Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 44 из 51



Она вечно опаздывала на свидания. А ведь это характерная женская черта, которая разъясняет пренебрежение к мужчине. Опоздала, значит, не ценит. Точность первый признак уважения.

Не надо лукавить Рюрик, сказал сам себе Скударь, многое ты еще тогда понял. Ты сам продавал себя за московскую прописку. Будь мужчиной. Клавдия тебе самому показалась выгодной партией. Ты искал свою выгоду, а твоя будущая теща свою. И с этой заграницей ты их, совков, элементарно поймал на крючок.

Скударь, полный скепсиса, смотрел на себя как бы со стороны.

Камраде, злишься так сильно ты на тещу потому, что вы с нею одного поля ягоды. Права она, ох, как права. И, пожалуй, чище и умнее тебя будет. Жену твою тянет она. Внука тянет она. Дом, считай, построила она. И даже комнату на Тишинке выбила она. А что сделал ты? Сознайся хоть раз в жизни, что женился на Клавдии с дальним прицелом. Ты приличный трутенек, озабоченный своим телом, своей комнатой свиданий на Тишинке. И наглец приличный, почти не скрывающий ни от жены, ни от тещи, свои многочисленные связи. Не дураки же они, догадываются, зачем ты на сутки уезжал на Тишинку. А Клавдия была, красивый и приятный довесок к твоей жизни. Как только она тебе надоела, ты без объяснения причин выставил ее из своей жизни, не потрудившись даже объясниться. Скот приличный ты дружок. И неча пенять на зеркало. Там твое самодовольное и себялюбивое рыло.

А тещу ненавидишь так люто, потому что она твое гнилое нутро раскусила.

Пес смердящий, пей свое вино и не тявкай на Клавдию. Она тебе отдала в три раза больше, чем ты ей отломил от своих щедрот. Молодость, красоту, положение, домашний уют, все имел ты в тылу у себя. И знал самец, только одно… Зажрался ты братец. Какой ты бог? По сравнению с ней, ты мерзкий, чавкающий, сытый боров.

Скударь чекнулся со стаканом, напротив.

– За тебя Клавдия. Черт с тобой, прощаю тебя. И понимаю. Даже с этим примитивом Лешкой, я проиграл в твоих глазах. – примирительно сказал, он и осушил стакан до дна.

Закурил. Подумал, что зря не пригласил одну из проводниц, ту, что три раза заглядывала, можно было бы под стук колес, излить ей, незнакомке, боль и тоску души. Потом, решил, что слишком смутны его навязчивые, быстробегущие мысли, слов бы не хватило и умения, рассказать.

Пей лучше в одиночку, самец.

В очередной раз он наполнил стакан, пятый по счету.

Поезд медленно полз по земному шару, приближая его к той точке, где он потерял и вновь нашел такой неправдоподобно красивый сколок лучезарного счастья. Мысли плавно перетекли на Арину.

Он представил ту единственную и действительно искренно любимую женщину, что целый месяц через силу улыбалась ему, готовила обед, бесконечно целовала его, и проводила в последний путь. Она то, что плохого ему сделала? Почему он и на нее злится?

Он понял, почему злится и не находит себе места. Арина, в его глазах, сумасшедшая. Зачем она решила взять заботу о Клавдии на себя? Он освободился от обузы, а она добровольно впряглась в телегу. Кто ее просил? Что за неуемное бескорыстие, сострадание, благородство? Откуда оно в этой, приехавшей с Севера простой на вид девчонке, а теперь жены и матери. И его любовницы. Хотя язык не поворачивался так ее назвать. Неужели придуманная этим хитрецом Лешкой его неземная любовь к Арине, тому причина?

Скударь с горечью подумал, что пара Алексея и Арины, простая, обычная семья, на поверку оказалась намного чистоплотней, сердечнее и главное выше его самого, в самом главном, в человечности. Какой удар по самолюбию.

Его высмеяли. Лешка знает истинную цену его любви. И пожалели они оба его в трудный час. Посчитали слабым, и подали милостыню. Нет, это гад Алексей подал ему милостыню, а Арина протянула дружескую руку. А он, скот, хоть раз протянул ей свою?

Захотелось выпить вина. Вино, божественный напиток, в нем одновременно живут и дивная горечь, и беспричинная радость, и смех и слезы. Сейчас он пил горький напиток. Сам виноват.

Арина отдала ему себя. Отдала без оглядки, без слез, без его, ответной благодарности. Милый тебе плохо? Я поддержу!

Настоящая любовь – бескорыстна. Удивительная редкость – возвышенная, целомудренная любовь. Это умытое слезами радости и печали участие в жизни другого, того, кого любишь. Только любовь и дружба вне корысти рождают гордую, жертвенную любовь. Остальное, от лукавого. Любой, даже маленький расчет, убивает древо любви, вернее, оно не растет на этой сухой почве.

И с чем он приедет сейчас к ней, единственной, по настоящему любимой им женщине? Что он может ей дать? Лощеный орангутанг. Что сможет сказать, что предложить? Или не надо усложнять? Жизнь сама расставит все по своим местам. А если расставит, то как? Как сохранить ее неземную, бескорыстную любовь? Готов ли он к этому, хватит ли сил?



Скударь усмехнулся.

Нашел необыкновенный алмаз, и не знает, что с ним теперь делать. Чудак! Запрячь подальше от глаз людских и храни. Молись на нее. Приедешь, станешь у нее, любимой, под окном. Пусть тебе рукой помашет, улыбнется, и уронит благодарную слезу. Много ли женщине надо? Ты жив.

Скударь поднял стакан с вином.

За тебя Аринушка! Спасибо воробышек! Пусть будет благословенно твое имя! За тебя, любовь моя.

Глава XVIII

Приехав в Москву, Скударь остановился в своей в четырехкомнатной, пустой квартире. Он никого не известил о своем приезде. Зачем? Пусть думают, что он обиделся. Потом сообразил, что принялся за старые игры, но отогнал беспокойную мысль.

Мир ему не переделать.

Скударь посмотрел на дисплей телефона. Звонок был междугородний. Нет меня.

Перебрал счета и принялся за поиски работы. У Скударя теперь не было машины, ездить на метро он отвык, поэтому искал работу рядом с домом. Нашел – две. И другая была причина, о которой сладостно было думать.

В интернете на первой странице выскочила вакантная должность финансового директора крупной международной кампании. Он позвонил. Ответили, что уже взяли. Скударь не особо расстроился. Была бы шея, хомут найдется. И был еще звонок из кадрового агентства. Оперативностью кадрового агентства он был поражен. Они заносят в электронную память уволенных, и предлагают им работу? Чудеса. Ему дали адрес в трех минутах ходьбы от его дома.

Скударь неожиданно для себя заторопился на собеседование и уже через час сидел перед руководством фирмы.

Двое их было. Кресло генерального директора, занимал упитанный мужчина пятидесяти лет. Он вытер носовым платком потную лысину, крепко пожал Скударю руку и предложил садиться. Дама, напротив, за приставным столом, прикрывшись рукой, сосредоточенно изучала бумаги. Она лишь мельком, издалека, когда Скударь вошел, кивнула ему и вновь, прикрывшись рукой, углубилась в документы.

Генеральный директор протянул ему две визитные карточки; на одной значился он, Куроедов Гавриил Гаврилович; на второй финансовый директор – Евлампия Шахова, В бумаги уткнулась, выдерживает многозначительную паузу. Проходили мы такое, подумал Скударь и повернулся к директору.

Скударь сразу приклеил им кличи, Гавгав, и Дунька из деревни, Евлампия – Керосиновая Лампа. Так легче было запомнить новые имена.

– Причина увольнения с предыдущей работы? – спросил его Куроедов.

– Хотел из Москвы навсегда уехать, не сложилось. Можете проверить.

Поверили или нет, неважно.

– Бывает! – сказал Гавриил Гаврилович.

Скударь рассказал вкратце о себе. Директор удовлетворенно кивнул головой. Затем, тоже, в двух словах обрисовал, чем занимается фирма. Строительство, перевозки, аренда. Назвал вакантную должность главбуха и сумму зарплаты. Две тысячи долларов. Это было в два раза меньше, чем получал Скударь на предыдущей работе, но выбирать не приходилось. С предыдущей он уволился по свински, в один день. Не стал даже дела сдавать. На него обиделись, но держать не стали. Зато работа близко, подумал о нынешних преимуществах Скударь. То, что его возьмут с руками и ногами, вопроса даже не возникало. Пол, образование, опыт престижной работы, в эти жесткие требования любого кадрового агентства, он вписывался по максимуму.