Страница 3 из 8
Я чувствовал себя полным идиотом, когда она мягко, но настойчиво высвободилась из моих объятий и включила свет.
— Извини, Зар. Мне, наверное, надо объясниться.
— Не надо. Я и так все понял.
Жаль, что сейчас не темно, тогда она не увидела бы моего лица с пылающими, словно у мальчишки, щеками.
— Ты принимаешь меня не за ту, кто я есть на самом деле.
— И кто ты на самом деле? — пробормотал я, пытаясь подавить в себе чувство невыносимой неловкости.
— Я не принадлежу к вашему виду. Многие ваши ценности и удовольствия непонятны мне. Твой поцелуй… — Арника коснулась кончиками пальцев своих губ, — …несет в себе большую информацию, но она непонятна мне совершенно. Я знаю, чего ты хотел бы от меня, но не могу удовлетворить твои желания. С таким же успехом ты мог поцеловать герань и ждать от нее ответных чувств.
— Значит, это правда. Ты что-то типа орхидеи.
Наверняка мое уныние было забавным. Но только не для нее.
— Да, что-то типа орхидеи. Ты ведь знал?
— Знал, но… у тебя человеческое тело…
— Растению вовсе не обязательно иметь корни и зеленую окраску.
Девушка опустилась на диванчик, стоящий в прихожей, и я присел рядом, обдумывая следующий, очень важный для себя вопрос.
— Скажи, у тебя есть сердце?
Она спокойно взяла мою руку и приложила к своей груди. Я ждал, наверное, целую минуту, пока почувствовал одиночный, гулкий удар.
— Значит, есть. А если есть сердце, ты должна уметь любить.
Арника чуть наклонила голову, и мне показалось, что она сейчас рассмеется.
Я бы на ее месте — рассмеялся.
— Ты ошибаешься, Зар. Умение любить не связано с наличием сердца. По-моему, любовь — это какая-то биохимическая реакция плюс инстинкт. У меня нет многих инстинктов, какие есть у вашего вида, мой организм не вырабатывает гормоны, которые влекут вас друг к другу.
— Но ты… вы же как-то размножаетесь.
— Это слишком сложно, чтобы объяснить в нескольких словах. Скажу одно: мы не испытываем потребности в продолжении рода.
— Ладно. Хорошо. Я тоже не испытываю такой потребности, но ведь есть еще и удовольствие.
Она покачала головой, рассматривая меня, словно я был интересным микробом под стеклом микроскопа.
— Удивительно, но только люди могут любой физиологический процесс направить на собственное удовольствие. Еда для удовольствия, и секс, и потребность в укрытии, и в одежде.
Я посчитал себя вправе не согласиться:
— Ничего подобного. Я что-то сейчас не соображу, что тебе можно возразить, но ты неправа.
— Я права. Или на удовольствие, или на разрушение. Все достижения вашей цивилизации вы направляете на уничтожение себе подобных. И все те речи о гуманизме и сострадании, которых я наслушалась, — пустой звук. Животные тоже жестоки по своей природе, но они хотя бы не лицемерят. А все, что создаете вы, либо пошло, либо смертельно опасно.
— Ну, знаешь ли! — Я не находил слов от возмущения. — А искусство, живопись, архитектура…
— Я не очень понимаю ваше искусство и не вижу в нем особого смысла, чаще всего это тоже подделка, копия.
Если бы здесь был Лис, он показал бы этой самоуверенной хризантеме, как оскорблять святое искусство. Дискуссии на подобные темы он может вести часами, ни разу не сбившись, а я вовсе не собирался отстаивать интересы человечества, единственным моим желанием было приятно провести вечер.
— У меня такое чувство, что ты не очень любишь людей.
— Я к ним совершенно равнодушна.
— Так какого черта ты поехала со мной в ресторан?! Зеленоватые глаза внимательно осмотрели меня, взмахнув густыми ресницами.
— Ты сердишься?
— Да, сержусь. Я всего-то хотел узнать, есть ли у меня хоть какая-то надежда на интерес с твоей стороны, а ты начала философствовать о порочности всего человечества, причем в присутствии представителя. Это, по меньшей мере, бестактно.
— Извини, если я тебя обидела.
— Зачем тебе мое извинение, если ты не чувствуешь себя виноватой?.. Ладно, мне пора.
Она поднялась следом за мной.
— Ты уходишь?
— Да. Всего хорошего. Спасибо за ужин.
— До свидания.
Я последний раз окинул взглядом ее стройную, гибкую фигуру, задержался на мягких, волшебных губах и вышел, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.
Пока я добирался до дома, досада моя значительно поутихла. Похоже, я очень постарался, чтобы поставить себя в дурацкое положение… и поцелуй еще этот. Не мог двух слов связать во время спора, ни одного разумного довода не привел. Естественно, что Арнике с ее «растительным», совершенно чуждым людям разумом наша жизнь и наши ценности кажутся дикими. Конечно, она не понимает ни живописи, ни литературы, и как можно понять то, чего никогда не чувствовал. А я-то, идиот, развернул перед девушкой всю широту собственной души! Удовольствия мне, видите ли, подавай. Интересно, что она могла обо мне подумать?.. А что тут думать! Вот еще один представитель человекообразных, подтверждающий общее правило. Секс, еда и дорогие шмотки… Черт! А я ее еще и в ресторан потащил! Представляю, как она на меня смотрела, когда я, не видя ничего вокруг, уминал все, что попадалось под руку, при этом пытался острить и не понимал, почему нет реакции на мои шутки.
Домой я вернулся окончательно уничтоженный и посрамленный. Естественно, Лис не спал, готовый своими замечаниями переполнить чашу моего отвращения к себе.
— Ну как?
Я мрачно посмотрел на него и направился в свой кабинет.
— Ты что-то не слишком доволен. Я рухнул в кресло и отвернулся. Он забеспокоился:
— Что случилось?
— Ты оказался прав. Она помесь фиалки с актинией, а я идиот.
— Нет. — Лис усмехнулся. — Ты не идиот. Просто мой брат немного слишком самоуверен. Ты думал, она будет очарована тобой, как все остальные.
— Ну-у…
— Думал. А ей все равно.
— Если бы ты знал, как я вел себя, тебе было бы за меня стыдно. За меня и за все человечество.
Он расхохотался:
— Не думаю. Ерунда это все. Завтра ты и не вспомнишь, что была какая-то там Арника.
— Надеюсь.
— Вот и отлично. Советую тебе лечь спать.
— Нет, я еще немного попредаюсь самоуничижению.
— Ладно, только не забудь погасить свет, он мне мешает. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отозвался я задумчиво, когда за Лисом закрылась дверь.
Полуночные размышления никогда не доводили меня до добра. Приглушенный свет, темные тени в углах комнаты, тишина, в которой звуки кажутся обманчиво громкими, чернота ночи, липнущая к стеклам окон.
Конечно, если разобраться, во многом она права. Взять хотя бы те же самые рестораны — шикарнейшие заведения, созданные только для того, чтобы под музыку, весело и безболезненно освобождать карманы посетителей от крупных и мелких банкнот. Столько суеты и шика вокруг простого процесса еды. Неестественно это как-то…
Но при всем ее уме она видит только одну сторону, не самую лучшую, а я, наверное, мог бы показать ей другую… помочь почувствовать, как приятно, когда тебя любят, заботятся о тебе и восхищаются тобой. В такие мгновения не думаешь о биохимических реакциях и гормонах.
Может быть, все дело в том, что у Арники не хватает ощущений, а не в том, что она не может испытывать чувств. Бедняжка, она сама не знает, чего лишена. Какое, должно быть, унылое ее растительное существование. Иллюзия жизни, игра ума, равнодушие, спокойствие, созерцание. Ее мир лишен тепла и радости, поэтому и в нашей жизни она видит только бессмысленность и пошлость.
Я научу ее чувствовать. Решено. Она поймет, как ошибалась… и со мной тоже.
— Алло, Арника? Здравствуй. Я хотел извиниться за вчерашнее. Я вел себя не лучшим образом. Ты не обиделась?
— Нет.
— Отлично! Тогда, может быть, сходим куда-нибудь?
— Куда?
— Не знаю, погуляем.
— Хорошо. Давай погуляем.
…Я остановил машину на берегу реки, у самой тропинки, спускающейся к пляжу. Сейчас здесь не было ни души. Холодный ветер взбивал пену на волнах, накатывающих на мокрый песок. Низкие тучи мчались по небу, и любая из них могла пролиться на землю холодным дождем.