Чумные псы

Разразившись яростным лаем, Шустрик бросился вниз по тропе. Овцы немедленно пустились наутек. Одна кинулась вбок, вниз по склону холма, а другая — обратно по тропе. Даже кинувшись преследовать ее, Шустрик не упустил строгого предупреждения, которое пронзило его нос, лапы и уши, произнесенное окружавшими его призрачными товарищами по охоте: «Первая овца убежала вниз по склону холма, потому что ты слишком быстро выскочил на нее и излишне перепугал. Не торопись, держи вторую на тропе».

Шустрик остановился, рыча и отрывисто лая. Он уловил цокот копыт и плеск их по мелкой луже, звук сыплющихся камней и затем услышал, как Раф вонзил свои зубы в горло овцы, словно в его, Шустрика, собственное тело. Возня и звуки борьбы в скалах, толчки и брыканье… Шустрик побежал на эти раздающиеся во мраке звуки. Там, впереди, была кровь, дымящаяся кровь, какое-то глухое фырканье на земле, клокочущее дыхание и тяжелое бьющееся тело, груда кровавой шерсти, трескучие, задыхающиеся звуки. Где же? Вот она, вот! Раф под ней, кровь, дерьмо и запах овцы, бьющейся в страхе и агонии. Шустрик вцепился зубами ей в голову, видел ее оскаленные зубы и круглые глаза, затем отыскал открытую рану на горле и стал рвать ее зубами. И вдруг сильная струя крови ударила ему в морду. Выпустив изо рта мясо и овечью шерсть, он отпрянул, затем пришел в себя и вновь бросился на овцу, ощутив на этот раз слабые, а затем и вовсе затихшие толчки крови. Грузный Раф, черный и лохматый, весь в крови, с трудом выполз из-под овцы. Шустрик стал вылизывать его и вместе со вкусом овечьей крови ощутил вкус крови собачьей. На левом боку у Рафа оказалась глубокая царапина, и одна передняя лапа сильно кровоточила. Он ринулся вперед, толкнув Шустрика всем своим телом.

— Рви! Рви ее! — повторял он, не в силах унять возбуждение.

Вспоров брюхо овцы, собаки вытаскивали внутренности на камни, вгрызались в грудную клетку, дрались из-за печени, рвали на куски мокрое сердце. Затем Раф вцепился в окорок, покуда не отгрыз его совсем, сожрал все мясо и шкуру, после чего улегся, сжимая в зубах окровавленную берцовую кость. По всему телу у них разлилось тепло и спокойствие — спокойствие в этой ночной тьме, которой другие боялись и в которой цепенели от страха их жертвы.

— Мы им покажем, чей это холм! — бормотал Шустрик, оставляя на камнях свои метки.

Раф, свернувшийся калачиком на окровавленных камнях, словно в корзинке, приоткрыл один глаз и спросил:

— Кому это мы покажем?

— Если сюда притащатся те овчарки, Раф, мы разорвем их на куски, правда же? Разорвем! В крошку разотрем, как печенье! «Что это такое? — спросят. — Боже мой! Да это кусочек собаки, которая вела себя так грубо!» Раф, я очень грубый, острозубый, толстогубый, ха-ха-ха!

Раф, с превеликим трудом осознающий, что с ними и впрямь произошла великая перемена, встал и принялся расхаживать туда-сюда, принюхиваясь, время от времени вскидывая голову, чтобы понюхать ветер.

Туман в Озерном Крае имеет свойство спускаться столь же быстро, сколь быстро грачи заполоняют все небо за один какой-нибудь погожий вечер, так что подчас любитель прогулок по этим холмам не успевает взглянуть на компас, чтобы определить направление. Туман начинает клубиться вокруг заблудившегося в этих ледяных горах человека, и в конце концов даже горные озера он принимает по ошибке за некие движущиеся, плывущие в сплошной пелене ориентиры на этом глухом бездорожье, где лощины ведут в бездну. А с другой стороны, однажды спустившись, туман этот может неожиданно подняться, открывая взору местность с тою же быстротой, с которой рвут почтовый конверт, полный дурных новостей.

Сначала Шустрик увидел звезды — яркий Денеб в зените, мрачно мерцающий в дальнем далеке Арктур. Они пришли сюда в тумане, а теперь, казалось, в одно мгновение это матовое, звуконепроницаемое одеяло исчезло, уступая напору ветра, пахнущего морскими водорослями и соленым песком. Пораженный быстротой этой перемены, Раф инстинктивно заполз в укрытие, словно понимая, что при полной луне ему опасно показываться подле места, где они совершили убийство.

А находились Раф с Шустриком чуть ниже Леверской кручи, которую они теперь и увидели, — крутой с обеих сторон водораздел, такой высокий, что овцы редко перебирались из одной лощины в другую, а если и случалось такое, то овец таких бывало не больше полудюжины, пастухи различали чужих овец по меткам и обменивались ими при встречах на Вольном Утесе. Раф с Шустриком как раз перевалили гребень и находились со стороны Даннердейла. С юга нависал мрачный восточный склон утеса Могучего, рассеченная лощиной бездна, где погибли многие и многие скалолазы, включая знаменитых кашмирских ветеранов. На северо-западе возвышалась плоская вершина Серого Монаха, а прямо под ней лежала горная долина, известная у пастухов Ситуэйта как Бездорожье, — горная местность, являющаяся водосбором Ситуэйтского озера. Легкий ветерок рябил гладь горного озера, которое местами поблескивало, начиная от мелкого болотистого устья впадающей речки до глубокой воды возле выпуклой кривой плотины. Увиденное с расстояния около мили, это место показалось теперь спокойным даже опасливому Рафу: то ли Сцилла и Харибда спали, то ли эти легендарные сталкивающиеся скалы все еще не очнулись от своей полуденной дремы. На милю в округе псы не видели никакого движения, не считая бегущей воды в ручьях, да еще двух давешних овчарок, хорошо видимых с высоты этого голого уступа, устланного остатками кровавого пиршества, которое учинили ночью Раф с Шустриком. Невдомек было этим овчаркам, что теперь им следует опасаться кровавой и хитроумной силы, которая угрожает им, бегающим без опаски на открытом месте, нисколько не скрываясь. Все воодушевление Шустрика вспыхнуло и погасло, словно спичка. Он сел, скребя лапой свою залепленную пластырем голову и поглядывая вниз на вересковую пустошь.

— Мы птички на газоне, Раф, мухи на стекле. Луна выйдет и прогонит нас.

— Того гляди, человек придет, — произнес Раф, подумав. — Давешние овцы, которых мы видели днем, принадлежали человеку. Стало быть, и эта, наверное, тоже. А у человека, небось, ружье есть, если овчарки не врут.

— Тот самый человек?

— Или другой. Какая разница? Надо уходить отсюда.

— Куда нам уходить?

— Не знаю. Сам видишь, они кругом понаставили свои баки… Вон там внизу еще один.

— Ну что ты, Раф, ты же знаешь, что белохалатники ночью не приходят. А тут у нас всегда будет время скрыться, убежать куда-нибудь до солнца, то есть до ружья.

— Скрыться? — спросил Раф и тяжело вздохнул, от его теплого дыхания пошел густой пар. — Может, они вообще сейчас смотрят на нас.

— Это как же?

— А вот у них, похоже, есть такая штука, которая делает вещь близкой, когда они находятся от нее далеко. Может, они следят за нами прямо оттуда.

— Что за глупости, Раф! Я знаю, что они умеют исчезать, дышать огнем, делать свет и многое другое в том же роде, но того, что ты говоришь, они никак не умеют. Не давай ты волю своему воображению.

Раф широко зевнул и облизнулся, Шустрик видел застрявшие в зубах у Рафа кусочки овечьего мяса.

— Как бы то ни было, мы можем спуститься в эту долину, равно как и в любую другую. Если только я смогу, — сказал Раф.

— Если сможешь?

— Я еле стою. Мне пришлось висеть на зубах, покуда эта скотина молотила меня обо что ни попадя. В следующий раз сам попробуй. Так что придется мне плестись еле-еле.

И они стали спускаться с холма. Раф то и дело спотыкался о камни, ковыляя на трех лапах. Шустрик мог идти вдвое быстрее и теперь беспокойно бегал туда-сюда, суя нос под камни и бросая взгляды через пустынную долину. Шум далекого ручья донесся до его ушей прерывистым, то нарастающим, то гаснущим звуком, на горизонте гребень Монаха, казалось, колеблется из стороны в сторону, словно установленный недостаточно прочно, и потому он поддается движению воздуха, а возможно, как подумал Шустрик, у него самого началось легкое головокружение оттого, что он постоянно вглядывается в освещенную луной тьму. Однако когда они наконец спустились на мокрый мох долины, это наваждение у Шустрика прошло. Лапы его погружались в мягкую болотистую землю с многочисленными трещинами, залитыми водой, и он уговаривал Рафа идти все дальше, а куда, собственно, он и сам толком не знал. Теперь они уже не видели озера, и очертания окружающих их вершин изменились, превратившись в горбатые тени на фоне ночного неба. Раф остановился попить и шумно лакал воду, затем улегся на куче тростника.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.