Рояль в кустах

И она начала неспешно рассказывать:

– Мы втроем: я, Сергей и Аркадий заканчивали один вуз, строительный. Еще на первом курсе я заметила на себе чей-то внимательный взгляд. Вы, может быть помните или знаете, раньше были лекции по обязательным для всех дисциплинам: по история КПСС, по политэкономия, на них в большие аудитории загоняли сразу несколько групп. Так вот на одной из таких лекций чувствую я на себе прожигающий лазерным лучом неотрывный чей-то взгляд, а обернуться не могу, гордость не позволяет, с детства вредная такая, мнения о себе высокого. Но вы бы только знали, как мне хотелось оглянуться!

Лекция закончилась, я так и не повернула головы, собрала портфель и вышла в боковую дверь. Следующих совместных лекций пришлось ждать неделю. Я сделала прическу, окрасилась блондинкой, надела свое единственное приличное платье, села на проходе и стала ждать своего селезня. Зря я перышки распускала, никто на яркое оперение не клюнул, не жег увеличительным стеклом мне спину. Не выдержав, я оглянулась назад. Стылая равнина молодых голов слушающих преподавателя, и ни одна не смотрит в мою сторону. Я расстроилась.

А через неделю нас отправили на картошку.

Сами знаете, в беззаботной жизни студентов это яркая вставка, событие сродни поездке на бразильский карнавал. Днем – необременительная работа, а вечером – танцы в деревенском клубе, стоящем на высоком берегу Оки. Честное слово, потную, тесную, самую модную сегодняшнюю городскую дискотеку, рядом не поставишь с древним очагом культуры. А ночью звездное небо, тропинки, уходящие в духмяные поля, кажущаяся бесконечность бытия и наивная молодость делали меня самой счастливой на свете.

Я не считаю себя писаной красавицей. Нет у меня для этого тех данных, что считаются эталоном красоты – 90, 60, 90. Этот европейский стандарт – самая обыкновенная чушь. Пусть божок будет хоть золотым, но если он неодушевлен, грош ему цена в базарный день.

Евдокия разлила по чашкам чай.

– Пейте! Скоро муж придет, а мне еще так много надо рассказать!

Кузьма Кафтанов, удобнее устроившись в кресле, собрался долго слушать. Лирика, кажется, закончилась.

– Ну так вот. Нас поселили в школе, девчат – на втором этаже, в спортзале, а ребят на первом – в актовом. Днем мы работали, а вечером как обычно танцы и прогулки под луною.

Я в первый день еще заметила его. К нам в поле приехал парторг или инструктор из райкома, я так толком и не поняла, кто он, и стал читать нам коммунистическую проповедь. Это было в середине восьмидесятых годов, партию еще не отменили. Сами знаете, как у нас тогда было с партийной дисциплиной, любой партийный божок начинал с высоких идеалов, и только потом переходил к конкретному делу. Приехавший, не был исключением. Не успел он произнести еще и пару фраз насчет радости труда, как его перебил Аркадий.

– Товарищ! Время – деньги! Вы бы лучше нас обеспечили парным молоком, ферма своя есть, и вовремя с утра машину подали. А то, что получается? Водитель только к девяти подъехал, а в поле мы оказались в десять часов. Это не труд, а форменное издевательство. Я видел, вы поросят молоком поите, обратом, могли бы и нам флягу привести. Молочко парное, особенно с похмелья дает неповторимый кислотный осадок. Тогда, может быть и труд будет в радость! Как, дорогой? Договорились?!

Непонятно было, то ли спрашивал Аркадий, то ли молочко рекламировал? Приехавший аж поперхнулся на полуслове, не привык он, видно, чтобы с ним так разговаривали.

– Пить надо меньше! – посоветовал он. Студенты улыбнулись. Оттуда донесся молодой голос:

– Рекомендации местного алкоголика принимаем к сведению.

Раздался смех. А Аркадий серьезно продолжал:

– Вы нам фронт работ обеспечьте. Дайте поле, которое мы должны за месяц убрать, а лекцию мы и сами можем вам прочитать, только вечером, а не в рабочее время. Не призывать нас надо, мы и так приехали, вот они перед вами стоим, а лучше бы ознакомили с правилами по технике безопасности. И вообще показали бы ударным трудом, личным примером, как нужно убирать картофель.

Парторг, как пиявка напившаяся кровью, стал багровым. А ребята, которым было наплевать на картошку, лишь бы осталось больше времени на вечерние танцы и ночные гуляния, поддержав Аркадия, загалдели:

– Поле покажите!

– Где наш фронт работ!

– Мы в десять раз быстрее сделаем!

Аркадий, конечно, прав был, если докопаться до сути, он был больше социалист и коммунист, чем приехавший агитатор. Но за спиной у первого стояла централизованная государственная власть, а за спиной Аркадия – кучка неорганизованных студентов.

Приехавший неплохо держал удар, к тому же оказался профессиональным демагогом. Он уже оправился от неожиданного наскока и, поступая согласно неписаным правилам ведения непредвиденно возникшего диспута-дискуссии, выбрал вместо толпы, одного оппонента – Аркадия. Муж всегда говорит, в любой драке, даже чисто теоретической, желательно с самого начала внести сумятицу, страх, неуверенность в ряды соперника. Самое лучшее внезапным, заранее отработанным, коварным ударом обезглавить противника. Бей по голове, ноги сами подкосятся. На войне, как на войне – все средства хороши. Оправившийся парторг прищурил глаза и, выделив из толпы Аркадия, с угрозой спросил:

– Ты что-то имеешь против советской власти?

Красиво, скажу я вам, он подменил конкретные требования Аркадия, высказанные, правда, в непочтительной форме, в нелояльный взгляд, существующей власти предержащей. От такой откровенной демагогии, мы все стоящие за его спиной замерли. Кто-то из студентов, как бы оправдываясь, взволнованно сказал:

– Он ничего такого не говорил!

Мы все знали, что обвинение в антисоветских взглядах автоматически вело к исключению из комсомола и соответственно из института. Парторг, видя, что защитников у Аркадия практически нет, пошел в атаку. Чем решать вопрос с молоком, с кроватями, с техникой безопасности, с транспортом, лучше обвинить зачинщиков бунта в крамоле, и ничего снова не делать. Через месяц студенты уедут, никому и в голову не придет интересоваться, какие бытовые условия у них были. До этого мы дотумкались намного позже, а сейчас, откровенно говоря, растерялись, если не сказать струсили. Ведь перед нами стояло начальство. А мы были воспитаны так, что начальству надо, не думая, подчиняться. Парторг уловил эти настроения заколебавшийся толпы и стал прессовать Аркадия:

– Время – деньги, говоришь? Да еще похмелье тебя мучает? Ты сюда приехал работать или демагогию разводить? Сам не работаешь, и другим не даешь? Да еще не наши лозунги насчет денег выдвигаешь? Ты мне здесь антисоветскую пропаганду прекрати!.. Не кидайся на людей как с цепи сорвавшийся! … Знаешь, чем это заканчивается?

Знаете ведь, непонятная угроза парализует волю человека посильнее гипнотизирующего взгляда кобры. Она кажется опаснее, чем есть на самом деле. А студенты, почуяв неладное, не спешили влезать в непонятный спор. Чем он еще, непонятно, закончится. А так хочется целый месяц беззаботно отдохнуть, без всяких приключений. Аркадий, я думаю, тоже уловил, настрой своих однокурсников, но убирать шпагу в ножны не стал. Уйдя от коварного удара противника, он, сыпанул ему в глаза горсть смеха.

– Вы только на него посмотрите, эта чудь, считает, что она тоже людь!

Вы знаете Кузьма, желчная, язвительная насмешка обжигает человека почище крапивы. Я думала, что парторг, сравнительно молодой парень кинется сейчас на Аркадия, а он окончательно взял себя в руки. Хорошая у него была видна партийная школа.

– О, к тому же еще расистские взгляды! Так и запишем! – довольно потер он руками.

– Расистские, это когда над негром издеваются? – со смехом спросил Аркадий.

– Ага!

– Кажется так! – послышались подтверждающие голоса.

– Когда над негром издеваются!

Взгляд Аркадия стал высокомерно-соболезнующим. С улыбкой он обратился к парторгу:

– Вашу бабушку с ваших слов, получается, африканский петух топтал?