Страница 4 из 81
– Мне? – вскинулся я. – Забудь, Хирам.
– И все-таки я никак не пойму, почему это тебе дали визу, а нам нет, – все скулил Эйхман.
– Да потому, разумеется, что он помогает этому жиду и доктору Зиксу, – высказался Хаген. – Еврей, видно, и организовал его поездку.
– Может, и так, – откликнулся я. – А может, вы, парни, просто не слишком-то здорово справляетесь с работой. Будь вы половчее, так придумали бы для прикрытия чего получше этой байки, будто вы оба работаете для нацистской газеты. Да мало того что нацистской, так вдобавок еще конфискованной у прежних владельцев, евреев. Выбрали бы чего поскромнее. – Я улыбнулся Эйхману. – Скажем, назвались бы торговцами бензином.
До Хагена юмор дошел. Но Эйхман был все еще слишком расстроен и не уловил, что над ним насмехаются.
– Франц Рейхерт! – осенило его. – Из Германского агентства новостей. Я могу позвонить ему в Иерусалим. Думаю, он знает, как связаться с Файвелем Полкесом. Но вот как нам все-таки связаться с Хадж Амином, ума не приложу. – Он вздохнул. – Что же теперь делать-то?
Я пожал плечами:
– А что бы вы стали делать сейчас? Сегодня. Если б все-таки получили свою тридцатидневную визу?
– Ну, – Эйхман тоже пожал плечами, – посетили бы германскую колонию франкмасонов в Сароне. Поднялись на гору Кармель. Взглянули на еврейские фермерские поселения в долине Джезрил.
– Тогда мой вам совет – вперед! Посетите и поднимитесь. И позвоните Рейхерту. Объясните ситуацию и возвращайтесь на корабль. Завтра он отплывает в Египет, так ведь? Значит, как прибудете туда, отправляйтесь в британское посольство в Каире и подайте заявление на новую визу.
– Он прав, – поддержал меня Хаген. – Именно так нам и следует поступить.
– Мы можем подать заявление еще раз! – закричал Эйхман. – Конечно же! Получим визу в Каире и снова приедем сюда, по суше.
– В точности как дети Израиля, – прибавил я.
Коляска выехала с узких грязных улиц старого города в новый город Тель-Авив и набрала скорость, катясь по дороге пошире. Напротив башни с часами и арабских кофеен стоял Англо-Палестинский банк, где мне полагалось встретиться с управляющим и отдать ему рекомендательные письма от Бегельмана и из банка Вассермана и конечно же горбатый сундучок, который Бегельман поручил мне вывезти из Германии. Что в нем – я понятия не имел, но, судя по тяжести, вряд ли коллекция марок. Тянуть с визитом в банк не стоило, я ничего не выигрывал. Не в таком городе, как Яффа, наводненном враждебно настроенными арабами (хотя, возможно, они принимают нас за евреев, а к ним местное палестинское население особой любви не испытывает). Поэтому я велел кучеру остановиться и с сундучком под мышкой и письмом в кармане вылез, оставив Эйхмана и Хагена ехать дальше в отель с остальным моим багажом.
Управляющим банком оказался англичанин по имени Квинтон. Руки у него были коротковаты для пиджака, а светлые волосы до того тонкие, что казалось, их нет вовсе. Курносый нос в россыпи веснушек и улыбка молодого бульдога. Познакомившись с ним, я невольно представил себе сурового папашу Квинтона с длинной линейкой в руке, заставлявшего сына зубрить немецкий. Учитель, надо думать, из него был отличный, потому что молодой мистер Квинтон говорил на превосходном немецком, разбавляя речь эмоциональными междометиями, точно декламируя «Гибель Магдебурга» Гете.
Квинтон провел меня к себе в кабинет. Там на стене висела крикетная бита и несколько снимков команд. Под потолком медленно крутился вентилятор, гоняя горячий воздух. За окном открывался великолепный вид на Магометанское кладбище и Средиземное море за ним. Часы на башне невдалеке пробили час, и муэдзин с мечети по другую сторону Хауэрд-стрит призвал правоверных на молитву. Да, далековато меня занесло от Берлина.
Управляющий вскрыл конверты ножом – надеюсь, для разрезания бумаги – в форме маленького ятагана.
– Правда, что евреям в Германии не разрешается исполнять Бетховена и Моцарта? – поинтересовался он.
– Музыку этих композиторов им запрещено исполнять на еврейских концертах, – ответил я. – Но не просите меня, мистер Квинтон, объяснить почему, я не в состоянии. По-моему, вся наша страна попросту рехнулась.
– А вы бы попробовали пожить тут! Евреи и арабы готовы глотки друг другу перегрызть. А мы – посередке. Ситуация невыносимая. Евреи ненавидят британцев, потому что те не позволяют, чтобы все желающие приезжали на жительство в Палестину. А арабы ненавидят нас, потому что мы вообще разрешаем евреям приезжать сюда. В данный момент нам везет: друг друга они ненавидят сильнее, чем нас. Но в один прекрасный день вся страна ринется на англичан, нам придется уехать, и тут станет еще хуже. Попомните мои слова, герр Гюнтер.
За разговором Квинтон читал письма и сортировал бумаги: какие-то листы были чистыми, но с подписью. Наконец он принялся объяснять, что делает:
– Это письма-аккредитации. И образцы подписей для новых банковских счетов. Один из них станет общим счетом для вас и доктора Зикса. Все верно?
Я нахмурился: мне не особенно нравилась идея делить что-то с начальником отдела по еврейскому вопросу в СД.
– Ну, не знаю…
– С этого счета вы должны снять деньги для аренды собственности тут, в Яффе, – сказал он. – А также свой гонорар и на расходы. Остаток будет выплачен доктору Зиксу по предъявлении банковской книжки, которую я дам вам для передачи ему, и паспорта. Пожалуйста, объясните ему все как следует. Банк настаивает, чтобы владелец банковской книжки имел при себе также и паспорт. Только тогда ему будут выданы деньги. Это ясно?
Я кивнул.
– А можно взглянуть на ваш, герр Гюнтер?
Я протянул ему паспорт.
– Снять офис в Яффе вам поможет Соломон Рабинович, – заметил он, пролистывая мой документ и переписывая номер, – польский еврей, но человек разумный и очень предприимчивый. Такого больше в этой безумной стране и не найдешь. У него контора на улице Монтефиоре в Тель-Авиве, примерно в полумиле отсюда. Я дам вам его адрес. Само собой, в арабском квартале ваш клиент не захочет снимать помещение. Это означало бы напрашиваться на неприятности.
Он вернул мне паспорт и кивнул на сундучок Бегельмана:
– Как я понимаю, это ценности вашего клиента, которые он желает хранить в нашем сейфе в ожидании его прибытия в страну?
Я опять кивнул.
– В одном из этих писем дается опись содержимого сундука, – сказал он. – Желаете проверить ценности по описи, прежде чем передавать нам?
– Нет.
Обойдя стол, Квинтон забрал сундучок.
– Господи, а тяжеленный! Подождите тут, пожалуйста, я распоряжусь выписать для вас банковскую книжку. Желаете чаю? Лимонада, может быть?
– Чаю, – попросил я. – Чай будет очень кстати.
Завершив дела в банке, я отправился в отель. Оказалось, что Хаген и Эйхман уже ушли. Так что, приняв прохладную ванну, я поехал в Тель-Авив, встретился с Рабиновичем и попросил его подыскать подходящее помещение для Пауля Бегельмана.
Своих спутников из СД я увидел только за завтраком на следующее утро. Слегка помятые, они спустились, жаждая выпить черного кофе. Накануне они устроили себе разгульную ночку в клубе где-то в старом городе.
– Перебрали араки, – прошептал Эйхман. – Это местная выпивка такая. Виноградное вино со вкусом конопли. Старайся не пить, если удастся.
Улыбнувшись, я закурил и отогнал дым, заметив, что его замутило.
– Сумели связаться с Рейхертом?
– Да. Он тоже был с нами вчера. Но с Полкесом – нет. Так что он может появиться тут, разыскивая нас. Ты не возражаешь встретиться с ним буквально на несколько минут и объяснить ситуацию?
– Какую ситуацию?
– Что планы у нас переменились. Мы все-таки не сумеем сюда вернуться. Рейхерт думает, что нам вряд ли повезет и в Каире получить визу.
– Сожалею, – вздохнул я. Хотя вовсе не сожалел.
– Передай ему, что мы уехали в Каир, – продолжил Эйхман, – и остановимся там в отеле «Националь». Попроси, пусть приедет к нам на встречу.
– Ну, не знаю, – протянул я. – Неохота мне ввязываться в ваши дела.