Страница 23 из 29
На грани исчезновения такие древние, по своей значимости уникальные виды ремесла, как плетение из лозы, изготовление цветов из ткани, плетение кружев на коклюшках, флористика, древнерусская вышивка на ткани цветными нитками, вышивка по сетке, прядение, переработка волокон, вырезывание из бумаги. Нет учителей по гончарному или бондарскому делу. Преемственность прервалась.
При отделах народного образования отсутствует служба занятости по разысканию носителей народных ремесел среди старейших жителей, которые в индивидуальном порядке могли бы обучать безработных, тех же подростков, валянию валенок, плетению лукошек, изготовлению изделий из майолики (красной глины), кладке печей или профессии трубочиста - самой древней из профессий на Руси. В результате сформировался тип подростка, не помнящего своего родства, не знающего своего происхождения. Вымахал в полный рост "потребитель", с особенной, неизвестной нам ранее психологией, со своими претензиями на "клевую" жизнь и с соответствующими жизненными установками.
Не доверяя расхожему мнению, будто подростки, оторванные от своей семьи, от родных корней, сплошь агрессивны и социально опасны, что они замкнуты и неконтактны, я попытался развеять этот вымысел, убедиться в противоположном. С этой целью отправился в Вязьму, Смоленской области, где, по моим воспоминаниям, находится приемник-распределитель, сортирующий задержанных подростков.
В оные времена, поди, с полсотни лет тому назад, я сам "нечаянно" оказался клиентом сего спецзаведения. В незнаемый, сказочный мир всегда манит некий личный мотив… Если подросток решился оставить родной дом, бежать из него, то уже никто и ничто его не удержит.
Лично мною завладела тогда идея как можно скорее выучиться на краснодеревщика! И не где-нибудь, а в Москве! В те годы особенно сладко лилась по просторам СССР мелодия "Дорогая моя столица, золотая моя Москва!" Для меня это, к слову сказать, был песенно-озвученный призыв решительно порывать с деревней и становиться москвичом, предварительно зарекомендовав себя примерным и послушным лимитчиком. Где еще, как ни в самой столице, можно приобрести желанную профессию!
Биография подростка начинается с нуля. Семья, где я воспитывался и рос, испытывала крайнюю нужду, едва сводила концы с концами. Мать из "гнилушек" вознамерилась построить дом и двор для скотины. Старалась из последних сил. Сама ходила в разбитых, дырявых штиблетах, считай, босая. Ранила ноги, натыкаясь на ржавые гвозди. Мое сердце разрывалось от жалости. И чем больше я ее жалел, тем больше замыкался в себе: пытался найти выход из материального кризиса.
В деревне, где мы жили, текла речушка, сплошь покрытая густыми зарослями ивняка. Под его корнями, в глубоких норах, водилось великое множество раков. Мы, подростки, шарили под корягами, варили раков в чугуне. Угощали близких и родных деликатесом. Постепенно усовершенствовав технологию, мы этих раков выманивали из нор на поджаренную "живность". Ранним утром вытаскивали их из воды, повисших гроздьями на приманке. И так как улов становился все более обильным, то спонтанно вызрел замысел: сбывать свою добычу на рынке! Мы отправлялись с нею на знаменитую Комаровку в Минск… Всю жизнь помню, как с первой выручки я купил для своей матери новые штиблеты.
Такой способ заработка мне быстро наскучил, так как был он малопродуктивным. Идея выучиться на "краснодеревщика" (слово уж больно красивое и ласкало слух) обмысливалась мною с разных сторон. Итак, сперва я осуществлю мечту матери: построю дом! А уж после… я стану богатым, и мне будут завидовать мои сверстники!
"Зерно" в мое сознание заронила мать своими рассказами про своего отца Степана Ивановича Новицкого. Жил он тогда на Усяже с моей бабушкой. Ни одна книжка, никакой учитель не могли так сильно подействовать на меня, как рассказы матери о своем отце, известном на всю округу плотнике и столяре. Я видел набор его плотницких инструментов: один к одному все финские и американские! Проживая в Пермском крае на положении раскулаченного, сосланного вместе с семьей с хутора Охрана, что под Смолевичами, старик обменивал пайку хлеба и фляжку молока, свой дневной рацион, на фуганок или сверло, сбываемое каким-нибудь ссыльным.
Там прославился мой дед умением шить хомуты, сбруи, столярничать. Мастерил сундуки, клепал колеса для телег, сбивал бочки для солений… Построил он и ветряную мельницу. Раньше там вручную, каменными жерновами перемалывали зерно. Пермяки, недоверчивые, суровые от природы, зауважали "белоруса" и не скупились на подарки из своих сусеков.
Все эти образы, навеянные матерью, словно прожекторы, осветили мне выход из тупиковой ситуации. К побегу морально я был подготовлен. Но, замыслив побег, я не озаботился о дне грядущем. Я не знал, что беглецы на дорогах спонтанно сбиваются в "стаю", видимо, срабатывает инстинкт выживания. "Чужака" и "свояка" распознают безошибочно. Если исходить из принципа материального благосостояния, то не сразу отличишь, кто здесь из "благополучной", а кто из "неблагополучной" семьи. Товарищ, с которым я совершил побег, был из хорошей - в материальном отношении, "полной" семьи. Но что здесь любопытно: когда мы обсуждали план побега, то каждый отстаивал свой "блицкриг". Он почему-то грезил Украиной, где, мол, всегда тепло и много винограда. Я настаивал на Москве! Оказавшись в стае, мы оба по-разному, каждый для себя, исполнили библейскую заповедь: "Богу богово - кесарю кесарево". Я не был принят "стаей" и стал "изгоем". Мой попутчик, напротив, сразу в нее вписался и поэтому был неуязвим. На первый взгляд это нелогично: ведь я был из самой что ни на есть бедной и неполной семьи… Точно таким же, как и те, которые оккупировали тот вокзал, железнодорожную ветку…
Подростки нервами и кожей ощущают классовую солидарность. Но тут было все наоборот. Причина, думается, в том, что "идейные" в их среде не приживаются. А у меня ведь была идея: выучиться на "краснодеревщика"! Я прекрасно сознавал, ради чего бежал. И эта моя решимость, моя внутренняя собранность и соответствующая реакция на поведение "стаи" выдавали во мне чужака…
Это было так давно. И вот я снова в Вязьме, в том самом приемнике-распределителе. Он теперь называется "Центр временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей". Тот, кто все это когда-нибудь "проходил", сразу поймет коренную разницу. Она в названии. Сейчас ты здесь уже априори - правонарушитель. А тогда было все открыто: огорожено только низким забором из штакетника, и вход был свободный, через калитку. Теперь все по-другому: высокий и глухой забор с протянутой поверх колючей проволокой, металлические ворота для въезда машин и дверца для прохода с железным запором изнутри. Первое, о чем я подумал, держа путь в здание "Центра": "Если подростку негде работать, он автоматически превращается в преступника».
Мои размышления были прерваны строгим окриком охранника. Он велел следовать за ним на второй этаж, где меня приняла женщина в чине капитана. Я представился и чистосердечно признался в совершенном когда-то мною "правонарушении". Она пообещала отыскать мою фамилию в картотеке за тот год.
«Центр» оборудован камерами слежения. Женщина уловила мой интерес к изображению на экране и с нескрываемым удовольствием комментировала происходящее на экранах: "Это спальная комната. Видите? Мальчик смотрит в окно… А это комната для девочек. А вот комната первичного приема, проще, карантинная". Стрелка замерла на одинокой фигуре пацана, сидевшего на узкой кровати, покрытой темной материей. Вид у "правонарушителя" был испуганный и растерянный. "Давно он у вас?" - поинтересовался я. "Скоро сутки… До выяснения обстоятельств некоторые содержатся до месяца. Это крайний случай,когда правонарушитель направляется в колонию через суд… Обычнов течение суток мы производим дознание и возвращаем нарушителя туда, откуда он сбежал…"