Страница 21 из 46
Поскольку дело шло к вечеру, а европейцы относятся к своим служебным обязанностям очень серьезно, горничная уже разобрала одну из кроватей и приготовила ее для отходящей ко сну постоялицы. Длинная, бледно-зеленая, с блеском, нейлоновая ночная рубашка и такой же пеньюар были разложены на кровати. Оценив соблазнительность сего зрелища, я зачел одно очко в пользу хозяйки номера. Коротенькие ночнушки, возможно, и выглядят ангельски мило, но кому же охота ложиться в постель с премилым ангелочком? То есть я хочу сказать, что, не страдая синдромом Лолиты, затрудняюсь испытывать сексуальное возбуждение при виде женщины, закамуфлированной под чью-то младшую сестренку. Это практически и невозможно, если она похожа на Питера Пэна.
Нэнси, кажется, была удивлена и смущена столь интимным видом своих покоев. Во всяком случае, она поспешно рванулась вперед, точно намереваясь застелить маняще разобранную постель и убрать соблазнительные ночные одеяния с глаз долой. Но она вовремя взяла себя в руки и отказалась от этой затеи.
— Положите свои вещи куда-нибудь, — только и сказала она.
Ее голос звучал спокойно, возможно, чуточку подчеркнуто спокойно, к тому же она отвернулась, чтобы я не мог видеть ее лица. Прежде чем я успел предложить свою помощь, она выскользнула из дождевика и повесила его в шкаф — массивный деревянный истукан, который является непременным украшением всех гостиничных номеров в Европе, поскольку местной архитектурой не предусмотрены встроенные платяные шкафы. Она повернулась ко мне. Если у нее и были какие-то проблемы с самообладанием или совестью, то она очень быстро их разрешила. Взгляд зеленовато-карих глаз был ясным и простодушным.
— Не хотите ли выпить, мистер Хелм? Я купила в самолете набор на лотке беспошлинной торговли. Можем заказать в номер лед.
Я положил шляпу, пальто и конверт с бумагами на стул.
— Говорят, британцы предпочитают неразбавленный виски. Так что не будем беспокоить администрацию. Если они в состоянии пить чистый виски, то и мне это под силу.
— Тогда возьмите на комоде начатую бутылку “скотча” и два стакана. Обслужите нас, пока... я надену что-нибудь поудобнее.
Она запнулась на последней фразе. Я не удержался и бросил на нее пронзительный взгляд: всерьез ли она? Это есть это одна из самых избитых фраз в мире.
Ставлю пять против двадцати, что Ева попросила Адама минутку подержать яблоко, пока она сходит и наденет что-нибудь поудобнее, хотя анналы уверяют, что в то время на ней не было ни лоскутка. Под моим взглядом Нэнси порозовела. Я усмехнулся.
— Ну конечно! Я ведь понимаю, что ваш пояс нестерпимо жмет, — я снова по-волчьи осклабился, взял с кровати зеленые нейлоновые одеяния и с поклоном передал ей. — Разумеется, мы не потерпим, мэм, чтобы ваши страдания продлились хотя бы минутой больше, чем это необходимо.
Она взяла белье и, постояв в нерешительности, направилась к ванной. Потом резко обернулась.
— Черт вас возьми! — бросила она. — Нечего насмехаться над девушкой только потому, что она не привыкла, как вы, к частым разъездам и плохо знакома с гостиничным бытом.
Она прошествовала к шкафу, положила белье внутрь, закрыла дверцу и снова обернулась ко мне.
— Ну вот и все, мистер Хелм, если вам так приятнее. Семейная Библия и прочие бумаги вон там на столе. Можете приступить к их изучению.
Я почувствовал себя так, точно меня укусил слепой новорожденный котенок. Она-то настроилась по-быстрому провернуть этот банальный ритуал — спиртное, полупрозрачная ночнушка и прочая, — но я оскорбил ее, не врубившись в ситуацию и не выказав ей подобающего уважения. Я совершил ошибку. Я отнесся к ней как к опытной агентше, достаточно часто прибегавшей к помощи секса, и потому способной немного позубоскалить над этим методом, она же явно была новичком и воспринимала все происходящее с убийственной серьезностью, ожидая от меня аналогичного отношения.
Я почувствовал себя ужасно неловко, словно меня застукали в момент совращения малолетней, и заявил грубовато:
— Перестаньте! Вы же прекрасно понимаете, что я пришел сюда не Библию читать! — и осекся. Она не улыбнулась и не вымолвила ни слова. Ее глаза смотрели на меня с неумолимой враждебностью. Я поспешно добавил: — Ну ладно, ладно, не кипятитесь! Библию так Библию...
Нэнси еще не была до конца уверена, что я не отколю какую-нибудь грубость, и я заметил, как разгладилось ее лицо, когда я отвернулся. Я подошел к креслу и, развернув его к столу, сел спиной к ней. Через какое-то время я услышал, как она выдохнула и издала своего рода извиняющийся смешок, точно ничего страшного и не произошло, раз я решил вести себя как паинька. Нэнси закопошилась у комода, раздалось бульканье, потом она подошла с двумя наполненными стаканами и передала мне один.
— Вот ваш виски, мистер Хелм.
— Благодарю! Она взяла мой коричневый конверт.
— Это ваши бумаги? Не возражаете, если я взгляну?
— Сделайте одолжение.
Она отправилась к большому креслу в углу, села и поставила свой стакан на край стола. Я заметил — ибо у вас вырабатывается привычка при определенных обстоятельствах замечать такие мелочи, — что к виски она не притронулась. Я взял свой стакан, краешком глаза наблюдая за ней. Она в этот момент зажигала торшер и, казалось, не замечала меня. Потом раскрыла конверт, не выказывая ни малейшего интереса к тому, отпил я из стакана или же умирал от жажды.
Разумеется, спиртное не обязательно должно было быть отравлено — на этот раз. Возможно, ей хотелось познакомиться со мной поближе, чтобы завоевать мое доверие — это сближение могло произойти, скажем, на ближайшей кровати, — прежде чем захлопнуть мышеловку. Но даже если в виски был подсыпан наркотик, мне ничего другого не оставалось, как только послушно выпить его залпом, в надежде, что я проснусь в нужном месте — желательно в Шотландии, — и что между мной и девушкой, которой я должен был ассистировать, и человеком, которого нам обоим вменялось ликвидировать, было бы как можно меньше заборов, решеток и запертых дверей.
Я решил про себя: хватит тянуть время, — но отвратительное ощущение неопределенности продолжало меня мучить против моей воли. Так всегда бывает перед тем, как собираешься необратимо ввергнуть себя в пучину рискованных действий. Всегда свербит вопрос: “А верно ли я оценил ситуацию”? Я все думал о том, что Бьюкенен, как и другие до него, считавшие себя — справедливо или нет, это другой вопрос — не менее хитроумными, чем я, оценили ситуацию неверно. Иначе и быть не могло. Ведь они мертвы. Я попытался ободрить себя мыслью, что каждый из них после поимки прожил еще достаточное время, чтобы успеть подхватить суперзаразную болезнь, но почему-то от этой мысли мое будущее не представилось мне более радужным.
Я нянчил стакан в ладонях, грел его, точно в нем было налито редкое бренди длительной выдержки, и притворялся, будто разглядываю бумаги на столе. Потом я поднес стакан к губам. Девушка была поглощена чтением какой-то фотокопии. Я приготовился отпить виски. Меня спасло отсутствие льда и то, что я слишком долго тянул время. Как только жидкость коснулась моих губ, я почувствовал неуловимый запах, струящийся с поверхности нагретого алкоголя.
Если бы содержимое стакана оставалось холодным, я бы не учуял этот цветочный аромат, который никогда не исходил от хорошего шотландского виски, как, впрочем, и от дрянного.
Неуместный в этом стакане аромат отдавал фиалками. И тут я понял, с чем имею дело. Мы впервые обнаружили это зелье пару лет назад в вещах задержанного нами агента с той стороны: нечто очень замысловатое, изготовленное их смышлеными химиками — бесцветная, безвкусная жидкость без запаха, полностью растворяющаяся в воде или в алкоголе. Вещество было достаточно летучим, так что если бы медицинские эксперты, задействованные в том деле, не соблюли необходимые предосторожности и не работали с похвальной поспешностью, они бы ничего не обнаружили ни в остатках жидкости на дне стакана, ни в организме бедняги, выпившего эту жидкость. Действующее практически мгновенно, вещество называлось “петрозин-К”.