Страница 5 из 40
— Laissez passer, s’il vous plait, Michel,[2] — прокартавил малыш.
У Миши чуть глаза не полопались от удивления; он просто поперхнулся словами, только поэтому Дашке её выходка сошла с рук.
Даже внизу, в вестибюле царил тонкий, благородный запах знакомых духов. Он делал голоса тише и музыкальнее, взгляды и улыбки — мягче и доброжелательнее. Даже почему-то захотелось всех любить и всеми восхищаться.
Вдруг кто-то громко прыснул. Конечно же, это — Миша. Даша строго посмотрела на брата.
— Дашка, это дурацкое жабэ щекотает мне шею.
Было видно, что он сейчас начнёт неприлично хохотать. Даша похолодела.
— Не жабэ, а жабо, дурак. И не щекотает, а щекочет. И замолкни, наконец, — учила Даша брата вежливости.
Дети и взрослые не слышали (или делали вид, что не слышали) перепалку между братом и сестрой. Все закутались в шубы и расселись в три кареты.
Ехали по вечернему Петербургу… За окном кареты падал снег. Едва заметно раскачивались фонари. У театра было уже много карет, из них выходили дети и взрослые. Постоянно открывались двери и из театра вырывался яркий золотистый свет сотен свечей…
Все чинно расселись в ложе. Девочки достали веера и стали обмахиваться ими, как настоящие дамы. Никто не кидал на пол бумажки от конфет и печенья. В огромном зале стоял ровный радостный гул, и вдруг всё стихло.
Оркестр заиграл увертюру.
— Это вступление к опере. В нём рассказывается о том, что будет во всей опере, — очень тихо объяснила Мише и Даше сидящая рядом в ложе Натали.
Миша с Дашей стали ждать, что сейчас кто-то выйдет на сцену и начнёт рассказывать содержание оперы. Хоть немножко будет повеселей. Но звучала музыка и всё.
— Когда расскажут-то? — довольно громко спросил у Натали Миша. Несколько голов сразу повернулись к мальчику. Глаза смотрели строго, но не очень.
— Что это они? — удивился Миша. — Ведь ничего ещё не началось! Натали приложила свой тоненький розовый пальчик к смеющимся губам.
— Тише, — прошелестел её голосок. — Мишель, никто рассказывать словами не будет, увертюра рассказывает звуками. Слушай, всё же понятно.
Миша возмутился про себя, но на этот раз промолчал. «Эта девчонка всё время меня учит…» Но всё-таки стал вслушиваться в звуки. Они ему почему-то ни о чём не рассказывали. Просто звучали себе и звучали — то редкие и прозрачные, то целой радостной или печальной толпой и очень густые, насыщенные. Что-то стало пробиваться сквозь эти звуки к сердцу мальчика: чьи-то страдания и радости, чья-то боль и чей-то смех, но тут Миша положил голову на бархатную загородку ложи, рядом с театральным биноклем, незаметно прикрыл глаза и погрузился в сладкий сон.
Проснулся Миша уже утром в своей детской, на втором ярусе кровати. Свесив вниз лохматую со сна голову, Миша увидел внизу спящую сестру. А рядом спала Натали, но не живая вчерашняя девочка Наташа, а обыкновенная кукла, правда, не совсем обыкновенная, Мише показалось, что ресницы у куклы едва заметно вздрагивают.
«Что же это — всё мне приснилось? Или было на самом деле?» — задумался мальчик.
«Всё приснилось!» — решил он, наконец.
О запахах, звуках и о Доме
(эмоциональный практикум для взрослых)
Пока дети занимаются хотя и детскими, но очень серьёзными делами, поговорим об эмоциональной культуре. Но теперь уже не будем произносить общие слова, хотя и прекрасные, а остановимся на конкретном: на звуках и запахах.
Вспомним своё детство. В большое и такое родное понятие мой домвходили, несомненно, и запахи. Я, например, при слове дом в сочетании с детскими воспоминаниями ощущаю запахи мастики для пола, которой часто натирали паркет, бабушкиных пирогов и маминых духов «Красная Москва». И другой, не менее важный в жизни (но со знаком «минус») букет запахов вспоминается с горечью и всколыхивает сразу целые пласты тяжелых воспоминаний казарменного детства. Угадайте сами: подгоревшее молоко или каша, хлорка и пронзительный запах одиночества, именно детского одиночества, оторванности от дома с его родным ароматом. Догадались? Ну, конечно, это — запах наших дошкольных учреждений: детских садов, детских санаториев. Разумеется не всех подряд!
Как мало в воспитании наших детей мы уделяем внимания запахам. А ведь это тоже составляющие нашей эмоциональной культуры. Неприятные, грубые запахи огрубляют и нашу жизнь, и дети в окружении таких запахов растут подстать им.
Вот первое задание нашего эмоционального практикума: попробуйте определить, из каких запахов складывается основной аромат вашего дома. Именно тот запах, столкнувшись с которым, ваш ребёнок должен сразу узнать и подумать: пахнет моим домом.
Запахи бывают притягивающие, облагораживающие и отталкивающие. Понятно, каких не должно быть в этом аккорде:мой дом. Этот букет запахов — ещё и неповторим, индивидуален.
Казарменный запах детских санаториев убивал какой-то недетской, тяжелейшей тоской. Он обладал способностью растягивать дни пребывания в «детской казарме» до масштабов вечности. Да-да, он обладал таким свойством!! Он был абсолютно лишён индивидуальной окраски. В какие бы детские «общежития» не бросала меня судьба, этот аромат всегда был узнаваем, везде одинаков и погружал в какое-то беззащитное одиночество.
Может быть, вам в детстве больше повезло с запахами? Или вы не придавали им никакого значения? Но этого же не может быть, вспомните получше, для того, чтобы во всех деталях и оттенках представить себе эмоциональную атмосферу жизни наших детей.
Итак, запах моего (и только моего!) дома! Может, вы и сами не знаете выраженности этого запаха. Вам не до него? О, нет, нет! Как вы ошибаетесь. Ведь детство вашего ребёнка не повторить в другие более спокойные и благополучные времена. Вы обязаны ребёнку дать всё, что от вас зависит, в том числе памятный навеки, заставляющий в другие времена вздрогнуть при встречи с ним, запах, аромат вашего дома. Может быть, он так и не сложился — запахи так переменчивы. Что же, составьте свой собственный букет из каких-то любимых запахов. Да-да, именно создайте, как композитор создаёт сонату, как поэт слагает поэму…
Пока мы поговорим лишь о самом общем звучании наших голосов в доме, об их мелодике. Общая характерная черта большинства наших людей (и особенно, к сожалению, женщин) — это слишком громкая и раздражительная речь. Грань перехода к агрессивной речи столь тонка, что её чуть не каждую минуту переходят, даже не замечая этого. Японцы, например, жалуются, что не могут смотреть наши фильмы из-за чересчур громкой и агрессивной речи.
Главное, что такое звучание не проходит бесследно: разговор по телефону уже отзвучал, а в воздухе вашего дома ещё висит облачко ваших вскриков и раздражённых интонаций. И в него, это облачко погружены все: и кто говорил, и кто молчал, и не вникающие в разговор дети.
Все знают, что к младенцу надо подходить с тихой ласковой речью. Но едва отходят на пять шагов от кровати, и разговор уже журчит в своём обычном ключе: всё та же слегка возбуждённая, какая-то задёрганная речь и никакой тебе певучести, мягкости интонаций. А ребёнок-то нас слышит, господа! Или отойдите от него как можно дальше или, что вернее, учитесь говорить по-другому. Учитесь, ибо это никогда не рано, но часто бывает слишком поздно.
Слышали ли вы звучание своей речи со стороны? Попросите своих близких в какой-то момент, не известный вам, записать вас на магнитофон. Если это невозможно, то сами, во время какого-нибудь взбудоражившего вас разговора, мысленно щёлкните внутренним тумблером, как бы переключая свою речь на «автопилот», а сами сосредоточьтесь на прослушивании. Вы будете «приятно» удивлены. Сказать, что ваша речь не ласкает ваш же слух — это ничего не сказать. И это, представьте себе, даже не вслушиваясь в ваши слова, ежеминутно слышит ваш ребёнок. Вот среди каких мелодий он растёт. А ведь он не только будет подражать вашим словам и выражениям, но и будет подстраивать свой голосовой «инструмент» под ваш. И вы когда-нибудь услышите у ребёнка свои интонации и не узнаете их, потому что они будут направлены против вас.
2
Пропустите, пожалуйста, меня, Миша (фр.)