Страница 24 из 27
Он приложился щекой ко рту Огюстина, будто целуя его в шею и давая Огюстину возможность выдохнуть ответ:
— Ты так хорошо научился владеть ardeur’ом и так быстро.
— Oui.
— Если это — только попробовать, и если другого она мне не даст, то я хочу этого.
Жан-Клод отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо собеседнику, и взял это лицо в ладони. До меня дошло, что лицо Жан-Клода я вижу глазами Огюстина. И Огюстин увидел неуверенность в глазах собеседника.
— Ты рискнул бы ее гневом, чтобы спасти меня?
— Я не люблю заставлять силой.
Ашер встал на колени рядом с Жан-Клодом, и такого выражения на его лице я никогда не видела. Надменность, жестокость, что-то хищное — и еще что-то. Опасное и неприятное.
В воспоминание врезался голос Ашера:
— Жан-Клод, пусть Анита этого не увидит.
До этой секунды я не знала, что Ашер здесь и ждет, пока мы выиграем или проиграем эту битву. И он видел то, что заставляет меня видеть Белль. Как она это делает?
— Все вы — кровь от крови моей, Анита. С тем, что принадлежит мне, я многое могу сделать.
Руки на моем теле, рвется одежда так, что меня дергает. Ощущение прохладного воздуха на спине. Грудь и живот Жан-Клода прижимаются к моей спине, кружево белой сорочки — только рама для наших тел. Но как только он прикоснулся ко мне, воспоминание затянулось черным, и Белль снова оказалась на краю своей большой кровати в неровном свете свечей. Гнев наполнил ее глаза медовым пламенем. Она, оказывается, не знала, что Жан-Клод дал Огги выбор — тогда, столько лет назад.
Голые руки Жан-Клода обвили мое почти обнаженное сверху тело. Он обхватил меня руками, прижал меня к себе так близко, как только могли позволить пистолет и нож на спине.
Руки Огюстина все еще держали мои, как будто он не мог или не хотел отпустить меня. Но прогнало Белль прикосновение Жан-Клода — оно оборвало воспоминание.
— Твое тело может остановить меня, но я оставлю вам два прощальных подарка, Жан-Клод и Огюстин. Первый — это ardeur, который охватит вас всех троих и, если я как следует постараюсь, разольется по залу на всех, кто остался. Я ощущаю Ашера и… — она закрыла глаза, облизнула губы, — м-м-м, да здесь еще и Реквием. Они попытаются это сдержать, может быть, смогут… а может быть, и нет. — Тут она посмотрела на нас так, будто видела — по-настоящему видела. Столько было воли в этих глазах! — Второе — это вопрос вам и дар для Аниты. Ты еще не понял, Жан-Клод, что один из ее талантов — это перехватывать и усваивать те способности, что обращают против нее? И вот мою способность оживлять память я передаю сейчас ей — только на один раз. Я хочу, чтобы она пустила ее в ход, и не буду сопротивляться магическому умению Аниты взять эту способность. Я оставлю ей умение вызывать такую силу и еще оставлю вопрос: ты веришь, что у Огюстина и Жан-Клода был секс вот только в этот раз и никогда больше?
Треск рвущейся материи — и Жан-Клод прижался ко мне сильнее, большей площадью.
— Я закрываю для тебя эту дверь, Белль, ибо эта женщина моя, а не твоя.
— Я ухожу, ухожу. Надеюсь, мои подарки вам понравятся.
Но я была еще слишком тесно связана с ее разумом и знала: выбора у нее не было. Она делала вид, что уходит по собственной воле, но это Жан-Клод ее прогнал. И последнее, что ощутила я от нее, — сожаление. Она оставляла мне всех этих мужчин, а ей они были недоступны.
Я будто всплыла из-под воды, ловя ртом воздух. На мне остались только трусики и лифчик, костюм с меня сорвали. И вместе с юбкой исчез пистолет с кобурой. На Жан-Клоде из одежды тоже мало что осталось.
— В действиях вашей линии вампиров бывает что-нибудь, не связанное с раздеванием?
Он засмеялся — тем своим прекрасным, ощутимым смехом. И не только я на него среагировала — Огги вздрогнул; я почувствовала это по его рукам, держащим мои. Вот он остался в своем дорогом костюме, даже галстук не сбился. Изумительно он себя вел.
Я оглядела комнату — она была пуста, только Ашер стоял рядом с наружной дверью, а Реквием — возле той двери, что вела дальше в подземелье. Ашер с золотыми волосами, скрывавшими те шрамы, что оставила ему Церковь, когда из него пытались святой водой выжечь дьявола. И Реквием — высокий и бледный, а волосы почти такие же темные, как у меня или Жан-Клода. Лицо его украшали усы и аккуратная бородка. Только сегодня у него был такой вид, будто его по скуле кирпичом двинули. Оба они держали руки вверх и в стороны. Как я поняла, это был вампирский эквивалент круга силы, чтобы не выпустить ardeur и воспоминания. Не дать им разойтись.
Обмякнув в руках Жан-Клода, я сжала руки Огюстина. А в мозгу у меня что-то прошептало: «Так это был не единственный раз?» Чья это была мысль, моя — или ее? Я не знала, да и без разницы это было, потому что вопрос прозвучал.
И меня бросило в гущу воспоминания, от которого я скрюченными пальцами стала когтить воздух. Лежащий сверху Огги вдавливал Жан-Клода в постель.
— Non, ma petite, non!
Тело Жан-Клода прижалось ко мне всей своей прекрасной наготой, но этого было мало. Это не сила Белль давила на меня. Она поняла то, что я лишь недавно сама узнала: я умею одалживать силу других вампиров, если они используют ее против меня. Некоторые виды силы держались дольше других, некоторые уходили сразу, но вот этот не уходил. Не уходил, и избавиться от него я не могла.
Я вскрикнула, вцепляясь в голые руки Огюстина, но это не помогло. Не помогло.
— Тогда возьми воспоминание целиком, Анита, — сказал Огги. — Увидь все.
Мы оказались в комнате — небольшой, но элегантной. Огги в кресле, Жан-Клод перед ним на одном колене, со шляпой в руке, со склоненной головой.
У этого Огги желтые волосы спадали до плеч. Одет он был в синее и серебристое, кружев слишком много — на мой вкус.
— Итак, слухи верны. Ты оставил ее добровольно.
Жан-Клод кивнул и поднял глаза.
— Это так.
Огги засмеялся:
— Ты добровольно покинул рай, когда я рыдал в аду, желая хоть последний раз взглянуть на него. — Он покачал головой, вздохнул, и веселье сбежало с его лица. — Но если ты оказался достаточно силен, чтобы оставить рай, я тебя доставлю на берег. Знаю я один корабль, и капитану его я доверяю.
— И куда идет этот корабль?
— В английские колонии. Сейчас они называются Соединенные Штаты Америки. Но, честно говоря, не важно, Жан-Клод, куда тебе плыть, лишь бы только прочь с этого континента и подальше от нее.
Жан-Клод снова опустил голову, и если что и было в его глазах, показывать этого он не хотел.
— Я не могу заплатить тебе, Огюстин. Я ушел, не взяв ничего.
— Это будет дань твоей храбрости, ибо ты оставил рай не однажды, но дважды. Дважды, когда я все бы отдал, чтобы его вернуть.
Жан-Клод поднял лицо, прекрасное и непроницаемое — такое лицо бывало у него, когда он скрывал свои мысли.
— Ты тоскуешь о Белль — или об ardeur’е?
— О них обоих.
— Белль я тебе вернуть не могу, но поделиться с тобой ardeur’ом — в моей власти.
В мгновение ока лицо Огюстина осветилось желанием, нуждой такой острой, что она сверкнула в глазах, как сверкает в облаках молния. И тут же лицо стало спокойным, голода как не бывало — но мы его видели. В этот миг я перестала видеть комнату как парящий призрак, я оказалась в голове Жан-Клода, как была внутри него и Белль в предыдущем воспоминании.
Голос Огюстина был так же тщательно нейтрален, как его лицо, когда он сказал:
— Это дар, Жан-Клод. Я не прочь стать тебе другом. Друзья не считаются ценностью услуг.
Мы удивились, и мы слишком долго были с Белль Морт, чтобы этому поверить.
— Я бы отдал свое тело, чтобы получить то, что ты предлагаешь мне бесплатно, Огюстин.
— Потому я так и предлагаю. Да, я жажду снова быть с нею. Я не перестану любить ее до конца времен, но не всегда мне нравилась она или то, что она заставляла нас делать. — Лицо его омрачилось воспоминаниями, но он прогнал их и улыбнулся снова. — Я бы остался с ней навеки, делая все, что она скажет, ее добровольный раб, пусть даже я знал, что она — зло. Я был слишком… — он поискал слово, — …погружен в нее, чтобы даже желать себе спасения или спасения тем, кого порабощал для нее по ее желанию. Если бы она не прогнала меня, у меня бы никогда не хватило сил уйти.