Страница 3 из 67
Позже Дементьев узнал, что немцы применили на фронте новинку — термитные снаряды. Горящий термит разлетался во все стороны жгучими струями, давая температуру свыше трех тысяч градусов, — железо плавилось и текло, как вода.
Но таинственная фраза о «звездном огне», явственно им услышанная, так и осталась для него загадкой. И появилась у Павла странная мысль: война, сотрясавшая планету, идет не только на Земле…
Танки на дороге больше не появлялись, зато все чаще стали сыпаться снаряды — немецкая артиллерия нащупывала позицию упрямой батареи, перекрывшей дорогу. Часть из них падала неподалеку от орудий, и тогда солдаты вжимались в землю, мысленно заклиная урчащую смерть, вспарывавшую воздух стальными рылами: «Только бы не в мой ровик… Только бы не в меня… Только бы…».
Тем временем немцы вновь зашевелились. Ведя «цейсом» по придорожным кустам, Дементьев по дергавшимся верхушкам деревьев засек третий танк, который пытался обойти горевшие на дороге машины, но завяз в трясине — слышно было, как надрывается его мотор. Наводя панораму ниже качавшихся веток, оба орудия выпустили по нескольку снарядов, и к трем подбитым машинам добавилась четвертая.
— Горят… — прошептал Павел. — Горят, как миленькие, — не так страшен черт…
Солнце жарило нещадно, хотелось пить, но молодого командира куда больше мучило отсутствие связи. Его батарея дала противнику по зубам, однако лейтенант не обольщался: пехотного прикрытия у него не было, и как только подойдет оторвавшаяся от своих танков немецкая пехота, все очень быстро кончится — артиллеристов обойдут по болоту и сомнут в считанные минуты. Он ждал подкрепления, но напрасно — похоже, в сумятице отступления о пушках лейтенанта Дементьева попросту забыли.
А потом в небе появился вражеский самолет-разведчик «Хейнкель-126», прозванный за торчавший в хвостовом оперении амортизатор «костылем» или «кривой ногой», сделал круг, и земля заходила ходуном: немцы взялись за дело всерьез. Снаряды падали густо, с корнем выворачивая деревья; осколки рубили листву и звонко тюкали в орудийные щиты.
Когда налет кончился, Павел не сразу поверил в то, что его батарея еще жива. Но над лесом снова показалась уродливая стрекоза — разведчик уточнял результаты обстрела. Снять его было нечем, и Дементьев хорошо понимал, что еще одного артналета им не выдержать: маскировка с орудий содрана близкими разрывами, на траве от стволов пролегли длинные проплешины — следы выстрелов — с воздуха пушки видны как на ладони. И вот-вот должна была подойти вражеская пехота, и тогда…
«Пока «костыль» развернется, пока осмотрится, пока будет передавать информацию на землю, — лихорадочно размышлял Павел, — у нас есть минут десять. Да, жаль отступать, но бессмысленно гибнуть — это еще хуже».
— Передки на батарею! Орудиям отбой!
Солдаты разом задвигались. Быстро, но без суеты выкатили орудия, прицепили их к передкам, погрузили на станины раненых и убитых. И вовремя: не успели упряжки отъехать на сотню метров от покинутой позиции, как высотку свирепо распахали немецкие снаряды. Разрывы слились в сплошную стену — на полянке не осталось живого места.
И лейтенант, принявший свой первый в жизни бой и выигравший его, почувствовал молчаливое одобрение своих бойцов: «Ты правильно поступил, командир».
Отъехав километра на полтора, Павел остановил колонну для короткого отдыха. На остатки батареи было страшно смотреть — более половины людей убито или ранено, часть лошадей погибла, и пушки везли не по шесть коней, как положено, а по три-четыре, причем многие из них были ранены. Солдаты, усталые и грязные, с почерневшими лицами, сидели, висели, кто как мог, на передках и станинах орудий. Лейтенант пристроился на передке переднего орудия и видел, как левый коренник — сильный, здоровый тяжеловоз, раненый в левый бок, — при каждом шаге припадал на левую ногу, а из раны в такт шага выливалась очередная порция крови, словно внутри животного работал маленький насос, — за лошадью тянулась тоненькая красная дорожка. А люди с надеждой смотрели на двадцатилетнего лейтенанта Дементьева, как будто он был богом, державшим в руках их судьбы. Хотя, если разобраться, так оно и было…
Вскоре впереди открылась полянка, похожая на предыдущую и вполне пригодная для новой огневой позиции. Павел осмотрелся. Невдалеке текла небольшая речушка, за которой стоял густой лес. «Вот туда нам и надо, — подумал лейтенант, — танки реку не перепрыгнут, а на переправе мы их причешем». Он уже собирался отдать приказ переправляться, но тут на поляну выкатились наши легкие танки «БТ». Вокруг машин бегал маленький полковник, суматошно размахивая руками и энергично матерясь, но было видно невооруженным глазом, что он растерян и не знает, что происходит на фронте, и что ему делать.
К поляне мало-помалу подтягивались пехотинцы из какой-то разбитой части — злые и угрюмые; многие из них раненые. Людей становилось все больше, вот только командовать ими, похоже, было некому — ощущение неразберихи и бестолковщины усиливалось. Тяжело вздохнув, Дементьев направился к полковнику-танкисту — как-никак, тот был здесь старшим по званию.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться!
— Чего тебе?
— Разрешите переправить мои пушки на тот берег реки. Позиция там…
— Твоя фамилия, часом, не Ворошилов? — зло скривился танкист, щуря покрасневшие глаза. — Полководцев развелось, маршалов, только воевать некому, вашу мать! Норовишь в лесочек смыться и под шумок дать драпа? Стой, где стоишь, и умри за Родину! Вон там тебе позиция, — он махнул короткопалой рукой в сторону дороги, — понял? Выполняй!
— Есть! — Павел козырнул, четко, по уставу, повернулся и пошел к своим орудиям, мучимый тяжелым предчувствием.
Предчувствие не обмануло — не прошло и получаса, как накрыли их немецкие танки, на это раз шедшие в сопровождении пехоты. Они хищно вырвались из леса, с ходу охватили поляну, и начался бой, очень быстро превратившийся в бойню. Лязг гусениц, взрывы, треск пулеметов заглушили многоголосый вой людей, расстреливаемых в упор. «Бэтэшки» один за другим вспыхивали факелами; люди бежали к реке, падали, изредка вставали, снова падали и оставались лежать неподвижно.
Павел и его прошедшие крещение огнем артиллеристы были одними из немногих не потерявших голову в этой кровавой мясорубке, простроченной свинцом. Его орудия были готовы к стрельбе в считанные секунды, и первым же выстрелом они подбили шедший на них немецкий танк. Машина вздыбилась, словно конь, на скаку схваченный за узду, и осела, расстелив перед собой железную ленту перешибленной гусеницы. Второй выстрел орудия и выстрел второго танка прозвучали одновременно.
Дементьева швырнуло на землю, по ушам как будто с размаху ударили доской. Он поднял голову, не до конца понимая, жив он еще или уже нет. Танк чадно дымил, но и от пушки осталась только груда бесполезного железа. Снаряд ударил по центру орудия, и хотя расчет уцелел, делать им здесь было уже нечего.
— К реке! — скомандовал лейтенант, мельком увидев, как немецкий танк со скрежетом подмял под себя второе орудие, стоявшее поодаль, и развернулся, давя его гусеницами.
…Они бежали к реке, обгоняя смерть, дышавшую им в затылок. Спасительный берег был уже рядом, когда в спины бегущим ударил пулемет. Павел упал ничком и распластался на земле, заворожено глядя на ползущую к нему огненную змею, сшитую из трассирующих пуль — выбитые их ударами фонтанчики сухой земли взметывались все ближе и ближе.
В этот миг лейтенант не вспомнил всю свою жизнь, как это обычно пишется в книгах. У него вообще не было никаких мыслей — был только страх, подавляющий и поглощающий, полностью растворивший в себе человека по имени Павел Дементьев.
Но змея не доползла — она погасла в двух шагах от головы лежавшего человека. То ли немецкий пулеметчик решил, что тот уже мертв, то ли у него кончилась лента. Как бы то ни было, Павел вскочил, одолел оставшиеся до реки метры одним броском, возвращаясь от смерти к жизни, и с разбегу плюхнулся с крутого берега в воду, пахнувшую тиной и торфом.