Преступная связь

Но Бесс, по-видимому, была вполне довольна вторыми ролями, поскольку, как выяснил Льюк, она привыкла к этому: родилась второй и считалась второсортной сестрой, от которой не ждут особых успехов. Она собиралась выйти замуж за чванливое ничтожество, человека, который будет помыкать ею, втискивать ее в удобные ему рамки, не оставляя ей ни времени, ни места выяснить, кто она на самом деле и чего хочет от жизни.

Льюк сразу вознамерился приложить все усилия, лишь бы открыть глаза Бесс на ее собственные возможности. Он поддразнивал ее, насмехался, подталкивал к необдуманным поступкам и в то же время флиртовал с ней, показывал, что такое настоящие поцелуи, поскольку, несмотря на помолвку Бесс с напыщенным болваном, Льюк инстинктивно чувствовал, что сексуальность в ней еще не пробудилась.

Льюк сунул ладони в карманы черных узких брюк, кремовый смокинг приоткрыл шелковую рубашку цвета кофе с молоком. Его глаза стали задумчивыми.

Итак, он выполнил почти все, что наметил. Бесс бросила никчемную работу ради такой, которая позволит ей раскрыться; поддалась искушению примерить выбранную одежду, которая покажет, что она может быть по-своему так же привлекательна, как ее неотразимая сестра.

Льюк с трудом поверил своим глазам, увидев, как черное шифоновое платье, выуженное им из чемодана Бесс, заманчиво подчеркнуло великолепные изгибы, скрытые прежде безнадежно безвкусными тряпками. Низкий вырез обнажил нежную кожу шеи и верхней части груди, изумительную ложбинку, при виде которой его пальцы зачесались от желания исследовать прелестные подробности. Его губы заныли от желания прикоснуться к упругим полушариям, так соблазнительно покоящимся под прозрачной тканью. Короткий подол не прятал ноги, оказавшиеся на редкость стройными…

На минуту он отдался раздражающе неотступному, запретному желанию прикоснуться к ней, сорвать с нее платье и покрыть поцелуями ее тело. План преобразить Бесс начинал мстить ему. Пора было положить этому конец.

— Мы заставили Кьяру ждать слишком долго, — резко произнес он, разорвав тишину. — Идем?

Раздражающая притягательность низкого голоса Льюка заставила Бесс вскинуть голову и уставиться на него. Воздух застрял в ее легких. Она не могла дышать, сила чувств вызвала у нее дрожь.

На переносице над великолепными задумчивыми глазами Льюка залегла легкая морщинка, углы его чувственных губ приподнялись. Значит, беспорядочно суетясь, она вызвала у него досаду. Почему-то Бесс это больно ранило, хотя должно было оставить равнодушной.

— Разумеется, — сухо отозвалась она. — Идемте. Я проголодалась.

Распрямив плечи, Бесс вышла из комнаты, чувствуя, как каждая мышца, каждая кость в ее теле затвердела. Ей тяжело далась борьба с ошеломляющим сознанием близости Ваккари; она отчаянно старалась сохранить самообладание, поскольку знала: лишившись его, она погибнет.

Но каким-то чудом ей удавалось сдерживаться, пока они не вышли на террасу.

— Потрясающе! — воскликнула Бесс неожиданно высоким и срывающимся голосом.

Террасу освещали золотистые фонари. Здесь стоял стол, накрытый на двоих, а розы, каскадами падающие с перил, при лунном свете обрели призрачный вид и наполняли воздух ароматом.

— Гости смогут ужинать здесь, если пожелают, — продолжала Бесс более холодным и решительным тоном, сдобренным щедрой дозой сарказма. — Разумеется, я не знаю, близко ли отсюда до кухни, поскольку мне еще не представилось возможности увидеть планы, но…

— Что ты за колючее маленькое создание! — Льюк устроился напротив Бесс за столом, его взгляд оставался отчужденным. — Любому замечанию ты ухитришься придать оттенок обвинения. Почему бы тебе не утихомириться?

Бесс с трудом сглотнула. Возможно, ее замечание и тон и вправду казались чересчур запальчивыми. Но Ваккари не обратил бы на это внимания, если бы питал к ней неприязнь! Почувствовав, как самообладание начинает ускользать, Бесс сделала попытку вернуть его и с вызовом ответила:

— Неужели все мужчины-итальянцы так чертовски надменны?

Хмурясь, она посмотрела на бокал кьянти, наполненный для нее Ваккари, но взгляд неотразимых серебристых глаз заставил ее поднять голову.

Колеблющийся золотистый язычок свечи в шаре из янтарного стекла отражался в пламенных глубинах. Он имел дьявольский вид, казался магнитом для темных сил всего возбуждающего, в корне неверного, учитывая их обстоятельства, всего, что греховно подкрепляло ее глубинные и запретные чувства к нему. Слезы влечения и опустошающего сожаления жгли глаза Бесс, и твердость голоса Ваккари почти принесла облегчение, когда он ответил на ее вопрос:

— Не забывай, я ведь полукровка. Возможно, я унаследовал надменность, присущую чистокровным итальянцам, но мне недостает врожденного такта. — Его мускулистые, широкие плечи приподнялись в беспечном пожатии. — Я — помесь, дворняжка. Помни об этом. Если дворняжкам приходится драться, они не брезгуют грязными приемами.

Ваккари уставился в лицо Бесс, на котором отражались скованность и тревога. Он боролся бы любыми средствами, чтобы не замечать эту опасную притягательность, вдруг подумалось ему, даже подменил бы растущее влечение открытой враждой, если бы потребовалось.

— Ешь, — холодно скомандовал он. — Кьяре пришлось долго хлопотать, а ты сказала, что проголодалась.

В сущности, Бесс была не голодна. Она солгала. Ей следовало бы возрадоваться, поскольку Ваккари внезапно проникся к ней неприязнью, перестал флиртовать и дразнить. А если ее присутствие наскучило ему и стало раздражать, он

будет рад отпустить ее, как только Бесс выполнит работу, ради которой приехала сюда.

Подобным мыслям полагалось успокоить ее, но этого не произошло. Сердце Бесс разрывалось от невыносимой обиды, желудок судорожно сжимался, пока она невидящими глазами смотрела на аппетитную, тонко нарезанную ветчину, оливки, колбаски и анчоусы, которые Ваккари поставил перед ней.

Бесс сумела проглотить несколько кусков, запивая их большими глотками рубинового вина, а затем принялась ковырять следующее блюдо — крохотные, на один укус, кусочки нежной баранины с ароматом розмарина, — которое с гордым видом принесла Кьяра. В конце концов натянутое молчание стало невыносимым. Поразмыслив, Бесс пришла к выводу, что любой разговор будет лучше этой гнетущей тишины, и осведомилась:

— Кроме кузины, у вас много родственников в Италии?

— Масса, — коротко ответил Льюк, — нетерпеливым жестом отставляя тарелку с недоеденным ужином.

Но Бесс упорствовала: что-то заставляло ее узнать о Льюке как можно больше.

— Вы часто видитесь с ними? Вы родились в Италии или в Англии? Может, здесь у вас есть свой дом?

Бесс понимала, что тараторит слишком быстро, но слова, вдруг начавшие срываться с ее языка, были порождены последней отчаянной потребностью расшевелить его.

Она никогда не сможет обсуждать его личность с сестрой, грустно поняла Бесс: подобный разговор будет слишком мучительным. Она постарается всеми силами избегать встреч с этой парой после свадьбы — по крайней мере до тех пор, пока не научится справляться с болью в сердце.

— Сколько вопросов! — Но голос Ваккари прозвучал спокойнее, словно он считал безопасным разговор о своем происхождении. Слегка пожав плечами, он указал в сторону расстилающейся внизу долины, россыпь огоньков на которой указывала на существование крохотных деревушек. — Я родился здесь, в Тоскане. Иногда меня тянет сюда. В глубине души я испытываю сожаление и чувство потери.

— Вы хотели бы снова иметь здесь свой дом? — догадалась Бесс, тронутая тоскливой ноткой в тягучем, как мед, голосе Льюка.

— Когда придет время — да, — ответил он. Когда они с Хэлен будут женаты год или два

и соберутся завести детей. Это соображение имело смысл. И ранило. Но Льюк продолжал беспечным тоном:

— Я родился на вилле на берегах Арно, в предместьях Пизы. К тому времени моя семья проделала долгий путь от своих крестьянских корней. Отец возглавлял торговый банк моего деда и был женат на англичанке из знатного рода.