Путь на эшафот

Он много молился, слушал мессу несколько раз на день. Молился вслух и мысленно: «Я хочу, чтобы Анна стала моей женой не потому, что испытываю к ней страстное влечение. Я никогда бы не расстался с Катариной, если бы был уверен, что она моя истинная жена, что я не совершаю греха, продолжая спать с ней в одной постели. Ты ведь знаешь это, Господи! Господи, ты взял Уильяма Кэри, он был хорошим мужем для Марии. Возможно, ты наказал его. А я грешил с ней и с другими, ты же знаешь, но я все время каялся в своих грехах. Я взял жену Уильяма, но за это дал ему прекрасное место при дворе, хотя, как тебе известно, он не слишком умный человек».

Все его мысли, все его молитвы были отмечены печатью страсти, которую он испытывал к Анне. «Есть женщина, – молился он, – которая может дать Англии и мне сыновей! Именно потому я хочу посадить ее на трон». Гораздо проще было сказать Богу, что Англии нужны сыновья, чем то, что ему нужна Анна.

Генрих работал над своим прошением, в котором обосновывал незаконность своей женитьбы. Это прошение он намеревался отослать Папе. Он был горд, он прекрасно составил эту бумагу, аргументы, приведенные в ней, были мудры, ясны и вполне оправданы, а о литературных качествах нечего было и говорить. Он показал свое произведение сэру Томасу Мору, страстно ожидая от него похвалы, но Мор сказал ему, что не может высказать своего суждения, так как плохо разбирается в этом деле. И Генрих подумал, что Мор просто завидует его профессионализму. Но тут же понял, что сам завидует ему, так как Мор, человек с мягким юмором, был большим ученым, обладал острым умом, шармом, а также безмятежностью, какой было отмечено все его поведение. Генрих бывал в доме Мора, стоявшем на берегу реки, гулял по прекрасному саду, наблюдал, как его дети кормят павлинов, видел этого человека в кругу семьи, чувствовал, как его близкие любят его и уважают. Он наблюдал за его дружбой с такими людьми, как ученый муж Эразм Роттердамский и живущий в нищете живописец Ганс Гольбейн. Находясь вместе с ними, он, король, хоть и не мог пожаловаться на то, что эти люди не уделяют ему должного внимания, понимал, что не принадлежит их чудесному семейному кругу.

И он ужасно завидовал Томасу Мору, известному своими смелыми суждениями, своими шутками, своей любовью к литературе и живописи, добродетельной жизнью, наконец. Генрих мог бы возненавидеть этого человека, но, как и следовало ожидать, стал жертвой его обаяния. Он полюбил Томаса Мора несмотря ни на что. И даже когда Мор не стал хвалить его писания и стал высказываться против его развода, король продолжал уважать этого человека и искал дружбы с ним. Сколько близких ему людей не одобряли развода! Генрих был возмущен этим и старался привлечь их на свою сторону.

Он написал письмо своей сестре, Маргарите Шотландской, обвиняя ее в аморальности, ибо она развелась со своим мужем. Он заявил, что ее женитьба была незаконной, а ее дочь незаконнорожденной. Он возмущался ужасным положением, в котором оказалась его племянница, хотя сам намеревался поставить свою дочь Марию в подобное положение. Делал он все это с полной верой в свою правоту, поскольку запутался в моральных принципах. Он считал себя благородным, великодушным королем, ну а народ, возмущавшийся его поведением, его отношениями с Анной, просто не понимал, в чем дело. Он был готов пожертвовать собой ради Англии! Он видел себя не таким, каким был на самом деле, а таким, каким хотел себя видеть. И окруженный людьми, льстившими ему, пытавшимися завоевать его доверие, он не мог знать, что думают о нем другие.

Однажды вечером, когда король хандрил и скучал по Анне, прибыл гонец с неприятными известиями.

– Из Хивера? – прорычал король. – Что там из Хивера?

Он надеялся, что ему привезли письмо от Анны – она не ответила ему на его письмо, несмотря на все его просьбы. Он думал, что в этом письме Анна проявит к нему нежные чувства. Но письма все не было и не было.

Гонец сообщил, что Анна и ее отец заразились этой ужасной болезнью, хотя состояние их не слишком тяжелое. Король был в панике. Самое дорогое, чем он владел, находится в опасности. Кэри умер. Господи, только не Анна, просил он Бога, только не Анна!

И он начал действовать. Его лучшего врача на месте не оказалось, и он послал в Хивер его заместителя, доктора Баттса. Охваченный беспокойством, Генрих ждал новостей.

Он ходил по комнате, забыв напомнить Богу о том, что он собирался жениться на Анне именно потому, что она была здорова и могла родить для него и для Англии сыновей. Он думал об одном: его жизнь без Анны будет беспросветна.

Он сел за стол и написал ей письмо, в котором в прямой и откровенной манере изложил свои чувства:

«Этой ночью я получил пренеприятнейшее известие, хуже которого не может быть. Оно расстроило меня по трем причинам. Во-первых, в нем говорилось о болезни моей повелительницы, которая для меня дороже всего на свете и о здоровье которой я беспокоюсь так же, как о своем. Я хотел бы взять на себя половину этой болезни, чтобы ты побыстрее выздоровела. Во-вторых, я боюсь, что эта болезнь продлит нашу разлуку, и это меня ужасно угнетает. В-третьих, мой доктор, которому я вполне доверяю, в настоящее время отсутствует и не может приехать к тебе. И все же я надеюсь, что он, благодаря своему умению, все же доставит мне огромнейшую радость и вылечит мою повелительницу. В его отсутствие я посылаю к вам моего другого доктора – Баттса – в надежде, что он тебе поможет и ты поправишься. Прошу тебя, безукоснительно следуй его советам. Это даст мне возможность увидеть тебя в самое ближайшее время. Что доставит мне больше удовольствия, чем самые драгоценные сокровища мира».

Написав и отправив это письмо, он ходил взад и вперед по своим покоям, охваченный волнением, подобного которому еще никогда не ощущал. Он удивлялся, что испытывает такую любовь, доставлявшую ему и радость, и горе одновременно. Он не думал раньше, что коронованные особы могут так страдать и так любить.

А королева повеселела. Наверное, Бог услышал ее молитвы. Она радовалась вместе со своей дочерью тому, что Анна Болейн заразилась потливой болезнью и лежит больная в Хивере.

– Это Божья кара, – говорила королева дочери. – Наказание за грехи этой женщины.

Двенадцатилетняя Мария слушала ее, широко раскрыв глаза. Она считала свою мать святой.

– Мой отец… любит эту женщину? – спросила девочка.

Мать погладила ее по голове. Она безумно любила дочь, следила за ее образованием, всегда была с ней рядом, внушала ей свои жизненные принципы.

– Он так думает, дочка. Он сильный мужчина, потому так и ведет себя. Это не его вина. Не суди его строго.

– Я видела ее при дворе, – сказала Мария. Глаза ее сузились – она старалась вспомнить, как выглядела эта женщина. Она похожа на ведьму, думала Мария. У них у всех распущенные волосы и темные глаза. А сами они худые и любят одеваться в ярко-красные одежды. Ведьмы очень похожи на Анну Болейн!

– Ее нужно сжечь на костре, мама! – воскликнула Мария.

– Тише, дочка. Так не следует говорить. Молись за нее, жалей ее, потому что, возможно, уже сейчас она горит в аду.

Глаза Марии блестели, она очень надеялась, что так оно и есть. И она представила себе пламя цвета платья этой ведьмы, пожирающее ее белые ноги. Она слышала ее нежный голос, понапрасну молящий избавления.

Мария многое понимала. Эта женщина выйдет замуж за ее отца, а мать Марии уже не будет его женой, и она, Мария, станет незаконнорожденной. Мария знала, что за этим последует. Она больше не будет принцессой, подданные отца перестанут воздавать ей почести, и она никогда не станет королевой Англии.

Каждую ночь Мария молилась Богу, прося его сделать так, чтобы Анна надоела отцу, чтобы он прогнал ее со двора, возненавидел, посадил в башню Тауэр, в темный подвал, где бы она умерла с голоду или ее бы съели крысы. Она молила Бога, чтобы Анну заковали в цепи, чтобы она извивалась на дыбе – и это была справедливая месть за каждую слезинку, пролитую ее матерью, святой женщиной.