Страница 19 из 33
Ну, приятно, конечно, послушать, какой я весь из себя замечательный. Но мне кажется, что ты упустил один очень существенный момент.
— Я-то нет, — с досадой сказал Роберт. — Вот только получив разрешение на интервью, я был прямо предупрежден о нежелательности, поднимать его. Хотя это такой интересный нюанс жизни и карьеры в еврейском государстве нееврея…
Чем отличается Израиль от сумасшедшего дома? Тем, что в сумасшедшем доме начальство нормальное. Паранойя твоих начальников переходит все разумные пределы. Еще в 1949 г Чарльз Вингейт абсолютно засветил тебя, вернувшись в родной Лондон.
— Он всегда был излишне эмоционален и неуживчив. Когда его вежливо попросили освободить место в связи с прекращением деятельности английской миссии при ЦАХАЛе, вполне мог излишне принять к сердцу, но прямо мы никогда не сталкивались, и не помню, чтобы кто-то мне говорил, что он про меня гадости рассказывал.
— Как раз ничего прямо отрицательного он и не говорил. Скорее, наоборот, хвалил. Но при этом выплеснул наружу все, что знал и слышал о твоем батальоне. Прозвучало, скорее, как реклама, но и фамилия и отдельные детали биографии опознать не составляла труда.
— Наверное, меня недаром сплавили в Корею. От греха подальше. Чтоб разные Далласы не впали в истерику. Вполне достаточно было одного министра обороны, выпрыгнувшего в окно. Так и вижу разоблачения в ваших газетах. В одних — коммунист, обманом пробравшийся на высшие посты в армии. В других — предатель и дезертир.
— Но ты же не можешь официально считаться дезертиром из Советской Армии?
— Конечно, нет. Я принимал присягу, спасибо Бен Гуриону, вставившему такой пункт в договор, Государству Израиль. У него явно был дальний прицел. Хоть и не люблю его за разные политические выкрутасы, но умный человек. Так что официально меня отправили в командировку в Эрец Исраэль, не дожидаясь конца войны. Зато я могу считаться невозвращенцем, что для советского гражданина тоже не сахар и причина приговора. Хотя, если честно, на той стороне должны прекрасно знать кто я такой. Могу спорить на что угодно.
— Но ты не знаешь точно?
— Я занимаюсь арабами. И мне этого достаточно. Проявлять излишнее любопытство в ведомстве вроде нашего не рекомендуется. Да мне и не интересно. Родных у меня там не осталось, а ностальгия по березкам совершенно не мучает. Так что есть у меня приговор или нет — возвращаться не собираюсь.
— Но ведь есть еще одна книга, — с намекающей усмешкой сообщил Роберт.
— Только не это! — панически вскричал я. — Не я этот капитан! После прочтения книги совершенно незнакомые люди удивленно сообщают, что вообще-то я должен быть ростом на полметра выше, шириной с книжный шкаф и кулаками размером с боксерскую грушу. А еще они очень удивляются, что я не желаю зажигать их сердца глаголом и почему-то разговариваю с явным акцентом. Не я это! Никогда не был в партизанах и никогда не устраивал гладиаторские бои с пленными арабскими бандитами на ножах. Я, в этом смысле, чистый профессионал. Никаких дурацких зрелищ. Пуля в голову и очередной покойник отбывает на встречу с Аллахом. Ты, кстати, знаешь, что его там ждет?
На входе в рай его спрашивают архангелы, мол, что хочешь?
Он им отвечает: — Мне бы на Мохаммеда посмотреть…
Ему отвечают: — Тогда тебе вверх по лестнице.
Вот ползёт он по лестнице. Добирается до большой площадки и видит там мирно беседующих Моисея и Иисуса. Они его спрашивают, мол, тебе чего.
А он в ответ: — Мне бы на Мохаммеда посмотреть…
Моисей и Иисус ему: — Тебе выше по лестнице надо…
Полез он дальше и вылезает на огромную поляну, а там сидит Бог.
Увидел его Бог и говорит ему: — Ты был правоверным и добропорядочным человеком, строго соблюдал все мои законы, проси что угодно!..
А мусульманин в ответ: — Да мне ничего не нужно, вот только хотя бы одним глазком на Мохаммеда посмотреть…
Бог ему: — Да нет проблем… Мохаммед! Два кофе!
Хороший анекдот, — без улыбки сказал Томсон. — Но вернемся к книге.
Я обречено застонал.
— В 1957 г типография «Дафус Бари» выпустила книгу Анны Ардити «Мой батальон». Она почему-то попала в разряд приключенческих для юношества, хотя, с моей точки зрения, там слишком много натуралистических подробностей. Вряд ли подросткам так уж необходимо знать, как встать, чтобы кровь из перерезанного горла часового не попала на одежду диверсанта, или подробности резни в деревне Джифна. Серьезно бьет по мозгам не подготовленного к таким вещам читателя. Но книга, безусловно, яркая и открыла для Израиля новое направление. Такое реалистично-патриотичное. Ничего похожего до нее не было. Эти истории людей из разных стран, рассказанные от первого лица, для которых на первом месте стоит братство по оружию и желание не пропустить врага любой ценой. «Каждый убитый враг на этой стороне никогда не придет на ту». Звучит как лозунг.
— Она хотела вначале назвать ее «Граница». Название в издательстве зарезали. Сказали, что кто-то уже написал с таким названием. Вот только не надо понимать все буквально. Это художественная литература и там нет ни одного полного аналога живого человека. Меня уже достали, рассматривая как того Капитана. Не я это! Там намешано с трех человек.
— Ну, тогда расскажи, правда ли эти слухи?
— Это про то, что сначала писалась документальная история батальона? Правда. Книгу зарезала военная цензура, как зарежет половину нашего разговора. Слишком там много было вещей, о которых говорить нельзя.
— Я не понимаю, — удивленно сказал он. — Что такого секретного в историях 12–15 летней давности?
— Ну как тебе объяснить… Пример… Вот есть там момент, когда снайпер ждет когда появится цель. Напарник говорит: «Готовность!». Дверь открывается, пуля сносит голову человеку, стоящему на пороге.
— И что?
— Да ничего, — с досадой сказал я. — Вроде хороший журналист, а простейших вещей не понимаешь. Кто-то подал сигнал наблюдателю, что цель сейчас выйдет. А в доме были только свои. Если назвать настоящее место, время и имена, даже что-то одно — такого прямого указания вполне достаточно, чтобы подавшего сигнал из-под земли достали и на кол посадили. Это я не фигурально. Были случаи.
Мы всегда работали по конкретным целям и с наводкой от разведки. Слишком мало времени прошло, многие люди живы и могут продолжать работать с нами, АМАНом — военной разведкой или Мосадом — политической. В открытую продажу такие книги выпускать нельзя. Я ей сразу сказал, как только увидел начало. Поэтому и вышел «Мой батальон». Анна уже не могла остановиться, ей хотелось вылить все это на бумагу. Там нет ни одного настоящего имени, кроме погибших. И ни одной настоящей биографии. Это, — с нажимом сказал я, — художественная книга об армии. И там нет ура-патриотизма, что мне нравится. Показана очень неприятная работа. В грязи и на жаре, с бесконечными тренировками, пока падаешь и отключаешься. И все с одной целью — убить врага и уйти живым.
— Даже Немой?
— Я ведь сказал — ни одного настоящего, кроме погибших.
А Немой… Он прошел Минское гетто, где погибла вся его семья, партизанский отряд, и попал в Легион. Просто он был как машина. Немой функционировал, пока имелась цель. Цель уничтожена — он выключается до появления следующей. Он был самый настоящий сумасшедший, только не одна врачебная комиссия бы такого не написала в заключении. Потому что он не был таким молчуном, как в книге. Когда была необходимость, вполне мог нормально разговаривать и не проявлял ни какой патологии. Только это случалось крайне редко.
Еврейский Легион не такой уж большой был. Несколько десятков тысяч человек, не считая погибших. Если ты не знал кого-то, спроси товарища — он расскажет. Водилось это за Немым еще с войны. Как эсэсовец попадется, он прямо на месте стрелял из пистолета, потом говоря — «Я им точно в голову стреляю, чтобы не мучились». Что там у него было за спиной, никто не знал, но явно что-то малоприятное. Среди прошедших лагеря и насмотревшихся на массовые казни немцами гражданского населения, когда сжигали людей деревнями и расстреливали сотнями, многие мечтали о мести. Но это был уже совсем крайний случай, когда он не мог думать ни о чем другом.