Обсидиановая бабочка

– Тогда прекрати этот радиоспектакль и скажи попросту, что там случилось.

Он вздохнул, и впервые в жизни я услышала в его голосе усталость.

– Десятеро пропавших без вести. Двенадцать достоверно мертвых.

– Блин, – сказала я. – Почему я ничего в новостях не слышала?

– Публикации дали «желтые» газеты. Наверное, заголовок был вроде «Бермудский треугольник в пустыне». Двенадцать погибших – это три семьи. Соседи их нашли только сегодня.

– Давно наступила смерть? – спросила я.

– Давно. Одна семья мертва уже недели две.

– Господи, как же никто не хватился их раньше?

– За последние десять лет сменилось почти все население Санта-Фе. Новых людей к нам приехало немерено. И еще полно калифорнийцев, которые держат здесь летние домики. Местные зовут приезжих «калифорникаторы».

– Остроумно, – заметила я. – А Тед Форрестер – местный?

– Да, он живет недалеко от города.

Меня проняла дрожь любопытства – с ног до волос на голове. Эдуард был человек необычайно таинственный. Я о нем на самом деле ничего не знала.

– Это значит, что я узнаю, где ты живешь?

– Ты остановишься у Теда Форрестера, – ответил он.

– Но ведь это ты Тед, Эдуард. И я буду жить у тебя в доме?

Он чуть помолчал, потом сказал:

– Да.

Вдруг вся эта поездка показалась мне куда заманчивей. Увидеть дом Эдуарда, заглянуть в его личную жизнь – если только она есть. Что может быть лучше?

Только одно меня беспокоило.

– Ты сказал, что жертвами были семьи. Дети тоже?

– Странно, но нет, – ответил он.

– Слава богу за маленькую милость!

– У тебя всегда была к детишкам слабость, – сказал Эдуард.

– А тебя в самом деле не трогает вид мертвых детей?

– Нет, – ответил он.

Секунду или две я только слушала его дыхание. Я знала, что Эдуарда ничто не трогает. Ничто не волнует. Но дети… все мои знакомые копы терпеть не могут осмотра места преступления, если жертва – ребенок. Это затрагивает за живое что-то глубоко личное. Даже тем, у кого нет детей, трудно. И то, что Эдуарду оно по барабану, было не по барабану мне.

– А меня трогает.

– Я знаю один из твоих основных недостатков. – В его голосе звучала едва уловимая нотка юмора.

– Одно то, что ты социопат, а я нет, вызывает во мне величайшую гордость.

– Тебе, Анита, вовсе не обязательно быть социопатом, чтобы прикрыть мне спину. Мне просто нужен стрелок, а ты – стрелок. При необходимости ты убиваешь так же легко, как я.

Я не стала спорить, потому что не могла. И решила сосредоточиться на свершившемся преступлении, а не на собственном моральном смятении.

– Итак, Санта-Фе – город с большим и проходным населением.

– Не то чтобы проходным, – сказал Эдуард, – но мобильным, весьма мобильным. Очень много туристов, и большинство живут здесь по шесть месяцев в году.

– Значит, никто не знает своих соседей, – сказала я, – и не будет волноваться, если несколько дней никого из них не увидит.

– Вот именно.

Голос Эдуарда был ровен, пуст, но в нем угадывалась какая-то струйка утомленности, а сквозь нее просачивалась еще какая-то интонация.

– Ты думаешь, что есть еще тела, которых пока не нашли, – сказала я, а не спросила.

Он секунду помолчал, потом спросил:

– Ты так решила по моему голосу?

– Ага.

– Боюсь, что мне это не нравится. Ты слишком хорошо умеешь меня читать.

– Извини, постараюсь смирить свою интуицию.

– Не трудись. Интуиция – это одна из вещей, которые так долго сохраняют тебе жизнь.

– Это у тебя шуточки насчет женской интуиции?

– Нет. Это я хочу сказать, что ты действуешь от живота, от эмоций, а не от головы. Это и сила твоя, и слабость.

– Слишком мягкосердечна?

– Бывает. А бывает, ты внутри такая же мертвая, как я.

Услышав от него такую характеристику, я почти испугалась. Даже не того, что он включил меня в свою компанию, а того, что он знает: в нем что-то умерло.

– И ты никогда не тоскуешь по утраченному? – спросила я. За всю историю нашего общения этот мой вопрос был наиболее близок к тому, что можно назвать личным.

– Нет. А ты?

Я на минуту задумалась, хотела было автоматически произнести «а я – да», но остановилась. Между нами всегда должна быть правда.

– Думаю, что и я нет.

Он издал какой-то тихий звук, почти что смех.

– Вот это наша девушка!

Я была и польщена, и как-то непонятно разозлилась, что он назвал меня «наша девушка». Когда не знаешь, как себя вести, займись работой.

– Что там за монстр, Эдуард? – спросила я.

– Понятия не имею.

Вот тут я запнулась. Эдуард за противоестественными негодяями охотится дольше меня. Он знает монстров почти так же хорошо, как я, и мотается по всему свету, убивая их, а потому на собственном опыте знает то, о чем я только читала.

– Что значит – понятия не имеешь?

– Я никогда не видел, чтобы кто-то или что-то убивало таким образом, Анита.

Никогда раньше я не слышала этого глубоко скрытого чувства – страха. Эдуард, которого вампы и оборотни прозвали Смерть, боялся. Очень плохой признак.

– Эдуард, ты потрясен. Это на тебя не похоже.

– Погоди, пока увидишь жертв. Я сохранил для тебя фотографии и с других мест преступления, но последнее оставил нетронутым – тоже для тебя.

– А как это ты сумел заставить местных копов натянуть желтую ленту вокруг места преступления, да еще не снимать ее и дожидаться меня, лапушки?

– Местные копы Теда любят. Рубаха-парень – старина Тед. И если он им сказал, что от тебя может быть польза, они верят.

– Тед Форрестер – это ты. И ты никак не рубаха-парень.

– Это не я, это Тед, – ответил он пустым голосом.

– Твоя тайная личность, – сказала я.

– Ага.

– Ладно, я прилечу сегодня в Санта-Фе после обеда или рано вечером.

– Лучше давай в Альбукерк, я тебя встречу в аэропорту. Только позвони и скажи, в котором часу.

– Я могу машину арендовать.

– Я все равно буду в Альбукерке по другим делам. Нет проблем.

– Что ты от меня утаиваешь? – спросила я.

– Я? Утаиваю?

В его деланном изумлении слышалась веселая нотка.

– Ты вообще таинственная личность и любишь держать секреты. Это дает тебе ощущение власти.

– Правда? – спросил он с интересом.

– Правда.

Он тихо засмеялся.

– Может, и дает. Закажи себе билет и позвони мне, когда прилетает твой рейс. А сейчас мне пора.

Он понизил голос, будто в комнату кто-то вошел.

Я не спросила, зачем торопиться. Десятеро пропавших без вести, двенадцать достоверно мертвых. Торопиться надо. Я не спросила, будет ли он ждать моего звонка. Эдуард, никогда ничего не боящийся, испуган. Будет ждать как миленький.

2

Оказалось, что единственный рейс, на который еще остались билеты, вылетал в полдень, так что у меня было около пяти часов, чтобы поспать и мчаться в аэропорт. И еще я пропустила занятия по кенпо – это такой вид карате, который я месяца полтора назад начала изучать. И с удовольствием предпочла бы очутиться в зале, а не в самолете. Терпеть не могу летать, и последнее время мне это приходилось делать чертовски много. Привычка притупила ужас, но фобия все равно осталась. Противно сидеть в самолете, который ведет кто-то, кого я вообще не знаю и лично не проверила на наркотики. Я вообще не слишком склонна доверять кому бы то ни было.

Авиакомпании тоже доверчивостью не отличаются. Провезти на самолете скрытое оружие – это бочка геморроя. Сначала мне пришлось прослушать двухчасовой курс федерации гражданской авиации о правилах провоза скрытого оружия в самолете. И получить свидетельство, что я этот курс прослушала, – без него меня не пустили бы на борт. Еще у меня было письмо, сообщающее, что я нахожусь при исполнении официального задания, для которого мне необходимо иметь при себе ствол. Сержант Рудольф (Дольф) Сторр из Региональной Группы Расследования Противоестественных Событий сделал мне факс на бланке группы с потрясающим понтом. Мне нужно было что-то от настоящего полицейского, чтобы легитимизировать мой статус. Если бы я действительно летела по делу полиции, даже если бы Дольф не участвовал в нем прямо, он бы дал мне все что нужно, как обычно и делал. А если Эдуард попросил бы меня помочь ему в неофициальном (читай – незаконном) деле, я бы к Дольфу и не сунулась. Олицетворенный Закон и Порядок не слишком обожал Эдуарда, он же Тед Форрестер. Слишком часто Тед оказывался там, где на земле валялись трупы. И потому Дольф ему не особо доверял.