Страница 47 из 62
Глава 24
ТЮРЬМА
Тюрьма Маунтджой,
Дублин, Ирландия, 1867год
Рыбные потроха. Десятый день подряд. Конор поморщился при виде мерзкого слизистого месива в оловянной миске, которое ему полагалось съесть. Он больше не мог это есть. Даже просто смотреть на это не мог. Вспомнив про бедняжку Меган и отбросы на рыбном рынке в Дерри, он с воплем ненависти схватил миску закованными в кандалы руками и швырнул ее в дюжего охранника, стоявшего перед ним.
Переутомление. Ему необходим сон. Но спать ему не позволяют. Они водят и водят его по тюремному двору час за часом, и охранники меняются через определенные промежутки времени. Если же он замедляет шаг, они толкают его своими дубинками. Если он спотыкается и падает, его тут же ставят на ноги. Если закрывает глаза, ему льют ледяную воду на голову. Но он все равно смеется им в лицо, когда они спрашивают его о ружьях.
Порка. Они сдирают мясо с его спины, и он вопит от ужасной боли. Он мечтает о том, чтобы раны загноились и чтобы он умер, но они призывают доктора для спасения его жалкой жизни – чтобы он мог выдать им тайники с оружием. Ненависть. Он постоянно вспоминает о матери, молившей сохранить ее дом, вспоминает о своих сестрах, умирающих на улице от голода, и о своем брате, забитом палками до смерти. Он думает обо всех других ирландцах, заключенных в британские goals за государственные преступления против правительства, которое они, ирландцы, не признавали. Он думает обо всем этом, и ненависть словно превращается в огненный шар у него в груди.
Он потерял счет дням. Ему начали слышаться голоса. Мускулистое тело, благодаря которому он стал чемпионом боксерских поединков в пабах, превратилось в костлявый остов. Но он все еще не сломлен.
В какой-то из дней они доставили его к начальнику тюрьмы. Начальник некоторое время молча смотрел на него, потом повернулся к камину и вытащил из огня железный прут, с усмешкой взглянул на Конора и проговорил:
– Сейчас мы с вами побеседуем. И я уверен, вам будет, что мне рассказать. – Тюремщик все ближе подносил к нему раскаленный прут.
Не отводя глаз от прута, Конор прошептал:
– Да, верно, мне нужно кое-что сказать.
– Нужно? – Тюремщик понимающе кивнул. – Я так и думал.
Тут Конор плюнул, и его плевок угодил прямо в щеку начальника тюрьмы.
– Вот и весь наш разговор, гребаный британский ублюдок! Так что не трать зря время. Убей меня прямо сейчас.
Тюремщик стер со щеки плевок, затем подул на раскаленный кончик прута, и тот из оранжевого превратился в белый. Медленно покачав головой, он сказал:
– Нет, Пэдди, мы вовсе не собираемся убивать тебя. Мы просто собираемся сделать так, чтобы ты пожалел, что не умер.
Глава 25
Девочки были ужасно возбуждены, и их долго не удавалось уложить в постель. Во время обратной поездки домой, за ужином и за игрой в шашки они болтали без умолку и очень радовались тому, что все сложилось так чудесно, что мистер Конор и мама поженились. Конор же терпеливо сносил их внимание и не проявлял ни малейших признаков раздражения. Однако Оливия заметила: всякий раз, когда девочки заводили разговор о том, что он останется тут «навсегда», Конор поджимал губы и хмурился.
В конце концов, Оливия все же уложила их в постель, и они, слава Богу, уснули почти сразу. Когда она вернулась вниз, Конор все еще сидел в библиотеке. Подняв голову от книги, которую держал в руках, он спросил:
– Девочки уснули?
– Да, к счастью. А я уже думала, они никогда не уснут.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Это была их первая брачная ночь. Наконец Конор, нарушив молчание, в нерешительности пробормотал: – Иди наверх, Оливия.
Он отсылает ее. Или, может быть, просто намекает, что ей пора заняться нужными приготовлениями? Она ничего не могла прочесть на его бесстрастном лице.
– Да, конечно, – кивнула она. – Ты погасишь лампы, прежде чем поднимешься наверх?
Оливия взяла с собой наверх кувшин с водой и помылась. Потом долго, вспоминая, как Конор смотрел на нее, когда говорил, что она красивая, расчесывала волосы. Надела свою самую красивую батистовую ночную рубашку, застегнула перламутровые пуговки и тотчас же вспомнила, как он раздевал ее в гостиничном номере в Монро. Откинув одеяло, она села на краешек постели, взбила подушки и стала ждать. Но Конор не шел.
Оливия принялась расхаживать по спальне. Потом со вздохом погасила лампу, скользнула под простыни и стала напряженно прислушиваться. Часы на ночном столике отсчитывали минуту за минутой, а Конор все не появлялся.
Наконец, не выдержав, она поднялась, накинула на плечи шаль и направилась к лестнице. Спустившись вниз, обнаружила, что лампы погашены. В доме было темно и тихо.
Конора она нашла на заднем крыльце. Он вынес сюда стул из кухни и сидел, глядя на луну, низко висевшую в ночном небе. В руке он держал бутылку. Обернувшись, он окинул ее взглядом и пожал плечами. Затем сделал глоток из своей бутылки и насмешливо пробормотал:
– Замечательно… Я называю это капелькой craythu.[19] Хотя рука, державшая бутылку, не дрожала, а язык у него не заплетался, Оливия сразу поняла, что он не в себе. Ей тотчас же вспомнился отец с бутылкой бурбона, вспомнился его глупый пьяный смех. Придерживая шаль дрожащей рукой, она пробормотала:
– Конор, ты пьян.
– Да, так и есть. – Он поднял перед собой бутылку и в задумчивости посмотрел на нее. – Я соблюдаю древнюю ирландскую традицию. Каждый уважающий себя ирландец напивается в свою первую брачную ночь. Ты этого не знала?
«Первая брачная ночь». Он произнес эти слова с таким отвращением, что она невольно содрогнулась. И с ужасом подумала о ночах, которые ждали ее в будущем.
– Slainte,[20] – сказал Конор и сделал очередной глоток. Перед ней снова возник призрак отца.
– Я не желаю иметь спиртное в моем доме, – проговорила Оливия.
Конор пристально взглянул на нее.
– Вы, наверное, хотели сказать «в нашем доме», миссис Браниган?
Она с трудом перевела дыхание и заявила:
– Я не желаю иметь спиртное в нашем доме.
– Но я не в доме, а снаружи, – возразил он с ухмылкой.
– Не придирайся к словам, Конор. А что, если девочки увидят тебя в таком состоянии? Что они подумают?
При упоминании о девочках Конор изменился в лице. Со вздохом откинувшись на спинку стула, он пробормотал:
– Тогда они, наверное, перестанут видеть во мне героя. – Герой! О Господи, если бы они только знали!.. Он вдруг засмеялся и снова глотнул виски.
– Знаешь, Оливия, когда-то я действительно был героем. Парни так считали, потому что я был гостем Короны, потому что у меня были шрамы на спине от британской плетки, потому что британские ублюдки заставляли меня опускаться на четвереньки – только так я мог получить еду. Да, тогда я был героем, а теперь…
Оливия в ужасе прижала ладонь к губам.
– Конор, не надо, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо…
– Не хочешь слушать? Не хочешь, чтобы я напивался? Боюсь, слишком поздно. Я пьян почти в стельку, дорогая.
– Не терзай себя, Конор.
– Не стоит беспокоиться. Меня слишком долго терзали, и мне уже ничто не может повредить. – Он опять поднес к губам бутылку.
Не в силах больше выносить это зрелище, Оливия покинула мужа, оставив его наедине с ирландским виски и воспоминаниями. Лежа в постели, она думала о мужчине, за которого сегодня вышла замуж. Прежде ей казалось, что ее любовь сможет залечить его душевные раны, но теперь ее одолевали сомнения. «Как же помочь ему, как помочь?» – спрашивала она себя.
Оливия долго лежала без сна в своей постели. Какое-то время она еще надеялась, что Конор придет к ней, но он, конечно же, не пришел.
19
живая вода (ирл.).
20
Ваше здоровье (гэльск.).