Сама себе враг

За ними в золотистом экипаже, одетая в золотой наряд, ехала невеста. Издали она выглядела довольно красивой – а кто бы не выглядел в таком наряде и таком окружении? – но черты ее лица, если присмотреться повнимательней, были чуть грубоваты. Да, Мария-Терезия не блистала красотой. Как жаль, что у Анны не хватило терпения подождать, пока моя Генриетта станет желанной партией для Людовика! Какой прекрасной невестой была бы моя малышка! Но все равно я бы ее не одела в золотую парчу. Золото выглядит несколько вульгарно, особенно в сочетании с множеством разноцветных драгоценностей. На Генриетте было бы серебристое платье, усеянное одними лишь бриллиантами.

Но какой теперь прок от всех этих мечтаний?! Французский король достался маленькой инфанте. Я знала, что вскоре они об этом пожалеют.

Наблюдая за шествием, я вдруг заметила, что следом за каретой невесты движется экипаж французской принцессы, в котором сидит моя племянница, мадемуазель де Монпансье. Она посмотрела вверх, и наши взгляды встретились. Я скривила губы в язвительной усмешке, умудрившись изобразить на лице немного сострадания. Она все поняла и отвернулась.

Моя улыбка ясно говорила: «Дорогая моя племянница, бедная моя девочка, ты опять оказалась не у дел. Не так-то легко будет найти тебе жениха».

Я догадывалась, что теперь она попытается соблазнить Филиппа. Но нет! Этому не бывать! Дочь и сестра короля выше по своему положению дочери брата короля – особенно такого, который опозорил себя, связавшись с фрондистами.

На следующий день после прибытия в Париж Людовика с невестой Анна пригласила меня к себе. Она поспешила навстречу мне и, улыбаясь, ласково обняла. Королева явно намеревалась сообщить мне какое-то приятное известие.

– Если бы вы знали, как я счастлива! – сказала она. – Мой сын Филипп только что был у меня и открыл мне свое сердце. Он влюблен и намеревается просить руки своей избранницы.

Я чуть не задохнулась от волнения. Очевидно, речь идет о Генриетте – иначе Анна не выглядела бы такой радостной.

Я опустила глаза, пытаясь успокоиться, а французская королева тем временем продолжила свою речь:

– Он хотел бы жениться на Генриетте.

Господи, до чего же замечательно все складывалось! Правда, Людовик, к сожалению, сделал свой выбор не в пользу моей дочери, но Филипп был для нее отличной партией. Если бы Людовик умер бездетным (хотя эта маленькая испанка вполне могла оказаться очень и очень плодовитой), Генриетта стала бы королевой Франции!

– Я так рада за всех нас, – сказала Анна. – И мой мальчик очень влюблен…

Трудно было представить Филиппа влюбленным в кого-нибудь, кроме самого себя… если не считать, конечно, его давней привязанности к молодому графу де Гишу, который в весьма нежном возрасте был обвенчан с богатой девицей из семейства де Сюлли, но никогда не проявлял интереса к своей жене, а предпочитал не разлучаться с Филиппом. Впрочем, сейчас это меня не слишком занимало. Филипп был братом короля и стоял ближе всех к трону, к тому же Генриетта много лет знала его, и, если они поженятся, ей не придется покидать Францию, а значит, и меня. Я была просто счастлива!

Анна прекрасно понимала, насколько будущий брак выгоден обеим странам.

– Знаете, – сказала она, – Людовик уже дал брату разрешение жениться, и кардинал тоже одобрил выбор Филиппа.

«Еще бы! – подумала я. – Старая лиса имеет отличный нюх. Людовик женится на Испании, а Филипп – на Англии!»

К моему восторгу примешивалась и изрядная доля злорадства. Я была хорошо осведомлена о том, что мадемуазель де Монпансье попыталась заполучить себе в мужья Филиппа, когда узнала о предстоящей свадьбе Людовика. Помолвка принца должна была стать для нее тяжелым ударом, и мне не терпелось увидеть ее вытянувшееся лицо. Бедняжка! Теперь уже ясно, что ей суждено навсегда остаться старой девой.

Что до Генриетты, то она отнюдь не выглядела счастливой. Она только спросила меня:

– Филипп действительно собирается жениться… и жениться именно на мне?

Временами я плохо понимала свою дочь. Почему она оставалась такой равнодушной? Почему не кинулась мне на шею, узнав о такой замечательной новости?

– Конечно, он женится на тебе, – заверила я дочь. – В конце концов, это его долг по отношению к собственной стране. Послушай, дорогая моя, если Людовик внезапно умрет, твой муж станет королем!

– Не надо так говорить, матушка, – прошептала Генриетта.

– Не тебе учить меня, что следует и что не следует говорить! – сердито отозвалась я.

Она тут же улыбнулась, поцеловала меня и сказала, что знает, как я люблю ее и как забочусь о ее благополучии. Если я считаю, что ей следует выйти за Филиппа, то она, разумеется, так и поступит.

– Милая моя доченька, – воскликнула я. – Мне кажется, ты не очень рада тому, что вот-вот станешь третьей дамой Франции!

– Откровенно говоря, я вообще предпочла бы пока не выходить замуж, – ответила Генриетта. – Мне хочется поскорее отправиться в Англию и быть там, подле Карла.

– Карл – король, и совершено естественно, что ты восхищаешься им и скучаешь по нему, – проговорила я. – Но ты не должна забывать, что он – твой брат, и у него своя жизнь, а у тебя – своя.

– Но вы же сами говорили мне, что мы поедем в Англию, – с надеждой глядя на меня, сказала Генриетта.

– Конечно, поедем. Как только состоится твое обручение, мы навестим твоего брата, а потом вернемся в Париж и сыграем свадьбу… твою свадьбу, маленькая моя! Я так мечтаю видеть тебя, самую мою любимую дочь, замужем, а моего старшего сына – на престоле его отца! Господи, неужели Ты сжалился над нами и мрак, так долго тяготевший над нашими головами, начинает рассеиваться?!

Потом наступили радостные недели подготовки к обручению. Я была занята с утра до вечера и даже почти забыла о предстоящем морском путешествии, которое наверняка сулило мне плохое самочувствие и расстройство нервов. Однажды меня навестила мадемуазель де Монпансье. Она была очень раздосадована грядущей помолвкой Генриетты и Филиппа и явно надеялась помешать ей.

– Вы, конечно, приехали поздравить меня, – с милой улыбкой обратилась я к посетительнице, желая уколоть ее.

– Наверное, вы, тетушка, довольны тем, что наконец-то добились своего! – иронично, но с явной долей зависти заметила Анна-Луиза.

– Добилась своего? О чем это вы толкуете? – широко раскрыла я глаза. – Я ничего не добивалась, ровным счетом ничего! Вы не представляете, как я была удивлена, когда королева сообщила мне, что Филипп влюблен в Генриетту и не желает видеть своей женой никакую другую женщину!

– Я охотно верю, что вы удивились, – сказала мадемуазель, презрительно улыбаясь. – Кто бы мог подумать, что Филипп способен хотя бы на несколько минут отвлечься от мыслей о своем друге де Гише и поразмыслить о свадьбе.

– О, принц давно уже без ума от Генриетты, – уверенно заявила я. – Моя девочка вне себя от радости. Как это прекрасно – быть любимой таким человеком!

Де Монпансье промолчала. Потом ее лицо приняло несколько озабоченное выражение.

– Я слышала, вы намереваетесь посетить Лондон? – спросила она, меняя тему разговора.

– Да, – удивленно ответила я. – Мы с Генриеттой и впрямь хотим навестить Карла.

– А как поживает английский государь? – осведомилась Анна-Луиза.

– Благодарю вас, у моего сына все хорошо, – гордо вскинув голову, сказала я.

– Я надеюсь, он не забыл дни своего пребывания в Париже и… некоторых старых друзей, – робко произнесла мадемуазель и уже смелее добавила: – Как бы мне хотелось вновь повидаться с королем! Мы несколько раз так мило беседовали с ним.

Я мысленно улыбнулась. Так вот в чем дело! Людовик и Филипп женятся, и эта увядающая девица вспомнила о Карле!

«Но нет, дорогая моя! – подумала я. – Прежде он был королем-изгнанником – и вы отвергли его, теперь же мой сын – самый знатный холостяк Европы, и вам не видать его как своих ушей! Опоздали, милочка!»

Она выглядела очень несчастной, и мне даже стало на какое-то мгновение жаль ее, но нынче, несмотря на все богатство, мадемуазель де Монпансье была неподходящей парой для короля Англии.