Страница 3 из 3
— Все это ее травмировало, — сказал Альфонсо. — Ты ведь мне это уже рассказывала, дорогая, каждый раз я узнаю все новые подробности твоего освобождения, о твоем святом Георгии Победоносце, спасающем тебя от ночного чудовища-дракона.
— Это не так просто забыть, — сказала Дилия, — оно возвращается и возвращается ко мне, не знаю почему.
Она-то, может, и нет, Дилия, может, и не знает, но я — да, я залпом выпил коньяк и снова налил себе, Альфонсо даже удивленно поднял брови, он не предполагал за мной такой несдержанности. С другой стороны, его шутки были более чем похожи на правду, он сказал Дилии, чтобы она решилась наконец закончить свой рассказ, первая часть ему хорошо известна, но ведь есть еще и вторая, это так обычно и понятно — грузовик, ночь и все то, что так естественно в нашей жизни.
Я пошел в ванную и посидел там немного, не решаясь посмотреть в зеркало, чтобы не увидеть нечто ужасное — собственное лицо, каким оно бывает, когда я сочиняю историю, а сейчас я именно такой, здесь, в этот вечер, это начинает медленно заполнять мое тело — то, о чем я никогда не думал как о возможном на протяжении стольких лет знакомства с Дилией и Альфонсо, две наши дружеские пары, вместе по праздникам и в кино, поцелуи в щечку… Сейчас все было по-другому, Дилия была для меня иной — снова желание, но теперь уже реальное; из гостиной до меня донесся голос Дилии, они с Ньягарой смеялись, грозя надрать Альфонсо уши за его занудную ревность. Было уже поздно, мы выпили еще коньяку по последней, сверху послышался плач малыша, и Дилия побежала наверх, принесла его на руках: он весь мокрый, поросенок этакий, я пойду в ванную, переодену его, — Альфонсо в восторге, поскольку у него есть еще полчаса времени обсудить с Ньягарой преимущества Виласа против Борга: детка, еще коньяку, — в общем, все уже прилично набрались.
А я — другое, я пошел за Дилией в ванную, она положила сынишку на столик и что-то искала в стенном шкафу. И вышло так, будто она поняла, когда я сказал ей: «Дилия, я знаю вторую часть», когда я сказал ей: «Я понимаю, это невозможно, но ты же видишь, я знаю»; Дилия отвернулась, чтобы раздеть малыша, я чувствовал, что она наклонилась над ним не просто, чтобы расстегнуть крючки и вытащить пеленку, а словно придавленная неожиданной тяжестью, от которой надо освободиться, она и освободилась, когда, выпрямившись и глядя мне прямо в глаза, сказала: «Да, это было, это идиотизм и не имеет никакого значения, но это было, я переспала с шофером, пойди скажи Альфонсо, если хочешь, все равно он на свой манер убежден в этом, он не верит и все-таки совершенно уверен».
Вот так и было — ни я ей ничего не сказал, ни она меня не поняла, даже если и сказала все это, а ведь я ничего у нее не спрашивал, наоборот, сказал ей то, чего она знать не могла, будучи на своей половине истории. Я чувствовал, что мои глаза, будто пальцы, скользят по ее лицу, шее, груди, которую черная блузка обнимала именно так, как это делали мои руки всю ночь, всю историю. Острое желание охватило меня, я чувствовал полное право привлечь ее к себе, искать под блузкой ее грудь, сжать ее в первом объятии. Я увидел, как она повернулась спиной и снова склонилась, но теперь ей было легко, она освободилась от молчания; она быстро вынула пеленку, запах детской мочи дошел до меня вместе с шепотом Дилии, успокаивающей ребенка, я видел ее руки — они искали вату, потом положили ее между поднятыми ножками малыша, видел, как ее руки мыли ребенка, вместо того чтобы быть со мной, как это было в темноте грузовика, столько раз служившего мне в историях, которые я сочиняю.