Дождь

– Кровь. Кровь. У тебя на лице…

Поднеся руку к лицу, я провел до щеке – на ладони были следы крови.

– Подумаешь, кровь! Всего лишь капля, – равнодушно ответил я.

Юй молчал; лицо его выражало не то удивление, не то испуг.

Я боялся услышать его голос, боялся встретиться с ним взглядом, боялся этой гнетущей тишины. Я встал, надел пальто, шляпу и, не произнеся ни слова, направился вниз. Мои шаги, по-видимому, обеспокоили мать Ауа: она снова закашлялась. Звуки кашля гнали меня, как удары бича. Я стремительно сбежал с лестницы.

Юй поспешно спустился вслед за мной; тихо, но очень настойчиво он уговаривал меня быть осторожнее. Это я слышал уже не в первый раз. Буркнув что-то в ответ, я вышел на улицу.

Невидимый огонь по-прежнему жег меня. Все так же лил дождь, Я шлепал по лужам, разбрызгивая во все стороны воду. В разгоряченное лицо бил ледяной дождь, вокруг была кромешная тьма. Я вздохнул, поднял воротник и зашагал дальше.

Казалось, впереди все окутано туманом. Я весь вымок до нитки, от воды шляпа стала тяжелой, на брюки налипла жидкая грязь. Но я все шел и шел, только бы не возвращаться в холодную, пустую комнату, где я так измучился.

Я потерял счет улицам, но которым прошел, потом свернул в переулок, остановился у дверей какого-то дома и поднял голову: белый лист бумаги с черной цифрой 10 на выкрашенной оранжевой краской двери.

Мысли неожиданно прояснились. Я не стал стучаться, а отступил на два шага и впился взглядом в неосвещенное окно наверху, черное и безжизненное. Совсем недавно стоило мне позвать: «Хуа», – как тотчас в окне доказывалась девушка, махала мне рукой, затем спускалась вниз и открывала дверь, Зa круглым столиком мы пили чаи, обсуждая самые различные вопросы. Я рассказывал о том, что сделал за день-два, пока мы не виделись, а она с жаром говорила о своей работе; иногда задавала вопросы до прочитанным книгам, нежно глядя на меня своими большими угольно-черными глазами, она Изливала все, что было у нее на душе, я же в свою очередь открывал ей свои самые сокровенные мысли. Такие встречи происходили у нас часто, иногда приходил и Юй. Еще дней десять назад я и Юй навестили ее и просидели в этой комнатке несколько часов. Но теперь все изменилось, и так неожиданно.

Друзья не раз меня предупреждали, чтобы я не приходил сюда, но ноги сами несли меня к этому дому, хотя я знал, что уже не найду здесь Хуа.

Не было сил уйти, и я, не отрываясь, смотрю на плотно закрытое темное окно – новые жильцы, по-видимому, еще не въехали. Вдруг я подумал, что Ауа дома и просто уснула, но тут же горько усмехнулся. Неожиданно передо мной мелькнули угольно-черные глаза, и казалось, только дождевые капли на очках мешают мне как следует их разглядеть. Так, под проливным дождем, я стоял до тех пор, пока в одном из соседних домов с шумом не распахнулась дверь; тут я подумал, что пора уходить – ведь меня могли увидеть.

Безжизненно-тусклые фонари едва освещали улицы; приказчик в папиросной лавке закрывал ставни; навстречу мне попалось двое-трое прохожих с зонтиками. Но все это словно меня не касалось. Л вдруг ощутил себя совершенно чужим в этом большом городе, и мне стало еще тяжелее, а огонь в душе жег все сильнее и сильнее. Я даже не ощущал дождя, который не ослабевал. Я шел по краю мостовой, едва волоча отяжелевшие, в облепленных грязью ботинках ноги, как вдруг услышал резкий сигнал несшегося на большой скорости автомобиля и отскочил в сторону. Меня обдало грязью, и вслед за тем я услышал звонкий смех.

«Насколько люди безразличны друг к другу!» – усмехнулся я с грустью, В то время как мысли, одна страшней другой, терзают мне мозг, другие весело смелются. Никому нет дела до моих страданий. Одиночество угнетало меня, вселяло в сердце невыразимую тоску. Пальцы рук, засунутых в карманы пальто, с хрустом сжались в кулаки. Пусть дождь льет сильнее и сильнее, пока потоп не поглотит меня и все окружающее!

Но дождь стал затихать. Стиснув зубы, охваченный отчаянием, я шел вперед. Я больше не видел холодных улиц, мне было все равно, куда идти. Вот еще переулок. Свернул в него и очутился у дома номер три. Я стоял у ворот со смешанным чувством страха и нерешительности: войти или не войти.

Я не хотел приходить сюда, боясь увидеть печальное лицо друга, услышать кашель несчастной женщины; я не смел протянуть руку и постучать, но ноги, как нарочно, снова привели меня сюда.

Я взглянул наверх: окно не светилось и было плотно закрыто, как и то, другое, которое я только что видел. Очевидно, женщина спит! Я многое бы дал, чтобы знать, что ей снится. Несомненно, веселая, жизнерадостная Хуа. Мысли мои обратились к матери Хуа. У нее было доброе лицо. Хуа показывала мне ее фотокарточку. Глазами и линией рта Хуа напоминала мать. Мной вдруг овладело желание увидеть мать Хуа, настолько сильное, что я не мог его преодолеть. Но ее сухой кашель терзал мне сердце, и я понял, что не смогу войти. Вздохнул и пошел дальше.

Домой я возвращался быстро, словно за мной гнались. Ни разу не остановился, не оглянулся и пришел, шатаясь от усталости.

2

На улице пасмурно и холодно. Хмурое небо лишает последней надежды. Я не нахожу себе места, не могу ни лежать, ни сидеть, хожу по комнате и курю сигарету за сигаретой, пока не закружится голова.

Вчера никто ко мне не приходил, и я ничего не знаю. Мучаюсь мыслями о Хуа. Ждал, что друзья хоть что-нибудь сообщат, но никто так и не постучал в мою дверь. Я вышел, побродил немного у дома Хуа и уныло поплелся домой. Всю ночь мне снилась Хуа, ее лицо, тоненькая фигурка.

Но, проснувшись, я уже не мог увидеть ее так же отчетливо.

Я снова стал шагать по комнате, но вскоре устал и сед к столу. Полистал какую-то книгу, прочел вслух несколько фраз, не вникая в смысл прочитанного.

Тихонько скрипнула дверь. Я поднял голову. Хуа тенью скользнула в комнату и, как обычно, слегка улыбнулась.

– Хуа! – крикнул я с радостным испугом, вскочив с места.

Но дверь была по-прежнему заперта. Нет, Хуа не придет!

Я порылся в ящиках стола, в книжном шкафу, надеясь найти хоть что-нибудь, напоминающее о девушке. Перерыл все, но так ничего ж не нашел. Ни бумаг, ни писем. Правда, в моем дневнике было немало записей о Хуа, и, листая его, я словно видел перед собой девушку; часто говорил ей, смеясь, что она живет в моем дневнике. Но теперь и дневник был уничтожен. Как же восстановить в памяти ее облик?

В одной из старых книг я совершенно неожиданно обнаружил поблекшую от времени фотографию. На ней были Хуа, я и еще двое товарищей. Обычно такой группой мы не фотографировались, но в тот раз – не знаю почему – снялись в парке. Это было два года назад, когда Хуа еще носила косички.

Я долго смотрел на фотографию, пытаясь вспомнить то счастливое время, но на выцветшей фотографии Хуа трудно было узнать. Я с грустью держал в руках эту единственную фотографию, зная, что и ее придется уничтожить.

С трудом дождался я вечера, когда пришел Юй. За те два дня, что мы не видались, у него прибавилась прядь седых волос.

– Какие новости? – спросил я, замирая от страха.

– Боюсь, что все кончено, – с болью в голосе ответил он и устало прилег на кровать.

Я ждал такого ответа и не стал больше спрашивать, лишь ходил по комнате и курил.

– Хуан! – позвал меня Юй, поднявшись с кровати. – Надежды, видимо, нет, – сказал он. – Они отрицают, что Хуа была у них; говорят, будто о такой не слыхали. Значит, ее нет в живых. Ты был прав.

Полные отчаяния, воспаленные глаза друга были устремлены на меня. Казалось, он сейчас разрыдается. Но он сдержал слезы, только лицо его исказилось от боли.

Юй подтвердил предположение, высказанное мной в тот вечер, но сейчас мне стало страшно.

– А что будет с матерью Хуа? – спросил я.

– Вернется домой, – ответил Юй упавшим голосом.

– Домой? Не дождавшись дочери?

– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. – Он подошел к столу и сел. – Я обо всем ей рассказал, не мог больше выдержать. Вчера вечером вернулся поздно, в ее комнате было темно, и я подумал, что она спит. Но не успел войти к себе, как она окликнула меня и робко вошла. Волосы ее были растрепаны, она едва держалась на ногах от усталости. Сказала, что вот уж несколько ночей не спит, чувствует, что с дочерью случилась беда. Умоляла сказать правду. О многом она сама догадалась. Я пытался скрыть от нее правду, тогда она заплакала. Ты же знаешь, Хуан, я вырос у нее на руках, она вынянчила меня.