Страница 11 из 29
Мы с Настей, переглянулись и одновременно предложили катить дальше гантели.
– Нет уж, стойте ребята, пока мы в подземелье, я вам все выскажу, а то у меня на свету духа не хватит, – выпалил Данила. Подземелье странно на него действовало, казалось, он подзаряжался током уверенности, а стрелка с показателем уровня собственной значимости начинала зашкаливать.
– Вы всегда, на до мною насмехаетесь, считаете себя, более умными, образованными. Когда я что-нибудь рассказываю, вы крутите пальцем у виска и считаете, что я бред несу. Мне не нравится, что вы относитесь ко мне несерьезно. Разве я не прав? Вы меня уважаете?
– Ну ты, личность, не волнуйся, – разозлился я на Данилу, который чувствовал себя комфортно под землей и мог качать права, – как только выйдешь на божий свет, тебя слишком многие воспримут всерьез и зауважают, к тебе вполне серьезно отнесутся такие люди как Горилла и Хват-Барыга, вот у них требуй соблюдения прав.
– Вы думаете, я ни на, что не способен? Ничего не могу сам придумать, и только кормлюсь идеями с вашего стола? Да?
Неужели он все это время так глупо набивал себе цену, подумал я:
– Ну, говори, что ты там придумал?
Таким счастливым Данилу никогда я не видел. Казалось, он съел огромную горку масляных блинов, или вывел формулу вечной жизни.
– Я вот, что предлагаю. Чтобы окончательно отвести от нас подозрение, когда мы выйдем на божий свет, я пробегу мимо Фитиля с блокнотом и потеряю его, пусть он его подберет. Блокнот все равно придется выкидывать, раз из него листок попал к Хвату. Зачем такая улика. Пусть хоть раз послужит. Я его берег два года и не сделал в нем ни одной записи.
Данила достал блокнот из нагрудного кармана. Это была замечательная маленькая книжечка в мягком, кожаном переплете с золотым тиснением.
– Я только сегодня в нем для Гориллы первый раз написал записку, и то неудачно листок вырвал. Первая часть записки, «Мачить исчо рана» вы сами видели, досталась не Горилле, а Хвату. А вторая часть, окончание «Гарила» осталось в блокноте. Если я сейчас потеряю блокнот, и его подберет Фитиль, в случае, чего все подозрения с нас снимаются автоматически и падают на Фитиля. А там пусть они втроем хоть, до скончания века разбираются. Ну, как?
– Все замечательно, – похвалила Данилу Настя, а что будешь делать, если он тебе его тут же поднимет и вернет?
– Кто, Фитиль? – такое развитие событий ему видимо не приходило даже в голову, – ха…ха…ха… покатили дальше.
Наконец мы были у края подземного хода. Хорошо, что он выходил в кусты и прикрывал нас со всех сторон. Ни с одной стороны, если ты не находился в двух метрах от него, и даже сверху невозможно было увидеть, как мы из него вылезали. Мы вышли на берег. Метрах в пятидесяти от нас, ниже по течению сидел на берегу Фитиль. Он даже не глянул в нашу сторону. За то мы посмотрели друг на друга при солнечном свете. Мы с Настей были похожи на кочегаров. Знакомство с секретами монашеского механизма не прошли для нас даром. Данила, рядом с нами казался бледным английским аристократом.
– Срочно купаемся, – скомандовала Настя, и, сбросив с себя платье, первая полезла в воду. Мы не заставили себя долго ждать.
– Хоть козлиный дух смою, – рядом натирал себя песком Данила, – натирайся им, он лучше мыла. Надо сейчас перенести гантели в воду, тогда вообще следов никаких не останется.
– А дальше куда?
– А дальше вниз, по реке. Я сейчас за камерой сбегаю, заодно и блокнот потеряю. Веревка у тебя есть. Так и сплавим их мимо Фитиля. Никто и не догадается.
Вдвоем с Данилой мы поднялись на те несколько метров, что отделяло нас от подземного хода, и скатили платиновые гантели в воду, в том месте, откуда не был виден Фитиль. Данила собрал в охапку свою одежду и собрался, было бежать, когда я ему предложил взять и нашу, все равно ведь придется плыть по воде.
– Веревку, только вот оставлю, – сказал я, – что б гантели привязывать. Блокнот приготовил?
– Ага.
Мы наблюдали, как Данила трусцой пронесся мимо Фитиля и скрылся среди деревьев, как тут же встал с места Фитиль и подобрал что-то с земли.
– Клюнуло, – удовлетворенно констатировали мы подъем блокнота, – теперь бы только никуда не ушел.
– Не уйдет, ему сети стеречь надо.
До прихода Данилы, мы были свободны. А это с час времени. Я прикинул. Пока добежит, пока камеру накачает, после поест. Нет, сначала поест, потом камеру накачает. Да время на обратный путь. Нет, в час не уложится. Я посмотрел, на небо.
– Часа два. Что будем целый час делать?
– Как ты думаешь, где сейчас Горилла? – спросила Настя.
– Хват сказал, что сидит на колокольне. Но долго там сидеть, я думаю, не будет. Как только он увидит, что Хват в Москву не поехал, у него должны зародиться сомнения, а не обманул ли его каким либо образом его партнер по бизнесу.
– А в таком случае?
– А в таком случае, он полезет проверять, на месте ли платина.
– А, что сейчас делает Хват?
– Если не ружья заряжает, то придумывает какой-нибудь план страшной мести и вычисляет дружка Гориллы.
– А на колокольню к Горилле он не полезет?
– Нет, этот жук сам не полезет. Он любит, чтобы другие к нему приползали, и на коленях.
Я понимал, куда клонит Настя. Ей еще раз хотелось побывать в подземелье. Она ведь не видела сундук, со старинными книгами, и мумию старика.
– А где икона? – спросила Настя.
– Да вон она, в кустах, – показал я на черную икону, больше похожую на прокопченную дверь от старой русской курной избы. По крайней мере, по размеру, она была с дверь. – Ни черта на ней не видно, – из-за чего с ума сходили? Данила говорит, грек какой-то написал – Феофан.
– В России всю жизнь иноземному поклонялись, – согласилась Настя, – при Петре – немцам, при Екатерине – французам, при Ельцине – американцам. А грек этот, когда жил?
– Надо будет к Хромому зайти… Спросить… Он все знает… Заодно и сумку незаметно отдать. Кстати, она в подземелье осталась.
Насте только этого и надо было. Она предложила слазить за сумкой.
Глава 5
Я включил оставленный на входе фонарик, и мы углубились в подземный ход. До монастырской стены добрались быстро.
– Полезем в подвал? – спросил я притихшую Настю.
– Да.
Без Данилы, который придавал уверенность и чувствовал, как дома, себя под землей, подземный ход казался не таким широким и надежным. Я вспомнил, с какой невероятной скоростью мы с Данилой улепетывали из подвала, и неприятно поежился.
– Ты боишься его? – спросила Настя не зная как правильно назвать старца покойника, давно превратившегося в высохшую мумию.
– Не очень, – признался я, – в прошлый раз его, Данила один, сам, переложил с сундука на землю. Я даже не дотрагивался.
– А удобно почти голой заходить туда? – вспомнила Настя о правилах приличия.
Освещая фонариком, путь впереди себя, я и забыл, что мы полезли в подземный ход в трусах и купальниках, передав одежду Даниле. Непонятные нравственные и этические проблемы я всегда взвешивал на крестьянских весах целесообразности.
– Ему давно все равно, как мы выглядим. Он из начала века, из двадцатых годов. Они тогда больше идейные вопросы решали. Полезли.
В подвале ничего не изменилось, старик покойник лежал в той же позе, в какой мы его оставили. Крышка сундука была открыта, и со дна на нас смотрели коричневые, с металлическими застежками старинные церковные книги. Настя поставила свечу на откинутую крышку сундука и, открыв одну из книг начала читать:
– Иде Володимер на родимичи. Бе у него воевода Волъий Хвост, и посла и Володимер перед собою, Волчья Хвоста; съерете радимичи на реце Пищане, и победи радимиче Волъчий Хвост…. Быша же радимичи от рода ляхов; пришедъ ту ся вселиша, и платят дань Руси, повоз везут и до сего дне. …Ничего не понятно.
Затем она перелистала книгу, остановившись на другой странице:
– И выиде Олег на брег, и воевати нача, и много убийства сотвори окола града греком, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви. А их же имаху пленникы. Овех посекаху. Другиа же мучаху. Иные же растреляху. А другыя в море вметаху. И ина многа зла творяху русь греком, елико же ратнии творять.