Вурдалак

В Новом Скотланд-Ярде нет отдела расследования убийств — по крайней мере в традиционном смысле. Группу, которой обязано своим возникновением известное выражение «привлечь к делу Ярд», в семидесятые годы упразднили. Однако традиции в Лондонской муниципальной полиции чрезвычайно живучи, и когда в минувшем июле поимку Убийцы-Вампира решили поручить первому отделу, группу полицейских, назначенную на эту охоту, немедленно окрестили «отделом расследования убийств». К описываемому моменту ОРУ был представлен ядром из тридцати четырех детективов, втиснутых в описанное выше помещение, и тремя сотнями сотрудников вне его стен, «в поле».

Когда Уинстон Брейтуэйт вошел в «Мокрушную», у дверей беседовали двое.

— Как будто мы не убийц брать приехали, а на нарушение общественного спокойствия, — говорил один. — Видел бы ты этих уродов, сержант! Один мне хотел нос расквасить.

— Небось, ирландец?

— Да нет, негритос. Я ему, козлу, чуть башку об стену не расшиб.

— Да, черномазые, бывает, взбрыкивают. Впрочем, кое-кто из наших цветных коллег тоже.

— Больно много об себе понимают.

— Что ж, значит, придется их поучить, ясно? Нельзя на это сквозь пальцы глядеть. Раз прохлопаешь, потом черт знает до чего дойти может. Брикстонская заварушка. Тоттнэм. Нечего всякой шпане воображать, будто они…

— Тс-с-с! Легок на помине…

Они обернулись и воззрились на Брейтуэйта. Сержант кивнул, и собеседники отправились по местам. Брейтуэйт остановился и осмотрелся в поисках старшего суперинтендента Хилари Ренд.

Доктор Уинстон Брейтуэйт родился в Бриджтауне, на Барбадосе, в семье чернокожих резчиков сахарного тростника. Это был крепкий, жилистый сорокалетний мужчина. Он носил очки в роговой оправе, прекрасно играл в крикет, а когда улыбался, во рту сверкал золотой зуб. Одевался доктор безукоризненно: сшитый на заказ синий фланелевый пиджак, серые брюки свободного покроя, белоснежная рубашка и галстук в красную полоску. Брейтуэйт не был женат. Смысл и содержание его жизни составляла работа.

Двадцать лет назад страсть к учебе привела его, родсовского стипендиата, в Британию. К двадцати четырем годам он закончил Оксфорд, получил степень бакалавра медицины и на базе лондонской больницы Модели приступил к докторской диссертации, избрав областью своих исследований судебную психиатрию. Работа называлась «Структура личности буйного социопата». В настоящее время доктор Брейтуэйт консультировал Министерство внутренних дел и муниципальную полицию по вопросам психиатрии.

Наконец в глубине помещения, в нише, занятой терминалами ЕНПКС, Брейтуэйт заметил старшего суперинтендента и двинулся к ней.

Проходя через комнату, он увидел информационный стенд шириной во всю стену. Несколько человек внимательно изучали приколотые к нему листы. Их было столько, что они налезали один на другой. Карта муниципального округа, утыканная булавками и флажками. Выборка документов и фотографий из картотеки отдела регистрации преступлений — перспективные случаи. Глянцевый снимок: трое мужчин возле пивной, голова одного жирно обведена красным мелком. Список штатных переводчиков и расписание дежурств дактило-скопистов. Приметы и фотороботы находящихся в розыске, больше похожие на злые карикатуры, поскольку часть сведений о разыскиваемых была получена от медиумов, а часть — от специально загипнотизированных свидетелей. Распечатки оперативных сводок, поступивших из участков, — списки арестованных за минувшую ночь. Переданные по телефону сообщения частного характера. Рекомендации касательно работы ЕНПКС, поступившие с периферии. Последний номер «Службы» — выходящей раз в две недели ярдовской многотиражки. Плюс распечатки данных, спущенных из С-11 — информационного центра и отдела внутренней инспекции и надзора.

Звонили телефоны, стучали пишущие машинки, попискивали рации.

Проходя между рядами столов, Брейтуэйт невольно слышал обрывки разговоров:

— … вся штука в том, что он не может уломать начальство, верно? Ну так пусть найдет кого-нибудь посмелее и обыщет эту хазу…

— … Кроуфорд, поди сюда! Имя ты записал правильно, а причину задержания не указал…

— … повтори-ка еще разок номер этой машины, лапушка…

— … и ладно бы только чужие жены, Смит, так нет же, столько хороших людей нажили неприятности из-за…

— А, мистер Брейтуэйт, — сказала Хилари Ренд. — Спасибо, что пришли. А я как раз собиралась перекусить. Не составите компанию? Чай. Сэндвичи. Если предпочитаете кофе, есть и кофе.

— С удовольствием выпью чаю.

— Прекрасно. Вы читали утренние газеты? Брейтуэйт кивнул.

— Тогда, если не возражаете, совместим приятное с полезным.

Высокой, худощавой Хилари Ренд шел пятьдесят пятый год. Серый фланелевый костюм, простая белая блузка, никакой косметики — лишь губы тронуты красной помадой, — умеренно короткая стрижка. Однако назвать эту даму хрупкой язык не поворачивался: ни грамма сентиментальности и умные, проницательные ярко-голубые глаза.

«Будто знает, что у тебя на уме, — подумал доктор, — и внимательнейшим образом наблюдает за тобой, ждет, чтобы ты невольно чем-нибудь да выдал себя, ждет долго, терпеливо — и ты, раздавленный этим пристальным взглядом и атмосферой недружелюбного молчания, в конце концов оправдываешь ожидания».

Кабинет Ренд, отделенный от «Мокрушной» перегородкой, представлял собой прямоугольник пятнадцать на двадцать пять футов. Справа от двери, перед доской, на которой висел свернутый проекционный экран, стоял старый письменный стол из дуба. Перед ним в два ряда выстроились шесть стульев. Длинная стена против двери почти целиком состояла из окон, выходивших на Виктория-стрит. За ними серело низкое, обложенное тяжелыми снеговыми тучами небо. От двери начиналась большая, во всю стену, доска объявлений, усеянная листками не менее густо, чем стенд в общей комнате, а слева поблескивал латунью шкаф с «трофеями». Кроме того, чин старшего суперинтендента обеспечивал Хилари роскошное добавление к обстановке: ковер и кожаное кресло.

— Со времени моего прошлогоднего визита здесь многое изменилось, — заметил доктор, рассматривая фотографии на доске.

— Да, — согласилась Ренд. — Иногда мне кажется, что моя работа сродни не столько миру фактов, сколько ужасному вымыслу…

Брейтуэйт улыбнулся.

— Детектив, вы говорите так, словно…

— Хилари, если не возражаете, — перебила Ренд. Психиатр кивнул. Сверкнул золотой зуб.

— Хорошо. Хилари, вы говорите так, словно вы моя пациентка, а не детектив из отдела убийств. Вас бы на мое место! В нашей профессии все - сплошной вымысел.

— Спасибо, доктор, но…

— Уинстон, если не возражаете.

— Спасибо, Уинстон, но предложение отклоняется. Хилари Ренд закрыла дверь кабинета и подошла к своему столу, где стоял чайный поднос. В стеганом чехле уютно устроился небольшой чайник. Хилари наполнила чашки; сквозь прозрачный целлофан просвечивали три сэндвича.

— Яйцо, сыр с луком или говядина, — перечислила она. — Выбирайте.

— Яйцо, — ответил Брейтуэйт.

Придвинув стул к столу, психиатр внезапно почувствовал, как холодно в кабинете. Хозяйка отключила обогреватели? Зачем? Для того ли, чтобы голова оставалась предельно ясной, или чтобы те, кто бывает здесь, не дремали? Тут не хотелось задерживаться надолго.

Некоторое время они молча ели, приглядываясь друг к другу. Брейтуэйт отметил: Ренд отлично освоила искусство детективов Ярда сохранять непроницаемое выражение. Что коренным образом отличает британского полисмена от простого смертного? Манера держаться. Британский полицейский сознательно превращает свое лицо в неподвижную, ничего не выражающую маску — и вынуждает тех, с кем имеет дело, обороняться, ибо не дает им никакого ключа к тому, что, собственно, он думает.

Ренд допила чай, поставила чашку на блюдце и смахнула с губ крошки.

— Уинстон, — спросила она, — вы знаете, что такое «пчелиная царица»?

— На вашем жаргоне — старший офицер-женщина. Ренд вскинула бровь.