Поцелуй Мистраля

– Лосось означает мудрость. В одном нашем мифе говорится, что лосось старше всех живых существ и потому владеет мудростью всего мира с самого его начала. И еще, по тому же мифу, лосось – это долголетие.

– Миф, говоришь? – усмехнулся Рис.

– У меня биологическое образование, Рис. Ты никак не убедишь меня, что лососи появились раньше трилобитов или даже динозавров. Современные рыбы – они современные, если смотреть по геологической шкале.

Аблойк глянул на меня с интересом.

– Я забыл, что принц Эссус решил дать тебе образование среди людей. – Он улыбнулся. – Когда ты рассуждаешь, тебя не так-то легко сбить с мысли.

Он плотнее сжал руку, в которой по-прежнему держал кубок. Я нахмурилась и даже шагнула от него прочь:

– Прекрати.

– Ты пила из его кубка, – сказал Рис. – Ты любым его словам должна верить, не рассуждая… Если ты человек, конечно, – ухмыльнулся он.

– Видимо, она не настолько человек, – заметил Аблойк.

– Судя по вашему поведению, эта бледная татуировка чем-то важна. Я не понимаю чем.

– Разве Эссус тебе о ней не рассказывал? – спросил Рис.

– Он ничего не говорил о татуировке у тебя на руке, – удивилась я.

Королева хмыкнула:

– Эссус не так много придавал тебе значения, чтобы рассказывать.

– Он не рассказывал ей по той же причине, по которой никто не рассказывал Галену, – сказал Дойл.

Гален так и лежал под сухими деревьями. Все остальные, повалившиеся на землю, тоже не поднялись на ноги – они сидели или стояли на коленях в сухой траве и хворосте. Над головой Галена засветился зеленовато-белый огонек. Не ореол, как над Рисом, а скорее шарик света чуть повыше его головы.

Гален попытался заговорить, но только захрипел и должен был сперва откашляться.

– Я и правда ничего не знаю о татуировках у Риса.

– Никто ничего не говорил молодым, ваше величество, – сказал Дойл. – Общеизвестно лишь, что наши последователи наносили символы на свои тела и шли в битву, защищенные только ими.

– В конце концов они научились носить броню, – проговорила Андаис. Рука у нее немного опустилась, Мистраль опять мог спокойно стоять на коленях.

– Да, и только самые фанатичные кланы еще пытались снискать нашу милость и благословение. Они погибли из-за своей преданности.

– О чем вы говорите? – спросила я.

– Когда-то мы, сидхе, их боги, носили на себе символы как знак благословения Богини и Бога. Но как слабела наша сила, слабели и знаки на наших телах, – сказал Дойл густым как патока басом.

Рассказ подхватил Рис:

– В ту пору наши последователи, раскрашивая тела в подражание нам, приобретали нашу защиту, отсвет магии, которой мы владели. Татуировки наносились в знак посвящения, это верно, но когда-то очень давно они могли на самом деле призывать нас на помощь. – Он взглянул на бледно-голубую рыбу у себя на руке. – Эта отметина стерлась примерно четыре тысячи лет назад.

– Она слабая и неполная, – бросила королева из дальнего конца зала.

– Да. – Рис кивнул и взглянул на королеву. – Но это начало.

Никка заговорил негромко – я почти забыла, что он здесь, так тихо он стоял у стены. Крылья у него чуть засветились в темноте, словно по жилкам в них потек свет, а не кровь. Эти огромные крылья еще несколько дней назад были только родимым пятном у него на спине, но они вырвались из его тела – совершенно настоящие, реальные. Сейчас он их расправил, и они засияли, как просвеченный солнцем витраж – просвеченный солнцем, нам не видимым.

Никка поднял правую руку и показал нам отметину на внешней стороне запястья у самого основания кисти. Мне света было маловато, чтобы разглядеть наверняка, но Дойл сказал:

– Бабочка.

– Я никогда не носил знак милости Богини, – тихо сказал Никка.

Королева совсем опустила меч, опять потерявшийся в черных складках пышной юбки.

– А как с остальными?

– Вы их почувствуете, если сосредоточитесь, – сказал стражам Рис.

Холод вызвал шар тусклого серебристо-серого света, повисший над его головой наподобие зеленоватого шара у Галена, и принялся расстегивать рубашку. Он не раздевался при народе без особой необходимости, и потому еще до того, как обнажился безупречный изгиб его правого плеча, я догадалась, что там что-то есть.

Он повернул руку, чтобы разглядеть рисунок.

Королева велела:

– Покажи нам.

Он показал сперва ей, потом медленно повернулся на сто восемьдесят градусов, к нам. Рисунок был бледный и синеватый, как у Риса: небольшое дерево, нагое, сбросившее листву, а земля под ним вроде бы заснежена. Как и у Риса, татуировка была тусклая, не до конца прорисованная – словно художник начал работу и не успел закончить.

– Убийственный Холод никогда не носил знаков благословения, – почему-то недовольно сказала королева.

– Да, не носил, – подтвердил Холод. – Когда сидхе носили такие знаки, я еще не был вполне сидхе.

Он натянул рубашку обратно на плечи и застегнул пуговицы. Холод не просто был полностью одет, он был вооружен. У большинства стражей при себе имелись мечи и кинжалы, но только у Холода и Дойла – еще и пистолеты. Рис свой пистолет оставил в спальне вместе с одеждой.

Под рубашкой у Холода кое-где виднелись бугры, а значит, оружия при нем было больше, чем видно на первый взгляд. Холод оружие любит, но когда его так много – это значит, что страж чем-то обеспокоен. Может, все новыми попытками меня убить, а может, чем-то еще. Красивое лицо было замкнуто, скрыто маской высокомерия. Может быть, он просто прятал мысли и чувства от королевы, и все же… У Холода случались приступы обидчивости.

Рис сказал:

– Пусть Аблойк и Мерри закончат начатое. Дай нам закончить.

Королева глубоко вздохнула – даже в полумраке зала я увидела, как поднялся и опал треугольник белой плоти в низком декольте вечернего платья.

– Отлично, заканчивайте. А потом явитесь ко мне, нам есть что обсудить. – Руку она протянула Мистралю. – Пойдем, мой капитан. Не станем мешать их удовольствию.

Мистраль не спорил. Встал и принял ее бледную руку.

– Он нам нужен, – сказал Рис.

– Ну нет, – возразила Андаис. – Я и так отдала Мерри всех моих зеленых людей. Весь мир ей не нужен.

– Разве вырастет трава без дождя и ветра? – спросил Дойл.

– Нет, – ответила она, и в голосе опять появились злые нотки; она как будто хотела разозлиться, но не могла сейчас этого себе позволить. Андаис всегда давала волю своему дурному нраву. Такое самоограничение с ее стороны – редкая вещь.

– Нужно очень много, чтобы пришла весна, моя королева, – сказал Дойл. – Без тепла и воды растения зачахнут и погибнут.

Они глядели друг другу в глаза, ее величество и ее Мрак. Королева отвернулась первой.

– Пусть Мистраль останется. – Она отпустила его руку и посмотрела на меня через всю пещеру. – Но заруби себе на носу, племянница: он не твой. Он мой. Твой он только на короткое время. Все поняли?

Мы дружно кивнули.

– А ты, Мистраль? Ты хорошо понимаешь?

– Мои обеты сняты только на короткое время и с одной только принцессой.

– Отлично сформулировано, как всегда, – сказала королева. Она повернулась к нам спиной, будто собиралась пройти сквозь стену, но оглянулась через плечо: – Я вернусь к занятию, прерванному, когда я заметила твое отсутствие, Мистраль.

Страж упал на колени:

– Моя королева, не надо, прошу…

Она повернулась обратно, улыбаясь почти мило – если не смотреть в глаза, жуткие даже издалека.

– Чего не надо? Не оставлять тебя с принцессой?

– Моя королева, тебе известно, о чем я говорю.

– В самом деле? – с угрозой сказала она. Скользнув мимо засохших кустов, королева приставила острие Мортал Дреда к подбородку Мистраля. – Ты не за советом к моему Мраку пришел. Ты пришел просить принцессу вступиться за клан Нерис.

Плечи у Мистраля шевельнулись, как будто он глубоко вздохнул или проглотил комок в горле.

– Ответь мне, Мистраль, – велела она бритвенно-острым от ярости голосом.