Фабрика грез Unlimited

Уже на подлете к парку у меня загорелись ботинки. Пары гликоля заполняли штанины комбинезона, обжигая мне ноги и грозя на корню испечь мои яйца. Слева и справа замелькали верхушки деревьев. Затем шасси начало срубать ветки вязов; черные кроны взрывались стаями вспугнутых скворцов. Штурвал вырвался из моих рук. Река бросилась мне в лицо, я отчаянно закричал, и тут же зацепившаяся хвостом за сучья, разваливающаяся на куски машина врезалась в воду. Кабина мгновенно заполнилась паром, горячие брызги хлестали меня по лицу. Привязные ремни врезались мне в грудь, моя голова ударилась о дверцу, но все это без малейшего ощущения боли, словно мое тело принадлежало не мне, а кому-то иному.

И все же я абсолютно уверен, что ни на секунду не потерял сознания. Самолет сразу же начал тонуть. Пока я пытался отстегнуться, боролся с непривычной пряжкой, черная вода заполнила кабину и жадно взвихрилась вокруг моей груди. Я понимал, что через несколько секунд захлебнусь.

И в этот момент меня посетило видение.

Глава 3

Видение

Самолет лежал, безвольно распластавшись на воде. Над ушедшим в воду мотором поднималось облако пара, ветер потихоньку относил его к берегу. Нос самолета наклонился вперед, и река безразлично плескалась о растрескавшееся лобовое стекло прямо у меня перед лицом. Я расстегнул наконец пряжку и начал уже открывать дверцу, когда все мое внимание переключилось на необычную сцену.

Я словно смотрел на огромную яркую картину, подсвеченную как со стороны беспокойной воды, так и сквозь толщу холста. Поражала невероятная четкость всех деталей. Прямо передо мной, за косо уходящей вверх лужайкой, стоял большой, дерево с камнем, тюдоровский особняк. Люди, наблюдавшие за моими действиями, были похожи на фигуры, изображенные художником на пейзаже, для оживления. Они не двигались, словно завороженные горящим самолетом, который вырвался из ясного послеполуденного неба и упал в воду, чуть не прямо к их ногам.

Хотя мне не приходилось бывать в этом городке – Шеппертоне, судя по тому, что там находилась киностудия, – я был уверен, что узнаю их в лицо и что они киноактеры, отдыхающие между съемками. На переднем плане находилась молоденькая брюнетка в белом лабораторном халате. Она стояла на спускающейся от особняка лужайке и вроде бы играла с тремя маленькими детьми. Дети, двое мальчиков и девочка, сидели на качелях, тесно прижавшись друг к другу, как обезьянки на жердочке, и неуверенно улыбались какой-то забаве, придуманной для них женщиной. Они краешком глаза посматривали на меня; казалось, что они меня знают и давно дожидаются, когда же я плюхнусь на своем самолете в воду для их удовольствия. У младшего из мальчиков были ортопедические протезы; он время от времени опускал взгляд на свои тяжелые ноги и посвистывал, словно подбивал их взбрыкнуть. Второй мальчик – плотный широкоскулый дебил – что-то шептал девочке, очаровательной крошке с бледным личиком и застенчивыми глазами.

Над ними, в одном из верхних окон особняка, стояла симпатичная средних лет женщина с опустошенным вдовьим лицом – мать, как предположил я, девушки в белом халате. Одной рукой она отодвигала гобеленовую штору, в другой держала позабытую сигарету и словно опасалась, не утащит ли неистовство моего появления и ее вслед за мною на дно. Она окликала бородатого мужчину лет шестидесяти, который находился на узкой полоске песчаного пляжа, отделявшей лужайку от реки. Археолог или кто-то вроде, он сидел в окружении мольберта, большой ивовой корзины и лотков для образцов; его крепкое, но излишне грузное тело едва помещалось на маленьком брезентовом стульчике. Хотя рубашка мужчины насквозь промокла от воды, выплеснутой на него при падении моего самолета, он напряженно высматривал на песке некий заинтересовавший его предмет.

Последним из семи очевидцев был мужчина лет тридцати, раздетый до купальных трусов, который стоял на конце железного причала, вдававшегося в реку чуть подальше особняка, напротив одной из прибрежных гостиниц. Он красил люльку миниатюрного чертова колеса – одного из аттракционов детской развлекательной площадки, построенной на этом обветшалом эдвардианском причале. Соломенный блондин с эффектной мускулатурой киношного атлета, он оглядывался на меня через плечо, спокойно и без малейшего удивления.

Вода, проникавшая через отверстия приборной панели, достигала уже мне до груди. Я ждал, что кто-нибудь из этих людей придет мне на помощь, однако они стояли совершенно пассивно, как актеры, ждущие режиссерских указаний. Над особняком, над прибрежными гостиницами и причалом с аттракционами дрожало странное тревожное сияние, словно за микросекунду до катастрофы. Я был почти уверен, что на этот тихий городок только что упал гигантский лайнер – или сейчас упадет атомная бомба.

За растресканным лобовым стеклом бурлила темная, с клочьями пены вода. В последний момент я увидел, как археолог поднялся со стула и протянул в мою сторону сильные, с закатанными рукавами руки, словно осознав наконец свою передо мной ответственность, пытаясь волевым усилием извлечь меня из тонущего самолета.

Правое крыло совсем ушло под воду; увлекаемая течением «Сессна» сильно накренилась. Я вырвался из привязных ремней, открыл неподатливую дверцу и вылез из почти уже затопленной кабины на подкос левого крыла. Затем я перебрался на крышу кабины и встал там во весь рост в рваном, обгоревшем летном комбинезоне; еще секунда – и самолет окончательно ушел под воду, унося в ее глубины мои недавние мечты и надежды.

Глава 4

Покушение на мою жизнь

Я лежал в тени особняка на мокрой траве. Женщина в белом халате отгоняла от меня напиравших со всех сторон людей.

– Доктор Мириам!

– Я и сама прекрасно вижу, что он ожил! Отойдите!

Она откинула с глаз прядь растрепанных волос и опустилась на колени; сильная, нервная рука лежала на моей груди, ежесекундно готовая вкачать в сердце ускользающую жизнь.

– Боже… да с вами, похоже, ничего и не случилось.

Властность окрика, которым женщина осадила зевак, не могла скрыть ее растерянности; казалось, она все еще не совсем уверена, что я жив. За ней стояла та самая женщина, которую я видел недавно в окне; глядя на ее ошеломленное лицо, можно было подумать, что это ей, а не мне удалось чудом пережить аварию. Ее шелковая блузка и жемчужное ожерелье были измазаны машинным маслом, в левой руке дымилась все та же сигарета – тавро, готовое заклеймить до нитки промокшего, распластавшегося на траве авиатора. Правая ее рука потянулась вниз и сердито встряхнула меня за плечо.

– Кто вы такой?

– Миссис Сент-Клауд! Мадам, ему же больно!

Человек в шоферской униформе пытался урезонить женщину, но она вцепилась в меня намертво, словно я украл у нее нечто ценное.

– Мама! – Молодая докторша стряхнула ее руку с моего плеча. – Ему и без тебя хватит развлечений! Принеси из дома мой саквояж.

Окружающие неохотно расступились, открыв моим глазам простор безмятежного неба. Тревожный свет исчез, и чертово колесо вращалось на фоне ватных облаков, как благодушная мандала. В моем теле не ощущалось ни боли, ни даже слабости, а только нечто, странным образом похожее на старость, словно после бесконечно долгого путешествия. Я тронул свою попечительницу за руку, желая предупредить ее о катастрофе, нависшей над этим крошечным городком, но не знал, с чего начать.

Она ободряюще потрепала меня по щеке; судя по всему, драматический характер моего появления на сцене произвел на нее сильное впечатление. Глядя на эту в конец смешавшуюся женщину, я чувствовал огромную благодарность. Мне хотелось гладить ее кожу, приложить губы к ее груди. На какой-то момент мне почти показалось, что я – давний ее поклонник, а вся эта история с самолетом – не более чем несколько экстравагантный способ предложить ей свою руку и сердце.