Страница 13 из 75
"А у Вашку, — думает Соня, стараясь не глядеть на дергающийся рот, — губы теплые и ласковые. Их так не сожмешь".
Тьягу сердито машет рукой и забирается в подошедший автобус. Соня послушно идет следом и усаживается рядом с ним, даже не кинув прощальный взгляд на Вашку. Отходчивый Тьягу берет Соню за руку и дует ей в ухо.
— Ты меня еще любишь? — шепотом спрашивает он.
Соня молча кивает и чувствует, что Вашку, улыбаясь, смотрит ей вслед.
Соня неподвижно сидит на лавочке в парке, уставясь себе под ноги. Мокрые волосы облепили голову, с юбки течет, а в туфлях неприятно чавкает, но Соня даже не пытается прикрыться от дождя, хотя из ее сумки торчит изогнутая ручка мужского черного зонта.
Этот парк был последней Сониной надеждой. Сегодня Вашку не оказалось на автобусной остановке. Не было его ни в метро, ни в магазине, ни напротив банка — ни в одном из тех мест, где Соня привыкла его встречать. Предчувствуя худшее и не веря самой себе, Соня бросилась в парк. В парке на Вашкином месте мускулистый прилизанный блондин, неприятно улыбаясь, пил пиво из высокого стакана. Соня поднимает глаза на блондина, и ее передергивает.
"Наверняка, — думает Соня, — есть женщины, которым нравятся мускулистые прилизанные блондины. Но разве блондинов можно сравнить с Вашку?!"
При мысли о том, что она может никогда больше не увидеть Вашку, Соня съеживается на своей лавочке и тихонько скулит.
Эдсон Пиментел захлопывает металлическую раму и вытаскивает ключ из скважины. Эта — последняя на сегодня. Эдсон с хрустом потягивается и роняет скатанные в рулон старые рекламные плакаты.
— Т-твою мать, — бормочет Эдсон, пытаясь поймать стремительно разворачивающийся рулон. — Твою мать, ну что ж у меня за руки такие дырявые!
— Простите, — говорит сзади кто-то срывающимся голосом, и Эдсон подпрыгивает от неожиданности. — Простите, пожалуйста, вам это все нужно?
— Что — это? — в третий раз переспрашивает Эдсон, прижимая к груди подобранные с пола плакаты.
— Вот это, — терпеливо отвечает Соня, не глядя на него, и тянет один плакат за уголок. — Вот это. Этот…эту…вот эта вот бумага — она вам вся нужна? Вы мне не подарите одну?
Эдсон ухмыляется и неожиданно молодцевато подмигивает Соне.
— Только в обмен на телефончик!
Соня задумчиво улыбается, достает из сумки телефон и вручает его остолбеневшему Эдсону. Потом выдергивает у него из рук рекламу какой-то туалетной воды для мужчин — ничего особенного, двухцветный флакончик на фоне самодовольно улыбающейся смазливой физиономии — и убегает, гулко стуча каблуками.
— Барышня! — кричит Эдсон. — Барышня! Да стой же ты, дура, я же не этот телефон имел в виду!
Соня снова сидит на лавочке в парке. Дождь давно закончился, и лавочка почти сухая, но Соня все равно осторожно протирает ее салфеткой прежде чем положить плакат рядом с собой.
Соня знает, что позже ей придется объясняться с Тьягу по поводу телефона. Телефон — это не плохо подшитые штанины, по поводу телефона Тьягу наверняка будет гневно жужжать целую ночь.
Но сейчас Соня не хочет думать о Тьягу. Сейчас Соня занята. У нее свидание с Вашку.
Лазоревые шуршики
"Хорошо, что Долорес и Кэт так быстро угомонились, — думает Соня Пиреш, сметая крошки со стола. — Можно на веранде посидеть в кои веки…"
Соня моет руки в белом эмалированном тазике, сливая себе из фаянсового кувшина с щербатым носиком, и, не обнаружив на гвоздике полотенца, вытирает руки о безукоризненно чистый льняной передник. Потом снимает передник, кидает его на спинку кресла-качалки и идет к открытой стеклянной двери на веранду, старательно наступая на рассыпанные по полу солнечные пятна.
— Тьягу! — шепчет Соня. — Тьягу, ты спишь?
Тьягу бормочет что-то неразборчивое и пытается натянуть одеяло на голову.
— Тьягу, проснись, пожалуйста!
Не открывая глаз, Тьягу поворачивается к Соне и сонно тычется губами ей в щеку.
— Тьягу! Ну, Тьягу же! — Соня уворачивается от поцелуя и раздраженно пихает Тьягу в бок. — Проснись, ну!
Все так же не открывая глаз, Тьягу садится в кровати, рукой нащупывает на тумбочке часы и зачем-то подносит их к уху.
— Что с будильником? — хрипло спрашивает он у Сони. — Сломался? Который час?
— Полтретьего, — Соня тоже садится в кровати, вынимает часы у Тьягу из руки и зачем-то сует их под подушку. — Послушай. Мне приснилось…
Тьягу со стоном валится на спину.
— Через четыре часа вставать! Соня, какого черта?!
— Ну, погоди! Ну, послушай! — Соня целует Тьягу в ухо. — Ну, дай я расскажу, я же до утра забуду!
— Соня, спи и дай спать мне! — Тьягу с силой дергает одеяло, заворачивается в него с головой и решительно поворачивается к Соне спиной.
— Соня, ну что ты дуешься? — Тьягу в одних трусах топчется босиком на кухне и расстроенно заглядывает Соне в лицо. Соня отворачивается. — Ну, Соня, ты же знаешь, что меня нельзя будить среди ночи! Я такого наговорю — сам потом жалею… Ну, пожалуйста, Соня!..
— Я тоже тебе говорила: "ну, пожалуйста, Тьягу!" — непримиримо отвечает Соня.
— Ну, Соня! — Тьягу надевает рубашку и начинает застегивать пуговицы. — Смотри, что я из-за тебя натворил! Оторвал пуговицу!
— И тут я виновата?! — возмущенно спрашивает Соня, намазывая тост маслом.
— Конечно, — убежденно отвечает Тьягу. — Когда ты на меня дуешься, я даже рубашку застегнуть не в состоянии. Прости меня немедленно и расскажи, что тебе приснилось, а то у меня не останется ни одной рубашки с пуговицами!
Соня хихикает и наливает Тьягу кофе.
— Мне приснилось, — говорит она, — будто я живу где-то, где лето. В большом таком доме, деревянном. С верандой и садом. И как будто у меня есть две дочери — Долорес и Кэт. Странные имена, правда? Как в кино…
Тьягу откусил полтоста и жует, поэтому ответить не может, но он энергично кивает — да, мол, ужасно странные имена.
— Мне тоже вчера приснился очень странный сон, — говорит Тьягу, с усилием проглотив свои полтоста. — Как будто Рикарду Нунеш пригласил меня на свою свадьбу. Представляешь?
— Что же тут странного, — опять начиная сердиться, спрашивает Соня.
— Ну как же! — удивляется Тьягу. — Рикарду же уже женат!
— Что такое "лазули"? — задумчиво спрашивает Соня, откручивая колпачок у флакончика с лаком.
— "Лазули"? Может, "разули"? — Тьягу плюхается на диван и разворачивает газету. — Где ты взяла это слово?
— Кэт попросила…
— Какая Кэт? — удивляется Тьягу, вытряхивая из газеты на пол рекламные вкладыши.
Соня стряхивает с кисточки лишний лак и делает вид, что не слышит.
— Соня, — зовет Тьягу. — Кто такая Кэт?
Соня придирчиво разглядывает только что накрашенный ноготь.
— Соня! — Тьягу откладывает газету и встает с дивана. — Ответь мне, пожалуйста, кто такая Кэт, и зачем ей эти лазули?
— Соня! Соня, проснись, Соня! — Тьягу трясет Соню — вначале осторожно, потом с силой. Соня стонет и что-то жалобно лепечет, но не просыпается. Лицо ее залито слезами. — Проснись, Соня, милая, проснись! Это был дурной сон, Соня, просто сон! Проснись, пожалуйста! Хочешь, я тебе принесу воды?
Соня всхлипывает и просыпается. Несколько мгновений смотрит на Тьягу, потом с силой обхватывает его за шею и заходится в рыданиях.
— Она просит! Она все время просит эти чертовы лазули! Не ест! Не спит! Ты бы видел, как она похудела! Я просто боюсь приходить — она ко мне ручки тянет: "Мама, лазули! Мама, лазули!", а ручки — как веточки! А не прийти не могу, Долорес одна не справляется. Она умирает, Тьягу, Кэт умирает, а я не могу ей дать эти ее лазули! Тьягу, я тебе клянусь, если бы я могла, я бы из себя сделала лазули, только бы она перестала плакать!