Вурдалак

— Осторожней, папочка! — вскрикнула Розанна, вскакивая с лежака и хватая старика за икры.

Енох Кийт ударился головой о бетон. Звук был такой, точно раскололся арбуз. Потом его тело соскользнуло в бассейн.

— Господи, — просипел Рональд, пытаясь подняться. — Что ты делаешь?

— Здрасте-пожалуйста, — фыркнула Розанна. — Ядумала, ты понял. Давай, иди отсюда. Я тебе потом позвоню.

Она смотрела, как тело отца опускается на дно бассейна. Лазурные переливы воды сделали его очертания зыбкими, как сон, — и превратили в ее, Розанны, отражение в зеркале спальни шикарного люкса ванкуверской гостиницы.

В свои тридцать два года Розанна Кийт по-прежнему источала соблазн и, по ее собственному мнению, напоминала Джоан Коллинз или Элизабет Тейлор в молодости — этакая женщина-вамп вроде той, на ком сестра Джоан, Джеки, мемуарами заработала миллионы. Роскошное тело, упругая полная грудь, изящно очерченное лицо с выступающими скулами. Холеная, без единой морщинки кожа, зеленые глаза в обрамлении длинных черных ресниц, пикантный вырез ноздрей, припухшие чувственные губы, белые ровные зубы, легкий намек на неправильный прикус. Черные, стильно подстриженные короткие волосы.

Розанна плавно повернулась перед зеркалом, и на шее качнулось на цепочке маленькое золотое распятие. Его вертикальная перекладинка, похожая на крошечный палец, указывала вниз, словно стараясь привлечь внимание к ложбинке между грудями. На левой ягодице, чуть выше той черты, где загар уступал место белизне, сохраненной бикини, темнела татуировка, вишенка.

Комната, отражавшаяся в зеркале, утопала в элегантной роскоши. Это прибежище утонченности и вкуса обставляла одна из тех снисходительных дам, для кого придуманы ярлыки дизайнеров и разные прочие тонкие мелочи. Стены цвета тусклого серебра увешаны рисунками эротического содержания; на каждом — обнаженные мужчина и женщина или две нагие женщины в страстном объятии. Внизу раскинулось огромное ложе с водяным матрацем под черными шелковыми простынями. Во встроенных в изголовье динамиках мурлыкал томный голос — - Мадонна пела «Like A Virgin». Одной из фигур на всех рисунках углем, висящих над постелью, была сама Розанна.

Отвернувшись от зеркала в серебряной раме, она принялась внимательно разглядывать набросок женского тела на холсте, стоявшем на мольберте.

Взяв уголь, она за несколько минут придала нарисованной женщине сходство с собой. Покончив с этим, Розанна взялась вчерне набрасывать вторую обнаженную фигуру, но вдруг ее захлестнула волна усталости. Не в силах продолжать, она отложила уголь.

«Черт возьми, — сердито подумала Розанна. — Когда я наконец выздоровею?»

Злость отняла у нее последние силы.

Совершенно измотанная, она подошла к гардеробу из черного дерева и достала оттуда черный шелковый пеньюар: Розанна считала дорогую одежду лучшим лекарством от депрессии. Чувствуя себя чуточку лучше, она присела к туалетному столику, серебряному, отделанному черным ониксом. На столике лежали два больших альбома. Притронувшись к одному из них, она прочла надпись, вытисненную на обложке: «Служба подкрепления фантазий. Выберите Мужчину Своей Мечты».

Она раскрыла альбом и принялась изучать предлагаемую натуру — физически привлекательных мужчин с грубоватыми, но красивыми лицами. Все были в тесно облегающих коротеньких плавках. Во втором альбоме улыбались женщины в бикини.

Розанна закрыла альбом и положила рядом с первым.

«Женщина или мужчина? — подумала она с улыбкой. — Кто на этот раз?»

Передразнивая голос Мадонны, ворковавшей у нее за спиной, Розанна вдруг зашептала детскую считалку, тыча указательным пальцем то в один, то в другой каталог:

— Эни-бени-мани-тос, надо тигра щелкнуть в нос…

Потом она подошла к телефону и набрала номер «Службы подкрепления фантазий».

ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

Провиденс. Род-Айленд

Среда, 8 января, 15: 03

Ветеринар еще ничего не успел сказать, а она уже все прочла по его глазам.

Мистер Нибс прибыл в ветлечебницу в плетеной корзине с крышкой, куда Дебора поставила коробку с подстилкой. Мистер Нибс с рождения обладал сверхъестественным чутьем на визиты к ветеринару. Некое шестое чувство всякий раз безошибочно подсказывало коту, куда его несут, — и хозяйка оказывалась щедро полита пахучей кошачьей мочой. Где доктора, там иголки, а это больно.

Сейчас Мистер Нибс лежал на столе, а доктор Бернетт со знанием дела осматривал его. Кот испуганно дышал, часто раздувая бока, глядя на Дебби с несчастным выражением в круглых глазах.

— Похоже, отказали обе почки, — вынес приговор доктор. — Он очень болен, Дебора. Конечно, можно сделать анализы, но мне кажется, гуманнее всего его усыпить.

Дебора долго молчала, пытаясь представить себе жизнь без самого близкого существа, пустой осиротевший дом. Наконец она едва слышно спросила:

— Он мучается?

— Да, — ответил ветеринар.

— Вы сделаете это сейчас?

— Я думаю, так будет лучше.

Слова не шли у нее с языка, и она кивнула.

Дебора нагнулась и взяла Мистера Нибса на руки, как ребенка. Она посмотрела в затуманенные катарактой глаза бедняги и крепко, от всей души обняла его — в последний раз.

— Нибберс, ты относился ко мне лучше любого человека. Ради бога, прости меня! Я так тебя люблю!

Сдерживая подступающие слезы, она осторожно опустила кота на стол, погладила и быстро вышла из комнаты.

Сестра в приемной, раз взглянув на нее, сказала: насчет оплаты не беспокойтесь, за счетом можно будет зайти потом. Дебора ответила — спасибо, вы очень любезны, — и ушла из лечебницы. Одна.

Битый час она бесцельно бродила по улицам старого города. Одетый чистым белым снегом Провиденс был великолепен, и все прохожие, попадавшиеся Деборе навстречу, улыбались. В ясном синем небе сияло солнце, озаряя здание городского рынка на площади за рекой, восточнее Большого моста, и за ним — старые крыши и колокольни Колледж-Хилл. Оно сверкало в стеклах старинных окон с частыми переплетами, вспыхивало в полукруглых слуховых окошках высоко над двумя маршами лестниц в чугунном кружеве перил и слепящей белизной горело на шпиле Первой баптистской церкви Америки.

Здесь бросали якорь торговые суда Ост-Индской компании, чтобы затем отправиться по треугольному маршруту колониальной торговли: ром в Африку, рабов на Карибы, черную патоку — домой, где из нее сделают ром. И с ним — снова в рейс.

Отсюда, по слухам, в недра Колледж-Хилл уходили туннели — то ли часть подземной железной дороги, уносившей беглых рабов к свободе, то ли тайный путь доставки живого товара хозяевам после запрещения работорговли.

Впрочем, сейчас это ничуть не занимало Дебору: она вспоминала крохотного, игривого котенка, каким Мистер Нибс был много лет назад.

«Как бы я без тебя пережила проклятые годы в том доме, Нибс?» — думала Дебора.

Она начала подниматься на холм по Колледж-стрит — и напрасно; не следовало ходить этой дорогой. Ожили воспоминания, погрузившие Дебору в еще более глубокое уныние. Там, где Колледж-стрит пересекалась с Бенефит-стрит, на юго-восточном углу перекрестка темнел неоклассический фасад построенной в 1753 году галереи «Атенеум». Здесь, в одной из старейших библиотек Америки, Эдгар Аллан По назначал встречи Саре Хелен Уитмен. [20] Для Деборы По означал его. На следующем перекрестке, на углу Колледж- и Проспект-стрит, напротив дома № 66, последнего прибежища Лавкрафта, стояла Библиотека Джона Хея — библиотека Университета Брауна, собравшая самые значительные произведения Лавкрафта. Лавкрафт для Деборы тоже означал его.

Дебора Лейн отправилась домой.

Еще не оправившись от решения усыпить Мистера Нибса, она не глядя достала из ящика почту.

Отперла дверь, увидела пустоту на том месте, где кот обыкновенно дожидался ее возвращения, и ее захлестнула тоска.

20

Сара Хелен Уитмен — американская поэтесса, последняя романтическая привязанность Эдгара По.