Страница 30 из 42
— Это тебе, — протянул он небольшой заплечный мешок и тёплый стёганый халат. — Ночью в горах холодно.
Да, старый Ширин Ака умел быть великодушным!
Вслед за проводником Масуд петлял между отрогов, поднимаясь всё выше в горы. Из ущелья, где глухо рычала река, наползала чернота, одну за другой слизывая серые скалы. Наконец они выбрались на маленькую полку — нишу под нависшим утёсом, от которой вдоль отвесной стены уходил узенький, в две ступени, карниз.
— Пережди здесь до утра, а потом иди вон на ту гору со срезанной вершиной. За ней уже Афганистан… Да поможет тебе аллах! — чуть помедлив, добавил проводник и, прежде чем Масуд успел произнести хоть слово, растворился среди камней.
Человеку, знающему, как внушением и попеременным напряжением мышц согревать себя, весной замёрзнуть ночью в горах трудно. Но Масуд окоченел к утру изрядно. Поэтому, когда солнце зажгло яркие фонарики на самых высоких пиках, он прежде всего занялся зарядкой: лёжа на спине, до тех пор сгибал и разгибал ноги и руки, пока не почувствовал, что они вновь налились упругой силой и послушны ему. Потом позавтракал обнаруженным в мешке вяленым мясом с лепёшками, запивая холодным чаем.
Сизая дымка ещё скрывала ущелье, но здесь, на высоте, солнце и утренний ветерок согнали с камней ночную изморозь. Можно было выходить.
Масуд долго примерялся, прежде чем ступить на карниз. Широко раскинув руки и прижимаясь всем телом к гладкому камню, он боком, шаг за шагом, продвигался вперёд. Занятия по скалолазанию, которые входили в программу обучения в лагерях душманов, пригодились. Карниз стал шире, а затем перешёл в удобную тропу, нахоженную за века в горном лабиринте.
Неожиданно Масуд обнаружил, что Машкоб, сначала маячивший впереди, а потом сбоку, оказался за спиной. Значит, граница позади, он дома! От радости захотелось петь, кричать, целовать родную землю. Правда, это была ещё не земля, а камни да скалы, но всё равно они согревали душу.
Вскоре начался спуск. Появились альпийские травы, пестревшие пучеглазыми ромашками. Затем потянулись заросли алычи и кизила, стали попадаться чудом пробившиеся в расщелинах скал тутовые деревья. В долины пришла весна. Он представил, как пахнет цветущий миндаль, стоят в белом наряде яблони, парит по утрам земля, в которой омачи уже провели первые борозды. Страшно подумать, что сюда, в эту возрождающуюся жизнь, может вторгнуться смерть, если вовремя не обезвредить тех, кто придёт из-за перевала!
Эта мысль словно подстегнула Масуда. Он почти бежал, огибая красноватый утёс, и едва не споткнулся от неожиданности, когда впереди открылась зелёная долина с круглым холмом посредине. К подошве жалось небольшое селение, окружённое толстыми стенами с крепостными башенками. На верхушке грозно застыло мрачное здание из тёсаных глыб с прорезями маленьких окон-бойниц. Его полукольцом охватывали зелёные бронетранспортёры. «Там наши!» — обрадовался Масуд, даже не заметив, что мысленно назвал «нашими» подразделения афганской армии, кафиров, сражаться с которыми, не ведая жалости и сомнений, клялся когда-то святым именем пророка.
У окопов боевого охранения его остановил часовой. Масуд попросил отвести к командиру. Тут же появился молоденький солдат и, ни о чём не расспрашивая, кивнул в сторону замка на холме.
В большом пустом зале, куда провели Масуда, на раскладном походном стуле сидел офицер с воспалёнными от бессонницы глазами и тяжёлыми крестьянскими руками. В тени у стены пристроился огромный бритоголовый мужчина.
— Я — командир батальона. Что вы хотите нам сообщить? — сразу же спросил офицер, насторожённо буравя Масуда глазами.
— Я пришёл из-за перевала, из Пакистана… — начал Масуд и запнулся, хотя выучил наизусть то, что намеревался сказать. Заранее приготовленные слова разом вылетели из головы. — У меня очень важное сообщение. Отправьте меня поскорее в ХАД… — только и смог выдавить он из себя. Хотя инструктора в лагерях повстанцев рассказывали всяческие ужасы об этом учреждении, он решил обратиться именно в службу безопасности. — Я очень прошу поверить мне, — умоляюще добавил Масуд, с горечью подумав, что его жалкий лепет едва ли убедит этих суровых людей.
— Мы вам верим и сделаем, как вы просите. Но вы всё-таки можете сказать нам, о чём идёт речь? Я — начальник уездного царандоя, так что не бойтесь, никакого зла вам здесь не причинят, — вмешался бритоголовый.
Что ж, они правы. Нужно решаться. Не вдаваясь в детали, Масуд сообщил о готовящейся душманами операции.
— Да, дело действительно чрезвычайно важное, — озабоченно заходил по залу начальник царандоя, что-то, видимо, рассчитывая и прикидывая. Потом досадливо махнул рукой. — Нет, так ничего не получится. Можешь дать мне БТР? — навис он над столом командира батальона. — Сопровождать буду сам.
— Бери.
После этого время и расстояния будто по мановению палочки волшебника сжались до предела. Поднимая рыжий хвост пыли, бронетранспортёр домчал их до полевого аэродрома, где уже ждал вертолёт. При взлёте Масуд успел увидеть зелёный ковёр полей и похожие на клочки сиреневого тумана отроги гор. Потом всё закрыли облака. Занятый своими мыслями, он очнулся лишь тогда, когда винтокрылая машина замерла на бетонных плитах кабульского аэродрома. В воздухе стоял гул моторов. То и дело садились и взлетали грузные транспортники. Стремительно, как трассирующие пули, уносились в небо реактивные истребители. Катили во всех направлениях автомашины. Возле вертолёта остановился старенький «форд», водитель которого приветственно замахал царандоевцу.
Как только Масуд с сопровождающим уселись на заднее сиденье, машина рванулась с места. Шторки на окнах были опущены, так что он даже не представлял, в какой район города направляются. Они подъехали к обычному особняку за глухим забором. Ворота открыл паренёк в чалме и халате. Странное дело: именно эта обыденность успокоила Масуда, когда его ввели в просторный кабинет, где за большим письменным столом сидел худощавый мужчина лет сорока в пиджаке и при галстуке.
— Масуд Шавладар. Прошёл обучение в лагерях повстанцев в Пакистане. Последнее время служил в охране Сабкатуллы Моджаддади. Когда мне стало известно о готовящемся главарями душманов страшном преступлении, я перешёл границу и добровольно сдался вашим солдатам, чтобы предупредить о нём. — чётко, по-военному отрапортовал он, вытянувшись по стойке смирно.
— Не так быстро и не так официально, — улыбнулся мужчина — рафик Сарвар, как узнал он позже. — Да вы не бойтесь, садитесь и расскажите всё не торопясь, — указал он на стоявший у приставного столика стул. — Сейчас вам с дороги принесут чая.
От чая Масуд отказался, лишь попросил стакан воды. Ему показалось непростительной роскошью тратить время на пустяки, когда надвигается такая беда. Однако в самом начале рафик Сарвар жестом остановил его и, подняв трубку одного из телефонов, коротко пригласил: «Зайдите ко мне». После чего стал с любопытством разглядывать Масуда. В этом безмолвном допросе не было ничего угрожающего, скорее благожелательный интерес, как случается, когда встречают давно не виденного знакомого.
В кабинет стремительно вошёл подтянутый военный с золотыми перекрещивающимися мечами и звездой майора на красных погонах и присел за стол рядом со штатским.
— Повторите всё сначала, — попросил тот.
Судя по далеко переместившимся по стене солнечным зайчикам, рассказ Масуда занял не менее трёх часов. За это время лишь военный один раз прервал его вопросом, знает ли он, когда и где будет осуществляться переброска. Выслушав ответ — Масуд специально подчеркнул, что это только его предположения, — майор досадливо постучал кулаком по столу, но ничего не сказал.
Зато потом вопросы посыпались градом, так что он едва успевал отвечать. Однако, когда он замолкал, собираясь с мыслями, или вообще не зная, что сказать, никто не сердился и не кричал на него. Если бы это происходило там, за перевалом, его бы уже не раз били в подвале, а затем отливали водой, подумал Масуд. Здесь, судя по всему, «силовая обработка» была не принята. К концу он так устал, что с трудом ворочал языком. Правда, ободряло одно обстоятельство: оба — и начальник в штатском, и майор — скорее не допрашивали, а расспрашивали, не скрывая своих чувств, будь то сожаление, удивление или осуждение.