Страница 8 из 11
Росита.
Дядя. А если бы я срезал ее двумя часами позже, она была бы уже белая.
Росита.
Дядя. Но сейчас она сохранила жар своей юности.
Тетя. Выпей со мной, дружок. Сегодня – можно.
Общее оживление. Третья девица садится к роялю и играет польку. Росита смотрит на розу. Первая и Вторая девицы танцуют с барышнями Айола и поют:
Тетя и Дядя танцуют. Росита подходит ко Второй Айоле и Второй девице, приглашает Вторую девицу и танцует с ней. Первая Айола хлопает в ладоши, глядя на стариков. Няня входит и тоже хлопает в ладоши.
Действие третье
Комната с низким потолком; окна, прикрытые зелеными жалюзи, выходят в сад. На сцене тихо. Часы бьют шесть. Через сцену идет Няня, она несет чемодан и большую коробку. Прошло десять лет. Появляется Тетя и садится на низенькое кресло в центре сцены. Молчание. Входит Няня.
Няня. Шесть часов…
Тетя. Где наша девочка?
Няня. Она наверху, в мезонине. А вы где были?
Тетя. Выносила из оранжереи последние цветы.
Няня. Я ее с утра не видала.
Тетя. С тех пор как умер муж, дом наш совсем опустел, он кажется вдвое больше, нам всем приходится искать друг друга. Иногда ночью, когда я кашляю, я слышу эхо, как будто бы в церкви.
Няня. Да, правда ваша, дом стал чересчур велик.
Тетя. И еще… если бы он был жив, такой чистый, добрый, такой умный… (Почти плачет.)
Няня (напевает). А-ля-ля-ля-ля! Нет, сеньора, плакать не надо. Он уже шесть лет как умер, и я не хочу вас видеть такой, как в первые дни. Хватит, поплакали! Держитесь, сеньора! Пусть у нас выглянет солнышко! Пусть он ждет нас там еще много лет, возится со своими розами.
Тетя (встает). Я очень старая, няня. И деньги скоро, выйдут.
Няня. Что-нибудь останется. Я тоже старуха!
Тетя. Мне бы твои годы!
Няня. Ненамного я вас моложе, только я работала и потому такая здоровая, а у вас от этого кресла скрючило ноги.
Тетя. Что же, по-твоему, я не работала?
Няня. Кончиками пальцев, все с нитками, со стебельками да с вареньями. А я работала коленями, ногтями, спиной.
Тетя. Значит, вести дом – не работа?
Няня. Мыть полы куда труднее.
Тетя. Я не хочу спорить.
Няня. А почему же не поспорить? Так и время пройдет. Ну-ка. Отвечайте! Что-то мы совсем онемели. Раньше все крик у нас был. То одно, то другое, то где сливки, то почему не гладишь…
Тетя. Я уж не та… День – суп, другой день хлебца поем, стаканчик воды, четки в кармане – так и ждала бы смерти. Но когда я думаю о Росите…
Няня. Вот наше горе.
Тетя (загораясь). Когда я думаю, как с ней поступили, как ее страшно обманули, думаю о низости человека, которого больше не хочу называть родственником, мне хочется стать молодой, чтобы сесть на пароход, и приехать в Тукуман, и схватить кнут…
Няня (перебивает ее). Тесак схватить, и отрубить ему голову, и разбить еще ее камнем, и руку ему отрезать, которой он клялся и писал свои письма.
Тетя. Да, да. Чтобы заплатил кровью за то, что стоило крови, хотя это все – моя кровь…
Няня…и развеять пепел по морю…
Тетя…и потом воскресить его, и привести к Росите, и вздохнуть наконец, что все у нас кончилось с честью.
Няня. Теперь видите, что я была права.
Тетя. Вижу.
Няня. Он искал богачку… Нашел – и женился. Ну, что бы сказать вовремя! Кому она теперь нужна? Ее время прошло. Сеньора, а не можем мы послать ему отравленное письмо, чтобы он его открыл и умер?
Тетя. Подумать только, восемь лет он женат и до прошлого месяца не писал мне правды, низкий человек. Я замечала по письмам, что-то было не так… Представитель этот все не ехал. Не хватало духу сказать… Ну, а потом он решился. Конечно, когда умер отец! А наша бедняжка…
Няня. Тш-ш-ш!
Тетя. Возьми оба кувшина.
Входит Росита в светло-розовом платье по моде 1910 года, волосы уложены крупными локонами. Она очень постарела.
Няня. Росита!
Росита. Что вы делаете?
Няня. Ворчим понемногу. А ты куда?
Росита. Я в теплицу. Унесли горшки?
Тетя. Там еще несколько штук осталось.
Росита уходит. Обе женщины утирают слезы.
Няня. Так вот – и все? Вы руки сложили, и я тоже? И собрались умирать? И нет на него управы? И нету сил, чтобы стереть его в порошок?
Тетя. Замолчи, не надо.
Няня. Не могу я терпеть такое. У меня и так сердце мечется, как загнанный пес. Когда я мужа похоронила, я сильно горевала, а все-таки рада была – нет, не рада, – просто чувство такое, что вот не меня хоронят. Когда я дочку похоронила, – слушаете? – у меня как будто все внутри растоптали, но ведь мертвые – мертвые и есть. Они умерли, мы поплачем, дверь закроем, а сами-то живы. А вот это, с моей Роситой, оно – хуже. Любит, а любить-то и некого; плачет, и не знает по ком; вздыхает, а он того не стоит. Это как свежая рана, и кровь сочится, и никого нет, никого на свете, кто бы принес корпии, или бинтов, или холодного снега.
Тетя. Что же мне делать, как ты думаешь?
Няня. Что тут сделаешь? Будем жить, как жили.
Тетя. Когда старишься, все от тебя отворачиваются.
Няня. Пока у меня руки есть, вы нужды не узнаете.
Тетя (молчит; потом очень тихо, как будто стыдясь). Няня, я не могу теперь платить тебе жалованье. Тебе придется от нас уйти.
Няня. У-ух! Какой ветер подул к нам в окно! У-ух! Глохну я, что ли? Чего ж мне так хочется петь? Как ребятам после ученья!
Слышатся детские голоса.
Слышите, хозяйка? Хозяйка моя, самая что ни на есть хозяйка. (Обнимает Тетю.)
Тетя. Послушай…
Няня. Пойти постряпать… Натушу вам рыбы полную кастрюлю и приправлю укропом.
Тетя. Слушай!
Няня. И воздушный пирог! Воздушный пирог вам сделаю – снежную гору – и украшу цветными карамельками.
Тетя. Ты послушай…
Няня (кричит). Я свое сказала. А вот и дон Мартин! Дон Мартин, заходите! Ну-ка! Развлеките немножко нашу сеньору! (Быстро выходит.)
Опираясь на костыль, входит дон Мартин, старик с рыжеватыми волосами; одна нога у него короче другой. Он полон благородства, держится с большим достоинством, но во всем его облике есть что-то печальное.
Тетя. Я так рада вас видеть.
Мартин. Когда вы переезжаете?
Тетя. Сегодня.
Мартин. Что поделаешь!
Тетя. В новом доме все не так. Правда, там из окон хороший вид, и есть дворик, в нем растут два фиговых дерева, можно будет цветы развести.
Мартин. Здесь у вас лучше.
Садятся.
Тетя. А вы как живете?
Мартин. Обычной моей жизнью. Я только что провел урок словесности. Это был сущий ад. Я взял исключительно благодарную тему: «Понятие и определение гармонии». Но этих детей ничто не интересует. И что за дети! Меня они хоть немного щадят – видят, что я никуда не гожусь, ну, воткнут иногда булавку в кресло или прицепят куколку на спину. Но с моими коллегами они проделывают поистине ужасные вещи. Это все сыновья богатых людей, и, поскольку за их обучение платят, наказывать их нельзя. Так нам обычно говорит директор. Вчера они заключили между собой пари, носит ли корсет бедный сеньор Канито, наш новый преподаватель географии. Дело в том, что у него удивительно прямая спина, даже несколько отогнуты назад плечи. И вот, когда он находился один на школьном дворе, ученики старших классов и пансионеры пришли туда, обнажили его до пояса, привязали к одной из колонн галереи и вылили на него с балкона кувшин воды.