Страница 32 из 33
— А с тобой, — (это в мою сторону), говорит Анна, — я после поговорю. Сейчас ты проводишь Ицхака домой, заодно и проветришься.
— Я вполне способен сам до дома дойти, — обиделся Соболь.
И тут же попытался спрятаться у меня за спиной от явно пролетевшего электрического заряда из глаз Анны.
А ведь он тоже лишнего принял, — дошло до меня. Ему-то уже под семьдесят, мне только все кажется, что он все такой же бодрый, а годы идут, здоровья не прибывает.
— Разрешите выполнять, командир? — спрашиваю наивежливейшим голосом, беря мертвой хваткой Ицхака за руку. Он покорно встал.
— Давай, — тоном ниже говорит она. — И не задерживайся…
— А вот, как насчет новой жизни, — говорит Ицхак уже за дверью, пытаясь прикурить очередную сигарету, — когда женишься?
— А это кому как, — отвечаю, прикрывая горящую спичку от ветра. — Одним поворот, другим нет. Если бы Анна меня гнала в какой-нибудь архитектурный или археологический, или пилила с утра до вечера, что мало денег приношу — тогда могла бы начаться новая жизнь. А так, встал я на рельсы и ту-ту, проезжая мимо подобрал будущую жену и поехали дальше вместе. Я ж ее не в Вашингтоне, который не город, а штат, обнаружил, а в собственном взводе.
— То есть могла быть и другая?
— Могла, не могла… Какая разница. Есть то, что есть. Не английская королева, но ничуть не хуже. Мне.
Слушай, у тебя, что, нога болит? Как-то странно идешь.
— Э, Цви, — отмахиваясь говорит он. — В моем возрасте, если встаешь с утра, и ничего не болит — значит, уже умер. Живи, пока живется, и радуйся. Когда тут, — он показал на бок, — или тут, — ткнул в живот, — начинает ныть старая дырка, всякие мелочи вроде головной боли и натертых ног сразу перестают волновать. Ты вот счастливчик, ничего всерьез не надо было штопать. Тебе еще долго не понять. Давно уже пенсионный возраст подошел. Пора начинать ходить по врачам. Пока я направлял, что делать, на такие мелочи, как возраст, окружающие внимания не обращали, а теперь на заводе меня уже и не особо спрашивают. Дорога ясна — расширяйся и старайся, чтобы конкуренты не догнали и в зад не вцепились. Уже нацелились за границей филиал открыть. Ты представляешь, кибуцники и имеют свой собственный завод, где одни наемные рабочие…
Палку, что ли завести, — задумчиво сказал он. — Налить свинца в ручку, и по рукам этих энтузиастов, которых интересуют только деньги.
— Ой, только не надо изображать бедного несчастного. Имеешь толпу внуков и кучу денег. Думаешь, не знаю, что вы собираетесь акции выпускать?
Добрый вечер. И тебе тоже…
В разрастающемся парке, через который мы шли, все скамейки были заняты местной молодежью. Каждый две минуты нас приветствовали и здоровались. Как вечер, они все дружно сползаются сюда и сидят чуть ли не до утра. Даже не пьют особо, разве что пиво. Рассказали бы мне в свое время, про здешние парки, ей-Богу, не поверил бы. Скамейки, мусорки и специальное место для мангала, чтобы мясо и шашлыки жарить. Еще и место для машины предусмотрено. Не видели они настоящих лесов.
— Внуки, говоришь? А нет ли у тебя корыстного интереса? — издевательским тоном спросил Ицхак.
— Да ладно тебе придуриваться, ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
— Да, знаю, — серьезно ответил он. — Ты такой страшно приземленный тип, который в свое время нашел себе в моем лице одновременно учителя и такого, — он прищелкнул пальцами, — доброго папашу.
— Это ты-то добрый? — изумился я. — Скотина старая, вечно с подколками и намеками. Хотя про папашу — это ты удачно попал. Всегда хотелось иметь знаменитого, и чтоб можно было ему пожаловаться, особенно в детстве. Наверное, это нормально, вот приходилось мне с детдомовскими говорить, так у них вообще заскок на этой почве. А, до меня только сейчас дошло. Это ж только с тобой я регулярно говорю по-русски. Вроде никогда ностальгия не мучила, но приятно.
— Значит, признаешь, — удовлетворенно сказал Ицхак. — Сам скотина изрядная, хотя еще и молодая, весь в меня. Весь отцовский набор, тобой перечисленный, имеется. Придется помянуть тебя в завещании. Приблизительно так: Мой сын просил упомянуть его в завещании. Исполняю свой долг — упоминаю…
А то, что ты не еврей — это в нашей традиции:
Приходит старый еврей в синагогу и говорит ребе:
— Ах, у меня большие проблемы!
— Что такое? — спрашивает ребе.
— Сын ударился в христианство, подскажите, что делать.
— Ай-я-яй! Это так плохо. Нужно спросить у Бога. Приходи завтра, — отвечает ребе. Завтра еврей снова пришел в синагогу:
— Ну, что сказал Бог?
— Ой, плохо дело. Он сказал, что у него те же проблемы.
И чего, собственно, ты так упорно подчеркивал всю жизнь, что русский. Мог ведь гораздо выше пойти. Сам понимаешь.
— А, — отмахнулся я. — Дело ведь не в этих правилах, хотя я свинину последнее время вообще не ем. Отвык от жирной пищи. Эти новомодные теории правильного питания, применяемые к своей семье доброй мамой… Знаешь, что такое еврейский свитер?
— То, что надевает еврейский ребенок, когда его маме холодно, — незамедлительно ответил Ицхак.
— Ты не отвлекайся, чем тебя наша вера не устраивает, если другой все равно не имеется?
— Тем, что, даже при облегченном армейском гиюре, надо пойти и сообщить, что верю в Бога. Детское воспитание не перешибешь. А военные впечатления — тем более. Если он есть, почему допустил все это — Гитлера, концлагеря, массовые расстрелы. Значит, его нет.
А если есть и дает нам свободу делать, что хотим — на кой черт ему молиться и просить, все равно ничем не поможет. Это любого Бога касается — и христианского, и еврейского, и мусульманского. А проблемы прочитать молитву над могилой раз в год или, тоже раз в год, в Судный день, не ездить на машине, у меня нет. Есть вещи, обязательные для всех. Это просто уважение к окружающим. Можно сачкануть, но зачем людей раздражать. Главное, чтобы они не учили тебя на постоянной основе, как правильно жить. Это я решаю сам.
— Да, — задумчиво сказал он через некоторое время. — А ведь не развил ты свою идею до конца.
— В смысле?
— Смотри. Представим себе, что наш мир не единственный. Ты совершил свой поворот и от нашего мира отделился еще один, где ты этого не сделал. Они очень похожи, но чем дальше, тем больше расходятся от начальной точки. Через много лет уже и сходства осталось мало. И таких миров очень много, ведь у каждого есть свой переломный момент. Особенно большая разница в мире, где Ленин в детстве в речке утонул или Гитлера французским снарядом в 1917 г накрыло. Там вообще миллионы людей продолжают жить и совершают свои повороты. И единственное место, где мы можем пересечься с нашим двойником — это сны. Знаешь, как иногда приснится что-нибудь, над чем давно бился, как у Менделеева или приходят навестить тебя старые товарищи, давно погибшие? Это потому что во сне ты случайно натыкаешься на них, живущих в других мирах.
— Нет, — подумав, ответил я. — Мне такая идея не нравится. Следующий шаг — желание жить в другом мире, где под твои желания все оформлено. Через годик взвоешь от скуки. Если ничего не происходит отличного от твоих желаний, к чему стремится и чего добиваться? Все придет само. Сиди себе на печке и дожидайся, пока в дверь постучат и на царство позовут…
Я это я, со своей прожитой жизнью, которая не самая лучшая, но уж точно не самая худшая. И мне не кажется хорошей мысль, что где-то существуют миры, где я погиб в 1943 году или ты помер от тифа в 20-м, даже если это замечательно с точки зрения глобальной истории. Переигрывать жизнь по новой мне совершенно не хочется. Наверное, я действительно очень приземленный и конкретный тип.
— Так чего тебе хочется на самом деле? Не подписывать контракт и уйти из армии, начав новую жизнь? А чем заниматься будешь? Разве что в политику податься.
— Если честно, мне бы хотелось, чтобы меня пригласил какой-нибудь Гондурас. С моим опытом и знанием политических рычагов, если над душой стоять не будут, я бы им такую армию слепил, что все соседи будут еще много лет трястись от страха при упоминании моего имени. И нечего улыбаться, сам знаю, что пустые мечты. Не все же время мне быть ответственным и правильным. Иногда хочется чего-то отмочить, чтобы все рты поразевали. Только не мальчик уже, чтобы героически ловить разных долбоебов…