Макулатура

— Томми, а если мистер Маккелви велит тебе выпить твое пи-пи, ты выпьешь?

— Ты не путай моего парня! — сказал Маккелви.

— Томми, а если мистер Маккелви велит тебе съесть мамино ка-ка, ты съешь мамино ка-ка?

— А?

— Заткнись, Билейн, здесь разговариваю я!

Он повернулся к Томми.

— А ну-ка, разорви мне этого типа, как старую газету, разорви его в клочья и пусти к чертям по ветру, понял?

— Я понял, мистер Маккелви.

— Ну так чего ты ждешь, последней розы лета?

Томми шагнул ко мне. Я вынул из ящика стола люгер и навел на тушу.

— Стой, Томас, или сейчас тут будет больше красного, чем на всех футболках стенфордской команды!

— Э, — сказал мистер Маккелви, — откуда у тебя эта штука?

— Сыщик без машинки все равно что кот с презервативом. Или часы без стрелок.

— Билейн, — сказал Маккелви, — ты чушь порешь.

— Мне уже говорили. А теперь скажи своему парню «тпру», или я проделаю в нем такое окошко, что арбуз пройдет!

— Томми, — сказал Маккелви, — отойди назад и встань передо мной.

Томми повиновался. Теперь надо было решить, что с ними делать. Это было непросто. В Оксфорде мне стипендию не платили.

Биологию я проспал и в математике не отличался. Но до сих пор умудрялся остаться в живых. Кажется.

А пока что я сдал себе некоего туза из некоей заряженной колоды. Ход был за мной. Сейчас или никогда. Приближался сентябрь. Вороны держали совет. Солнце исходило кровью.

— А ну-ка, Томми, — сказал я, — на четвереньки! Живо!

Он посмотрел на меня так, как будто не очень хорошо слышал.

Я холодно улыбнулся ему и щелкнул предохранителем.

Томми был глуп, но не окончательно.

Он упал на четвереньки, встряхнув весь 6-й этаж, как землетрясение в 5,9 балла. Мой фальшивый Дали упал на пол. Тот что с подтаявшими часами.

Глыбясь как Большой Каньон, Томми глядел на меня снизу.

— А теперь, Томми, — сказал я, — ты будешь слоном, а Маккелви будет погонщиком!

— А? — сказал Томми.

Я посмотрел на Маккелви.

— Давай-давай! Залезай!

— Билейн, ты спятил?

— Как знать? Безумие относительно. Кто определяет норму?

— Я не знаю, — сказал Маккелви.

— Залезай давай!

— Ладно, ладно. Но у меня никогда не было таких неприятностей с должниками.

— Залезай, жопа!

Маккелви вскарабкался на Томми. Но свесить ноги ему было трудно. Он чуть вдоль не разорвался.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь, Томми, ты слон, и ты повезешь Маккелви по коридору к лифту. Приступай!

Томми пополз из кабинета.

— Билейн, — сказал Маккелви, — я тебе отплачу. Клянусь лобком моей матери!

— Залупись еще раз, Маккелви, и я заткну твой член в мусоропровод!

Я открыл дверь, и Томми со своим погонщиком уполз из кабинета.

Он пополз по коридору, а я, засовывая люгер в карман пиджака, нащупал там что-то — скомканный листок. Я вынул его. Мои письменные ответы на экзамене, когда я пересдавал на водительские права. Все исчеркано красным. Я провалился.

Я бросил бумажку за спину и последовал за моими друзьями.

Мы подошли к лифту, и я нажал кнопку.

Я стоял, напевая мотивчик из «Кармен».

И вдруг вспомнил, как давным-давно прочел в газете о смерти Джимми Фоккса в номере какой-то загаженной гостиницы. Такой бейсболист — и умер среди клопов.

Подошел лифт. Дверь открылась, и я дал Томми пинка. Он вполз в кабину со своим наездником. Там стояли трое, читали газеты.

Продолжали читать. Кабина пошла вниз.

Я спустился по лестнице. Во мне было пятнадцать килограммов лишнего веса. Надо было сгонять.

Я насчитал 176 ступенек и очутился на первом этаже. Остановился у табачного киоска, купил сигару и «Программу бегов». Лифт приближался.

На улице я решительно окунулся в смог. Глаза у меня были голубые, а туфли старые, и никто меня не любил. Но меня ждала работа.

Меня, Ники Билейна, частного сыщика.

5

К сожалению, в этот день меня занесло на бега, а вечером я напился. Но время зря не терял, я мыслил, анализировал факты.

Все были у меня в руках. В любую минуту головоломка могла решиться. Это точно.

6

На другой день я рискнул вернуться в кабинет. В конце концов, какой же ты сыщик без кабинета?

Я открыл дверь — и кого же я вижу за своим столом? Не Селина.

Не Красного Воробья. Маккелви. Он улыбнулся мне приторной фальшивой улыбкой.

— Доброе утро, Билейн, как они качаются?

— Почему ты спрашиваешь? Хочешь взглянуть?

— Нет, спасибо.

Потом он почесал свои и зевнул.

— Ну Ники, мой мальчик, твоя аренда оплачена на год вперед каким-то таинственным благодетелем.

Леди Смерть с тобой играет, раздался голос у меня в голове.

— Кто-нибудь из знакомых? — спросил я.

— Я честью моей матери поклялся никому не говорить.

— Честью твоей матери? Она гусиных шеек перетрогала больше, чем любая птичница!

Маккелви встал из-за стола.

— Спокойно, — сказал я ему. — Если не хочешь очутиться в помойном ведре.

— Мне не нравится, что ты проезжаешься по моей матери.

— А что такого? Полгорода на ней проехалось.

Маккелви вышел из-за стола мне навстречу.

— Еще шаг, — сказал я, — и твоя голова будет дышать тебе в очко.

Он остановился. Когда меня заведут, я страшен.

— Ладно, — сказал я, — давай подробнее. Этот благодетель… он женщина, так или нет?

— Да. Да. В жизни не видел такой красотки!

Глаза у него замаслились, впрочем, они всегда были масленые.

— Ну же, Мак, подробней, говори дальше…

— Не могу. Я обещал. Честью матери.

— Тьфу ты, — сказал я. — Ладно. Убирайся, помещение оплачено.

Маккелви зашаркал к двери. Потом оглянулся на меня через левое плечо.

— Хорошо, — сказал он, — только ты тут не пачкай. Никаких вечеринок, никаких карт, никакой фигни. У тебя еще год. — Он подошел к двери, открыл ее, закрыл ее и был таков.

7

Итак, я опять у себя в кабинете. Пора за работу. Я взял телефон и набрал моего букмекера.

— Тони, «Пицца на дом»,  — ответил он, — к вашим услугам.

Я назвал ему свое кодовое имя.

— Это мистер Кончина.

— Билейн, — сказал он, — за тобой 475 долларов, ставку у тебя не приму. Сперва расплатись с долгом.

— Я поставлю 25, и они привезут мне полкуска. А проиграю — все отдам, клянусь честью мамы.

— Билейн, за твоей мамой 230 долларов.

— Да? А у твоей бородавки на жопе!

— Что? Послушай, Билейн, ты был?..

— Нет, нет. Это был другой. Он сказал мне.

— Тогда ладно.

— Ладно, запиши: 25 на Белую Бабочку в шестом заезде.

— Принято. Желаю удачи. А то она, кажется, тебя забыла.

Я повесил трубку. Гадство. Человек рождается, чтобы сражаться за каждый дюйм земли. Рождается, чтобы сражаться, рождается, чтобы умереть.

Я подумал над этим. И подумал над этим.

Потом откинулся в кресле, хорошенько затянулся и выдул почти идеальное кольцо.