Усмирители

Гунтер приближался, держа револьвер стволом вниз, не ожидая серьезных неприятностей; намереваясь, по-видимому, отвесить нам по дружелюбному пинку - дабы лежали смирно. Приблизился. Гейл отчаянно, пронзительно завизжала. Должно быть, уже от настоящего, искреннего ужаса.

По счастью. Гунтер был всего-навсего шелудивым любителем. Он, конечно же обернулся и - я так думаю, - осклабился в ликующей ухмылке. Мгновение спустя Ромеро стоял на связанных ногах и, словно кенгуру, прыгал к нашему ковбою.

Револьвер поднялся, но Джим и не подумал останавливаться. Отважный субъект, ничего не скажешь, но созерцать представление было недосуг. Следовало вскакивать самому. Что я и сделал - не без труда.

Грохнул выстрел. Я выпрямился и взмахнул ремнем, который, спасибо Маку, насчитывал не менее полутора погонных ярдов длины. Говорю "спасибо", потому что, как правило, этими пряжками пользуются на манер кастета. Но из них и боевые цепы, сиречь кистени, могут получиться отличные.

Джима отбросило, опрокинуло, покатило. Подобно всем убийцам-любителям, Гунтер должен был хоть полсекунды полюбоваться на свершенное. Эти недоучки просто не умеют немедленно палить по другой мишени. Я не хочу сказать, будто виною тому исключительно тупость. Просто природное побуждение толкает любого из нас проследить, куда и как рухнул подстреленный противник... Ничего не попишешь, инстинкт. Который прилежно искореняют у всех, принимаемых на службу к Маку.

Покуда Гунтер любовался, я ударил. Наотмашь. И, разумеется, обеими руками.

Огромная стальная пряжка задела в воздухе, точно бешеный шершень. С неменьшим успехом я мог бы приложить Гунтеру по физиономии кортиком либо мачете. Края пряжек затачиваются до бритвенной остроты, а чтобы вы, часом, не учинили себе харакири, подымая оброненную монетку, обтягиваются Пястной фольгой. Каковую покорный слуга и успел отодрать, пока Сэм Гунтер скалился в сторону Гейл Хэндрикс...

Сэм выронил револьвер, завыл, отшатнулся, прижимая к физиономии обе ладони. Любитель... Драться надо было, а не телесные повреждения холить. Я тоже прыгнул на манер кенгуру и ударил сызнова, раскроив Гунтеру обе кисти. Ковбой упал.

...Кажется, я избивал его пряжкой еще долгое время после того, как наступила бесславная и несомненная кончина. Что, вынужден признать, попахивало бессмысленным и никчемным любительством.

Я склонился над маленьким, связанным, очень храбрым и очень простреленным навылет человеком с черными усиками.

- Как дела, рыба-пила? - задал я вопрос, которому обучился лет в шесть или семь.

Ромеро с трудом приподнял голову.

- Царапнуло, сдается...

- Ага. Я знаю царапины тридцать второго калибра... Ну-ка, давай лапы...

Себя самого я освободил при помощи Маковой пряжки минуту назад. Пришел черед Ромеро.

Я возвратился к Сэму Гунтеру, поднял револьвер. В барабане, разумеется, было патроном меньше, но ковбой не был бы ковбоем, не таская на себе целый склад боеприпасов, Я вышиб гильзу, вложил свежий заряд. А, подойдя к Ромеро, застал его в сидячем положении. Он выглядел еще бледнее, чем на сцене "Чихуахуа" где разгуливал напудренный, словно Пьеро.

- Который час? - проорал Ромеро неожиданно громким голосом.

- Если верить моему хронометру - без десяти десять. Но я не очень-то ему верю после всех передряг.

- Значит, у нас только десять минут.

- У нас? - полюбопытствовал я. - Видишь ли" твой покорный слуга явился за головой Гунтера. И вот он валяется. А врываться в церкви не по моей части. Я не средневековый ландскнехт-мародер.

Для начала Джим изумился. Затем разозлился, потом рассвирепел не на шутку.

- Сукин сын! Тебе полностью наплевать на то, что погибнут сотни безвинных людей? Не говоря уже о паршивых сенаторах, конгрессменах и докторах?

- Покойный доктор Нальди уверял, что ядерные испытания куда опаснее, и Ренненкампфа надлежит со всевозможным проворством вывести в расход, - ухмыльнулся я. - Стрелять умеешь? Прости, сначала скажи: подняться можешь?

- Не изволь тревожиться, - процедил Ромеро и, шатаясь не хуже мертвецки пьяного забулдыги, поднялся.

- Amigo, - сказал я, - коэффициент моей заботы о людях, пытавшихся сталкивать Мэтта Хелма с горной дороги, равняется нулю. Через пять минут имеешь полнейшее право лечь и помереть. Букета на могилу не обещаю, но ежели за эти пять минут успеешь снять с колокольни стрелка, так и быть, принесу.

Несколько мгновений Ромеро недоуменно глядел на меня, потом осклабился:

- Образование? Твое образование?

- Средняя школа и газетная работа.

- Неуч, - вздохнул Ромеро. - Ты стреляешь, я бегу. Иначе толку ни на грош.

- Да ты же стоишь еле-еле! И в снегу потонешь, недомерок. Будем надеяться, ублюдок не умеет палить по бегущей мишени.

- Спесивый неуч... Они стреляют не хуже нас.

- Ага, значит, хорошо стреляешь? Вот и снимай парня, пока целиться станет...

Ромеро недоверчиво осмотрел хромированный револьвер.

- Если пуля не долетит, - изрек он, - останется метнуть эту пушку снайперу в голову и убить наповал. Сколько времени осталось?

Я снял часы и передал Джиму.

- Следи сам. Тебя перевязать? Он мотнул головой:

- Некогда, шевелись! Только девчонку освободи.

- Спятил?

Глаза Гейл Хэндрикс распахнулись. Слов она, вероятно, разобрать не смогла, но и жесты наши были достаточно красноречивы. Я, в свой черед, подивился наивности профессионала Ромеро. Освободить в подобную минуту женщину, которая уже по крайней мере один раз выдала меня противнику; женщину, полностью лишенную опыта, необходимых навыков; женщину, обретающуюся на грани дичайшего нервного срыва?!

Для разнообразия, впервые за несколько суток, за порогом все пошло без сучка, без задоринки. Я ринулся напролом, прыгая по снегу не хуже оленя, удирающего от волчьей стаи. Снайпер перегнулся через парапет, но стрелять не торопился, понимая, что мне предстоит покрыть ярдов пятьдесят, и можно прицелиться спокойно. А Ромеро, используя в качестве упора дверную ручку, прицелился быстро - и не промазал.

Истинным подарком свыше в глубокий мягкий сугроб рухнула винтовка. Прежний владелец оной опрокинулся назад и более не показывался. Я отбросил ремень, который тащил за неимением иного оружия, свернул, сграбастал трофейный маузер, на всякий случай передернул затвор и кинулся дальше. Церковная дверь уже распахивалась.

Ромеро, очень истекавший кровью и очень сентиментальный профессионал, оказался весьма достойным стрелком. Возникший в проеме человек получил одновременно две пули - ружейную и револьверную. Издали, из незнакомого оружия! Джиму смело можно было ставить пятерку с плюсом.

Я перепрыгнул через убитого, влетел внутрь, выстрелил наугад, получил в ответ не менее панический выстрел. Отметил два промаха. Выстрелил опять. И снова - мимо. Не умею пользоваться винтовкой в ближнем бою. Противник взлетел по винтовой лестнице и скрылся где-то на, колокольне. Минуту спустя ввалился Ромеро. Странно, его не позаботились уложить. Возможно, все внимание привлекала особа покорного слуги...

Я окинул критическим взглядом изобилие хромированных панелей, кнопок, переключателей и прочей дребедени, украшавшей место, которое некогда было святым и почитаемым. Передернул затвор. Поднял маузер.

- Нет, - послышался негромкий, слабеющий голос Ромеро. - Постой. Это бесполезно. И недопустимо.

Кто-то выпустил по нам пулю. Ромеро ответил с бедра. Наверху раздался вскрик, походивший на, визг ушибленной собачонки. Распорядитель из клуба "Чихуахуа" и впрямь неплохо управлялся с огнестрельными приспособлениями.

- Здесь умопомрачительная система защиты, - сообщил Ромеро. - Не хуже, чем на самой ракетной базе, поверь.

- И что же дальше?

- Дальше, - бледно улыбнулся Джим, - начинается триумфальное шествие современной науки и высшего образования... закоренелый неуч!

Лицо Ромеро делалось желто-зеленым. Я отродясь не видел, чтобы человек, столь основательно подготовленный для погребения, продолжал разгуливать и разговаривать.