Тени

У меня вдруг, внезапно, возникло странное чувство, что-то здесь не так, все не так. Гейл умерла перед тем как я получил задание, а Кроче говорит со мной искренне и серьезно и с некоторым возмущением о вещах, которые казалось несколько сердили его, если он являлся тем, чей образ мы создали себе о нем. Я вспомнил, что мне не нравилась логика его поведения.

— К чему ты клонишь, Карл? — спросил я.

— Ты не понимаешь? — спросил он. Он явно удивился. — Я — Карл Кроче, так? Я мог бы работать на коммунистов, если бы нуждался в деньгах, это правда. Что для меня политики? Я — профессионал, как и ты. Но даже профессионал должен работать где-то, даже в этом разрушающемся мире в котором мы живем теперь, после ухода Фюррера. Я — Карл Кроче. Я не работаю на евреев.

Я — ребенок, если вам угодно взглянуть под таким углом зрения, или порочное животное если угодно взглянуть под другим углом. Но все его поведение было таким убедительным. Мне не хотелось думать, что из этого последует.

Я резко спросил, — если ты не работаешь на Тоссига, черт возьми, какого дьявола ты повсюду таскаешься за Оливией Мариасси?

Он изумленно уставился на меня, — но я преследую совсем не ученую леди! Зачем это мне нужно? Я преследовал тебя.

— Меня??

— Я ищу тебя с прошлого лета, Эрик. И недавно столкнулся с тобой на Редондо Бич, неделю назад, я преследовал тебя, подыскивая подходящего момента, чтобы разделаться с тобой.

И это действительно так, я не сомневался в этом ни на секунду. Слишком много было признаков, и таких явных признаков, которых я не принимал во внимание или разрешал себе игнорировать их. Я мог бы порицать Вашингтон, я полагаю, но я начал борьбу с моими сомнениями и сдержанностью, но не очень сильную, чтобы разрешить мне упустить теперь оленя.

Я понял теперь, что Кроче преследовал только меня. Я был практически уверен, что именно меня он ожидал в номере Оливии. Но я думал тогда, что я являлся ненужной деталью которой он хотел завладеть, чтобы выполнить свою основную работу. Со мной никогда не случалось ничего подобного, я никогда не являлся объектом чьей-то работы.

Для человека, преследующего Оливию, Кроче никогда не казался убедительным. Для человека преследующего меня, каков бы ни был его мотив, его поведение было логично, хотя и несколько мелодраматично. Мне пришлось столкнуться с тем фактом, что я пришел к неправильному заключению с самого начала — да и не только я, все мы. Гейл умерла, Тони умерла и я могу умереть от руки не того человека, человека, ничего не знающего об Эмиле Тоссиге. И еще много людей могут погибнуть....

— Разве она не сказала тебе? — Спросил Кроче, — та красивая леди в "Кадиллаке"? Я думал она будет жить достаточно долго, чтобы сказать тебе о том отвратительном человеке, от которого она прыгнула в канаву. Я хотел чтобы ты знал, что я преследую тебя, тебя, Эрик.

— Нет, — сказал я медленно. Я вспомнил, что полисмен говорил, что Гейл требовала теня перед смертью. — Нет, она не сказала мне. Не имела возможности. Она уже умерла, когда я прибыл туда.

— А эта девчонка, которая лежит на полу? Она тоже ничего не сказала? Я сказал ей, чтобы она сообщила тебе, что Карл Кроче преследует тебя и ударит, когда будет готов к этому.

— Она сказала что-то похожее, но я был занят другим делом и не обратил внимания на ее слова.

— Недоразумение, — грустно сказал Кроче, — опять недоразумение. Как жаль. А я ведь хотел дать тебе шанс, Эрик. Шанс, который ты дал другому человеку, которого мы оба знаем.

Я нахмурился, — какому человеку?

— Человеку по имени фон Закс. Генерал Генрих фон Закс. Теперь понял? Ну, вспомнил его?

Наконец-то что-то с чем-то начало складываться.

— Я помню фон Закса, — сказал я. — Но я не помню тебя. Тебя не было тогда в Мехико, прошлым летом, когда я взял его.

— Нет. Я находился в Европе по делам для генерала. Я долго был с ним знаком, Эрик, слишком долго. Когда я вернулся, он был мертв, а его великие планы разрушены, тобой разрушены, Эрик. Понимаешь?

— Его великий план — колечко дыма из трубки, — сказал я. — Ему никогда бы не удалось создать фашистскую империю на этом континенте. Я почти предупредил международный скандал, убив его.

— Это твое субъективное мнение, — сказал Кроче, — но ты убил его. Ты сыграл на его гордости и чувстве чести, ты надсмехался над ним и оскорблял его, пока он не согласился драться с тобой на мачете и тогда ты разрезал его на куски, ты убил его. Он был великим человеком, но имел слабость — его честь, и ты воспользовался этим. Когда я узнал, что случилось, я поклялся, что я найду тебя и убью, Эрик.

— В любое время. Неси мачете.

— Я не такой уж дурак, — рассмеялся он. — Я одно имею в виду: ты затуманил ему ум, ты вовлек моего Генерала в поединок, благоприятный для тебя, а теперь я хочу отплатить тебе тем же, Эрик. Я не думаю, что ты уязвимый в вопросе чести — это не общий недостаток нашей профессии, но я подумал, что тебя можно достать с помощью женщин. Вы, американцы очень чувствительны тогда, когда в вопросе замешана женщина. И несмотря на недоразумение, это сработало, не так ли? Ты здесь потому что я завладел твоей женщиной.

— Ну хорошо, ты высказался. Что же дальше?

— На что ты рассчитываешь? Я надеялся, что ты будешь оспаривать меня, но не вижу этого. А теперь, когда ты понял, почему я хочу тебя убить, я убью тебя, как ты убил генерала фон Закса. Медленно. Но поскольку я не силен в холодном оружии, я не буду разрезать тебя на куски, я просто расстреляю тебя на куски.

Пистолет в его руке замер. Я пытался припомнить точную глубину проникновения пули в однодюймовую сосновую доску — обычный стандарт — для человеческого тела. Да, одна такая пуля насквозь прошила руку Муни. Это тебе не игрушка. Я и не думал тогда, что мог что-то выиграть, если бы заявил ему, что совсем не разрезал фон Закса на куски, а только чуть порвал его тело, пытаясь вынуть глубоко вошедшее мачете из его груди.

Прицелившись, Кроче на секунду глянул на пистолет в своей руке.

— Оружие маленького калибра, — усмехнулся он, — стреляет маленькими пульками, много таких пулек пронзит тебя, пока ты умрешь, Эрик.

— Я рассчитываю на это.

Он быстро нахмурился. Я был готов, когда пистолет снова застыл в его руке и я уже знал, что смогу сделать это. Он даже не прицелился ни в грудь, ни в голову, он хотел немного позабавиться, перед тем как убить меня. Вам не остановить мужчину с таким периферическим устремлением, даже если у вас будет пистолет двадцать второго калибра. И как я уже заметил Оливии, рассерженным человеком легче управлять, но труднее остановить. Я собрал весь свой адреналин, который имел в крови, чтобы перейти из одного состояния в другое.

Маленький "двадцать второй" лег на линию прицеливания и его пальцы нажали на спусковой крючок. До меня доносилось приглушенное дыхание Гарольда Муни, испуганно следящего за нами, но не делающего никаких попыток для того, что бы вмешаться. И к лучшему. Я не хотел ничьей помощи. Я только хотел схватить Карла Кроче. В этот момент я был счастлив, что у него отсутствовала информация, что он нужен кому-то. Я не собирался обращаться с ним по-джентельменски. Я совсем не хотел схватить его и сохранять его деликатно, как научный образец. Я мог бы раздавить его, как таракана, и смотрел как приступить к этому делу, я не боялся, что он мог оказаться сильнее меня и иметь много оружия. Он был мертв.

Я уже был готов, когда, неожиданно, до меня донесся новый звук — резкий, торопливый стук каблуков по коридору.

— Поль! — раздался голос Оливии, эхом разнесшийся по всему коридору. — Поль, где ты? Поль!

Затем она появилась в проеме двери и на секунду отвлекла внимание Кроче, для меня настало время действовать и я не опоздал. Он посмотрел снова на меня. Маленький пистолет плюнул огнем, когда я бросился вперед. Звук был оглушительным в бетонном помещении. Что-то царапнуло в шею, что-то впилось в рубашку, что-то слегка ударило в бедро, затем будто весь ад обрушился в это бетонное помещение. Звук был будто огромные береговые пушки, охранявшие когда-то это место, открыли беглый огонь. Свинец прыгал от стены к стене. Я видел Оливию в проеме двери, следующую моим инструкциям дословно. Стоя, здесь, в своем красивом платье и на высоких каблуках, смотревшую на все это с достоинством настоящей леди, она сжимала мой "Смит и Вессон" обеими руками, в белых перчатках, и мягко, и быстро нажимала на спусковой крючок, слегка вздрагивая при каждом выстреле, сопровождаемым эхом.