Страница 144 из 145
– Говорят, тиф.
– Идите в самый конец, там за забором – тифозное отделение. Но туда не пускают…
В самом конце больничного городка Стрешнев увидел забор, и за ним длинное здание из красного кирпича. В ворота только что въехала машина с дровами, и они оставались открытыми. Стрешнев проскользнул; и не по дороге, а напрямик по темной тропинке в снегу, зашагал к зданию.
Когда он завернул за угол, от крыльца, от главного входа, санитар в белом халате отвозил крытую продолговатую коляску на высоких тонких колесах. У Стрешнева кольнуло сердце, он даже остановился и проводил глазами идущего сзади коляски санитара, пока тот не скрылся за забором…
Затем он взошел по лесенке на крыльцо, отдышался у двери, позвонил.
Открылось окошечко. Выглянула пожилая женщина в белой косынке.
– Вам кого?
– О товарище справиться пришел.
– Как же вас пустили?
– Есть разрешение от главного врача… Я из Москвы.
– Вон как… О ком же вы хотите узнать?
– Цандер Фридрих Артурович у вас лежит?
– Цандер? Это что, из санатория?
– Да, да.
– Светловолосый такой… еще на непонятном языке бредил?
– Да, да, он…
– А вы кем доводитесь ему?
– Товарищ, друг, вместе учились…
– Скончался… Скончался на рассвете… Только сейчас повезли в морг…
Стрешнев отшатнулся, словно его ударили в грудь. Постоял в раздумье и, сняв шапку, побрел сам не зная куда…
6
Многие люди науки к зрелому возрасту обычно «обрастают» печатными трудами, учениками, учеными званиями, солидными должностями и живут в почете и славе.
Когда такой «ученый муж» умирает, о нем пишут в газетах, устраивают пышные похороны, говорят трогательные речи, перечисляя «научные вклады» усопшего.
Иногда эти «вклады» в науку умирают вместе со своим создателем или продолжают «жить» в «справочниках» и «перечнях».
Но бывают скромные труженики науки, скромно и незаметно делают большое дело, отдаваясь ему и живя им. Их не балуют ни почестями, ни наградами, о них не пишут, не говорят, их почти не замечают… И лишь потом, когда эти люди уходят из жизни, вдруг выясняется, что кто-то из них и был тем большим ученым, которому следовало поставить памятник.
Когда умер Цандер – в Осоавиахиме растерялись… Вроде бы его прах следовало перевезти в Москву и похоронить с почестями. Многие сознавали, что Цандер этого заслуживал… Но получилось так, что при жизни ему забыли или не успели присвоить заслуженно полагавшиеся звания. Он не был ни академиком, ни профессором, ни доктором, ни кандидатом наук. Он был просто инженером и занимал скромнейшую должность – бригадира. «Как быть? Написать, что он сделал ракету, – так ракета еще не запущена. Ракетоплан, так он еще не взлетел… Труды? Огромное количество ценнейших научных трудов! Так они еще не опубликованы… Награды? Наград у него не было… разве только грамота Осоавиахима за «Ударную работу»…
Осоавиахим послал своих представителей в Кисловодск, и Цандера скромно похоронили на городском кладбище…
7
Закон инерции, так много значащий для полетов в безвоздушном пространстве, действует и на земле, в самой обыденной обстановке.
Как поезд, вдруг лишившийся машиниста и пара, продолжает свое движение вперед, так и бригада ГИРДа, потеряв Цандера, продолжала начатое дело. Гирдовцы были вооружены не только идеей, выстраданной Цандером, но и его расчетами и чертежами. И сами гирдовцы теперь уже не были новичками в ракетном деле: они выросли в смелых экспериментаторов, они сработались и являлись силой, способной сделать многое…
Погоревав, поплакав о гибели своего учителя и наставника, они с ожесточением взялись за завершение большой и трудной работы.
Прошло полгода, но Стрешнев не мог смириться с мыслью о потере друга. Однако он по-прежнему верил в дело Цандера, в ракеты, в их будущее и всячески поддерживал увлечение сына. Правда, был против того, чтоб Слава начинал свой путь в ГИРДе.
– Ты должен вначале получить образование, а потом строить ракеты, – внушал он сыну.
Такого же мнения придерживались оба деда и все домашние. Слава под натиском родных в августе успешно сдал экзамены в Бауманский институт.
В институте от старших студентов Слава узнал, что еще в августе гирдовцы запустили в небо первую ракету.
С этой вестью он поспешил к отцу.
– Запустили ракету? – не поверил отец.
– Да, так говорят…
– Именно гирдовцы?
– Да, они.
– Не может быть… Мне бы позвонили…
– Так говорят старшекурсники. Они не станут врать…
Стрешнев достал затрепанную книжечку, стал ее листать:
– Кажется, у меня были телефоны Дубосекова и Листова… Да, Листов есть, но служебный… а вот и Дубосеков…
Стрешнев подошел к аппарату, назвал нужпый номер, попросил позвать Дубосекова. Ждал долго, нетерпеливо пощипывал бородку. Но вот в трубке что-то зашипело, и послышался знакомый голос.
– Это ты, Степан?
– Я, я, Андрей Сергеич, сразу вас узнал.
– Ну, что у вас, Степан? Говорят, запустили ракету?
– Это не мы, это бригада Тихонравова.
– Как? Ракету с двигателем на жидком топливе?
– Да, Андрей Сергеич… запустили. И удачно!
– Взлетела она?
– Взлетела! Даже, говорят, высоко… но по устройству она вроде бы не такая, как у Цандера.
– Пороховая, что ли?
– Нет, не пороховая, жидкостная… Но на твердом бензине, который вмазывали прямо в камеру сгорания.
– А кислород был?
– Кислород подавался, как и в нашей.
– Все равно это здорово! Поздравляю! А у вас как дела? Когда же поднимите ракету Цандера?
– Уж скоро, Андрей Сергеич, ведем опробование отдельных агрегатов… Я вам позвоню – вместе поедем испытывать.
– Спасибо, Степан. Ты обязательно позвони…
– Непременно! – послышалось в ответ.
8
В этом году, как и в прошлом, ноябрь оказался морозным и снежным.
Стрешнев, еще накануне отпросившись на работе, 25 числа встал раньше обычного, долго отыскивал в кладовке старые валенки и дубленые полушубки, теплые рукавицы.
К восьми часам они со Славиком позавтракали и, облачась во все теплое, выехали на Виндавский вокзал. К девятичасовому истринскому поезду, как предупредил Дубосеков, должны были приехать гирдовцы и привезти с собой ракету…
Потолкавшись на вокзале и никого не увидев, оба вышли на площадь.
Грузовики не подходили, а уж до поезда оставалось не более 20 минут.
Вдруг с передней площадки остановившегося вблизи трамвая несколько человек в кожаных пальто с меховыми воротниками сняли что-то длинное, завернутое в брезент.
– Славик, это она! – шепнул Стрешнев. – Я узнал гирдовцев Королева и Листова.
– Ракета?
– Да. Беги за билетами, а я посмотрю, в какой вагон они сядут.
Славик убежал…
Ракету пронесли через вокзал на первую платформу. Ее сопровождали человек восемь гирдовцев в теплых пальто, в треухах и кожаных шлемах.
Стрешнев, выйдя на платформу следом, видел, что ракету внесли в четвертый вагон…
Скоро прибежал Славик с билетами. Стрешневы сели в тот же вагон, в другую дверь.
Гирдовцы расселись в первом отсеке, положив ракету на пол, как кладут лыжи. Стрешнев, присмотревшись внимательно, увидел, что Дубосекова среди них не было. «Очевидно, Степан уехал раньше. И, может, не один… Наверное, готовят пусковой станок…»
Славик протянул газеты.
– Вот, папа, почитай, захватил в киоске.
– Спасибо!
Стрешнев еще раз взглянул на группу гирдовцев, гулко хохотавших в первом отсеке, и развернул газету…
– Нахабино! – крикнул простуженным голосом проводник.
Гирдовцы дружно встали, подняли ракету. Стрешневы, поспешив, спустились первыми и вошли в маленькую деревянную станцию, стали у окна.