал ои.
4.
Подводные лодки уходили ночью.
Одна за другой, с промежутком в тридцать минут, отошли таинственные субмарины от причалов Вильгельмсхафена, главной базы германского подводного флота, расположенной на левом берегу устья реки Везер. Оставив с правого борта остров Гельголанд, обе подводные лодки направились в сторону английского канала, где во французском порту Шербур их ждали еще две субмарины.
Отряду подводных лодок предстоял тяжелый поход - пересечь по диагонали Атлантику, спустившись на юг до мыса Горн, а затем сложный переход через Тихий океан, с заправкой в тайных базах, то там, то здесь разбросанных по островам Полинезии.
В ночь, предшествующую выходу субмарин из Вильгельмсхафена, флагман отряда, фрегатен-капитан Отто Шрайбер, был вызван в Берлин, на улицу Тирпицуфере, 74. Его принял в своем кабинете начальник одного из отделов абвера генерал Лахузен.
- Послушайте, фрегатен-капитан, - сказал Лахузен, - вашей операции придается такое значение, что напутствовать вас хотел лично адмирал Канарис. Но, к сожалению, шеф срочно вылетел на Восточный фронт, так пожелал сам фюрер. Мне поручено передать вам, что руководство абвера разделяет мнение гросс-адмирала Деница о ваших высоких командирских качествах. Однако не забывайте, фрегатен-капитан, о том, что вы не только моряк, но и разведчик. Никаких необдуманных действий по дороге туда, как ни велико было бы искушение пустить на дно парочку-другую кораблей противника. Помните, что удачное проведение порученной вам операции позволит нам отправлять на дно десятки и сотни вражеских кораблей, сделает нас подлинными хозяевами в мировом океане. Все инструкции вами получены. Избегайте излишних радиопереговоров. Информация о переходе только с условленных пунктов на Огненной Земле, с острова Пасхи и по завершении задания. И еще. Пользуюсь случаем передать вам привет от вашего брата Генриха.
- Где он, господин генерал? Я не видел его около двух лет...
- Он там, куда вы направляетесь. Может случиться и так, что вы встретитесь. Толька не задерживайтесь в пути. Обстановка в мире постоянно меняется, а нам нельзя опаздывать. Промедление разведчика равносильно его гибели, фрегатен-капитан. С нами бог!
5.
- Мне нужна хорошая яхта с небольшой и надежной командой, - сказал Генрих Раумер, корреспондент берлинской "Фелькишер Беобахтер" в Японии, доктору Адольфу Гофману-Таникава.