Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 21

Между тем, таинство крещения самой своей формой относит нас к «материи», к миру, к космосу, а также и к Церкви, как к вхождению в новую жизнь, как к предвосхищению Царства Божьего.

Я уже говорил, что трагедия того — в основном западного — богословия таинств, которое восторжествовало и в Православной Церкви, состоит в том, что, стремясь к точным определениям, оно обособило таинства и, прежде всего, таинство крещения от Божественной Литургии. Между тем, как в раннем предании Церкви, вступление в Церковь и в ее жизнь совершалось триединым священнодействием, включившим в себя крещение, миропомазание и Евхаристию. В этой, по моему глубокому убеждению, нормативной перспективе мы и предлагаем наше краткое объяснение основного для Церкви таинства новой жизни.

В древности подготовка «оглашенного» (катихумена) к крещению длилась несколько месяцев, кое-где — год или даже два года. Теперь, однако, когда крещение младенцев стало практически повсеместным, подготовка эта фактически свелась к тому, что в древности составляло конец ее—к экзорцизмам, т.е. к изгнанию злых духов, к исповеданию веры и к «сочетанию Христу».

Многие современные учителя и толкователи христианства считают демонологию, т.е. учение о Диаволе и злых духах, достоянием устаревшего мировоззрения, которое невозможно принимать всерьез, по слову одного такого учителя, в наш «век электричества». Мы не будем вступать в спор с этим утверждением, тем более, что Православная Церковь никогда не фиксировала, не изложила научно своего понимания демонологии. Теории, т.е. объяснения, могут розниться между собой. Что важно для нас сейчас это то, что Церковь не столько объясняет свое понимание зла, сколько ссылается на свой непрерывный опыт зла и злых сил. Что касается «электричества», якобы не позволяющего верить в диавола, то тут можно ответить, что как и все в нашем падшем мире, и электричество в использовании своем может оказаться на службе диавола, стать демоническим.

Церковный опыт диавола и «духов злобы поднебесной» есть, прежде всего, опыт реального присутствия — личной темной и иррациональной силы. Этот опыт противоречит пониманию зла гуманистами, прогрессистами и т.д., пониманию, которое в «зле» видит, прежде всего, отсутствие добра. Как тьма преодолевается тем же электричеством, так и зло исчезает по мере распространения «просвещения». Для Церкви, однако, зло — не миф и не отсутствие чего-либо, а именно реальность, присутствие, с которым нужно бороться именем Христовым. И эту реальность она знает и видит, ей смотрит в лицо, когда возлагает священник руку свою на новое человеческое существо, заявляет права Божий на него. По логике «мира сего», по его статистикам, существо это имеет немало шансов оказаться, рано или поздно, в психиатрической больнице, или в тюрьме, или по-другому испытать отупляющую скуку вселенского захолустья секуляризма. Жизнь, подаваемая этому ребенку «миром сим», трагична. Но Церковь также знает, что врата ада были разрушены и что другая — светлая и благая — сила вошла в мир и заявила свое право на владычество и на изгнание узурпировавшего это владычество князя мира сего. И право это касается не только отдельных душ, но и всего человека и всего мироздания. С пришествием Христа «мир сей» стал полем борьбы между Богом и диаволом, между подлинной жизнью и смертью. И в этой борьбе мы участвуем... Только поняв это можно понять и истинный смысл «экзорцизма».

Священник «дует на чело, уста и перси» крещаемого, трижды «знаменует чело, уста и перси знаком креста, возлагает епитрахиль на голову отрочате, прикрывая его главу рукой, и глаголет:

После этой молитвы священник обращается к диаволу с тремя запрещениями. Нет, это не «беседа» с диаволом, это торжественный, именем Божиим совершаемый отпор ему, изгнание его во тьму кромешную, «разрушение его мучительства».

Повторяю, это не «беседа». Это сила имени Божьего, сила Слова, наполненного верой, возрожденного Христом, исполненного Истиной и любовью ко Христу и Его творению. Это то, чего одного боится диавол. Ибо он скрывает свое присутствие в мире, свою смертоносную ложь. Экзорцизм же есть раздрание этой лжи, противостояние диаволу лицом к лицу. И как страшно делается за мир, и отчасти за Церковь, при виде людей, которые не видят, не знают, не слышат подлинного зла в мире и думают, что его можно рационально объяснить и обезвредить. В этом победа диавола...



Теперь, после экзорцизмов, священник «обращает оглашенного лицом к западу и глаголет трижды, вопрошая его сице:

И отвечает оглашенный или воспреемник его:

Христианская жизнь начинается с этого отречения и вызова. Нельзя принадлежать Христу, не обратившись лицом к лицу ко злу, не будучи готовым сражаться с ним. Дух этой борьбы выдохся в современном христианстве. Оно воспринимается, напротив, как уход от борьбы, как светлое и приятное «убежище», если не больница. Но в первые века оно осознавало себя как «войско Христово» militia Christ!, участником в борьбе Христа с диаволом, воцарившимся в мире. И именно к вступлению в это сражение призывает священник, требуя от оглашенного, чтобы он теперь, в завершение своего отречения от диавола, «плюнул и дунул на него». Тут люди начинают улыбаться, смущаться — до того нашему времени чужд такого рода скандальный акт. А между тем, диавол не забудет этого «вызова». Начинается смертельный бой, о котором мы знаем, что Христос уже победил врага рода человеческого, но в котором победить призван и каждый из нас.

«Сочетаешися ли (соединяешься ли) со Христом?»— вопрощает священник, обратив, повернув крещаемого к Востоку?

«Сочетаюсь» — трижды отвечает оглашенный или его воспреемник. За этим торжественным «сочетанием» следует чтение оглашенным символа веры, т.е. исповедание этой веры как истины и, следовательно, как главного оружия в борьбе с «князем мира сего». И эта подготовительная часть завершается призывом священника поклониться Христу, принести ему присягу на верность...

Сам чин крещения начинается с освящения и благословения воды. Вода в религиозном опыте, в Библии, в Церкви есть всегда образ мира, его, так сказать, »prima materia », первичное вещество. Без воды, прежде всего, нет жизни и, следовательно, будучи «принципом жизни, она есть тем самым жизнь... Но, в падшем мире, будучи жизнью, она есть также образ и смерти, есть та страшная стихия разрушения, над которой человек не имеет Власти. И, наконец, вода есть и средство, а потому и образ и символ очищения и возрождения, ибо она очищает, возрождает и обновляет. В Книге Бытия сотворение мира и жизни представлено как освобождение суши от воды — как победа Духа Божьего «над водами», над хаосом небытия.